Жизнь и учение св. Григория Богослова

Жизнь и учение св. Григория Богослова - Игумен Иларион (Алфеев)

Предисловие митрополита Сурожского Антония

Блажен, кто ведет пустынную жизнь, не смешиваетсяс пресмыкающимися по земле, но обожил свой ум.Блажен, кто, общаясь с многими, не развлекаетсямногим, но всем сердцем обращен к Богу.Блажен, кто вместо всех стяжаний приобрел Христа;у кого одно стяжание - крест; его и несет он высоко...Блажен, кто, приняв на себя управление народом, чистымии великими жертвами приводит Христа к людям...Блажен, кто в высоком полете очищенного умавидит сияние небесных светов.Св. Григорий Богослов(PG 37,781-783)Я с большим вниманием и все возрастающим интересом прочел книгу о. Иеромонаха Илариона (Алфеева) о святом Григории Богослове.По своему подходу эта книга является редкостным вкладом не только в наше богословское познание одного из величайших святителей Православной Церкви, но и в раскрытие его личности как человека.Слишком часто трактаты, посвященные великим богословам, оставляют в тени их духовное постепенное возрастание "от силы в силу", и у читателя создается ложное впечатление о том, будто они на широких, могучих крыльях возлетали на высоты богопознания. На самом же деле путь каждого из них был сложен: укорененный в вопрошаниях их времени, связанный с особенными свойствами их душевного и умственного строя, он в значительной мере зависел от богоданных встреч и поисков Истины в сумерках современной им философской и богословской мысли. Не сразу находили они ответы на вопросы, рождаемые их собственными глубинными переживаниями и не только поставляемые им, как и всем их современникам, в недрах христианской общины, но и настойчиво вырастающие из блуждания мысли и прозрений их современников, и своих, и "внешних".Книга о. Илариона с разительной ясностью раскрывает нам внутренний путь Святого и постепенно проясняющееся видение им Истины.В наши дни, когда перед каждым верующим, как и пред всей Церковью, встают вопросы, рождаемые из глубин церковного сознания, а также поставленные миром в его агонии, блужданиях, но и в его отчаянном искании ответов ему доступных, понятных, должны мы, верующие, научиться вслушиваться в вопрошания наших единоверных, а также и людей, стоящих вне церковного опыта и молящих нас отвечать им на доступном им языке на вопросы, которые они имеют право ставить и на которые мы обязаны отвечать творчески и с любовью.Я надеюсь, что многие оценят вклад, сделанный о. Иларионом в наше понимание Путей Православного Богословия через писания Святого Григория Богослова.Митрополит Сурожский Антоний

Хронология

ДатаСобытия, связанные с жизнью ГригорияЛитературные произведения326/330Рождение Григория350-356/358Обучение в Афинах. Дружба с Василием361/362Иерейская хиротония362-363Слова 1, 2, 3363-364Слова 4, 5368-369Смерть Кесария и ГоргонииСлова 7, 8370Хиротония Василия во епископа Кесарии Каппадокийской372Хиротония Григория во епископа СасимскогоСлова 10, 9, 11, 12374Смерть отцаСлово 18379 (1 янв.)Смерть Василия Великого379Прибытие Григория в КонстантинопольСлова 22, 32, 41, 21, 40380 (нач.)Конфликт с Максимом-циникомСлово 26380 (лето-осень)Слово 20; Слова 27-31 (О богословии)380 (24 нояб.)Прибытие императора Феодосия в Константинополь380 (27 нояб.)Интронизация Григория381II Вселенский Собор381Удаление Григория из КонстантинополяСлово 42381-382Управление епархией в НазианзеСлово 43; поэма "О своей жизни"383-389Пребывание на покое в АрианзеСлова 45, 44; Большинство стихотворений и писем389/390Смерть Григория

Глава I

Жизненный путь св. Григория

Моему учителю епископу КаллистуАвтор благодарит В.М. Лурьеза ценные замечания и советыЖизнь Григория хорошо документирована - прежде всего благодаря тому, что он много писал о себе самом. [1] Среди его автобиографических произведений основное место занимает книга под общим названием "О себе" (Peri heautou). Она содержит девяносто девять стихотворных произведений, в том числе монументальную поэму "О своей жизни" (Peri tou heautou Bion; De vita sua). Кроме того, автобиографическими являются некоторые Слова Григория - как те, что посвящены отдельным событиям его собственной жизни (иерейской хиротонии, удалению в пустыню, удалению с епископского престола), так и те, что посвящены его ближайшим родственникам и друзьям (отцу, брату Кесарию, сестре Горгонии, Василию Великому). Обширная переписка Григория тоже проливает свет на некоторые детали его биографии.Начиная жизнеописание св. Григория, мы обращаемся к самому святителю словами, написанными в его честь столетий назад:От богословныя и высокия мудрости твоея исполни мой ум убогий и страстный, яко да воспою житие твое, отче. Не могу бо слово принести тебе, аще не ты подаси ми крепость слова, и разум и мудрость, яко да от твоих твоя принесу тебе, и от богатства добродетелей твоих, оттуду обрящу вину, и увенчаю честную и святую главу твою, с верными взывая: Радуйся, отче, богословия уме краснейший! [2]Житие Григория (Vita Gregorii) было написано Григорием-иереем в VII веке. Из современных биографий наиболее важной остается книга П.Галлэ: см. Gallay. Vie. Ср. Devolver-Gallay. Grgoire. Не потеряла своего значения и работа Э.Флери: см. Fleury. Grgoire. Здесь и далее, ссылаясь на литературу, мы даем имя автора и название книги в сокращении. Расшифровку сокращений см. в Библиографии. ^Минея месячная, 25 декабря. Служба св. Григорию Богослову. Икос на утрени. ^

1. Ранний период

Детство и юность

Будущий святитель родился недалеко от города Назианз на юго-западе Каппадокии в фамильном имении своего отца, тоже Григория, епископа местной церкви.Григорий Назианзен-старший, богатый и влиятельный аристократ, в молодости принадлежал к малоизвестной секте ипсистариев, в которой элементы язычества были перемешаны с иудаизмом: последователи этого учения отвергали идолопоклонство и жертвоприношения, но поклонялись огню и светильникам, почитали субботу, но отвергали обрезание. [1] Позже, главным образом под влиянием жены, он принял христианскую веру, обратился к отцам Никейского Собора 325 г. с просьбой о Крещении и был крещен архиепископом Каппадокийским Леонтием. [2] Вскоре он был избран пресвитером и затем епископом Назианза, преемником Леонтия. Он управлял епархией в течение весьма долгого времени, сочетая кротость пастыря со строгостью администратора. [3]Жена Григория-старшего, Нонна, была не только сотрудницей, но и "предводительницей" мужа: подчиняясь ему в семейных делах, она была его "наставницей" в благочестии. Она соблюдала посты и проводила ночи в молитве, занималась благотворительной деятельностью, покровительствуя вдовам и сиротам. [4] Именно она, по-видимому, оказала решающее влияние на христианское воспитание своих детей - Григория-младшего, Кесария и Горгонии.Григорий-младший отзывался о своих родителях с благоговением и почтением, видя в отце образ истинного архипастыря, а в матери - образ идеальной супруги, через которую дети приобщились к христианской традиции:Она от родителей унаследовала богоугодную веру,И золотую эту цепь возложила на детей своих.Мужской нрав нося в женском образе,Она постольку лишь касается земли и заботится о мирском,Поскольку можно перенести в жизнь небеснуюВсю здешнюю жизнь, и легкими стопами вознестись на воздух.Родитель же прежде был дикой маслиной и служил идолам,Но привился к корню маслины доброй,И настолько напитался от благородного корня, что закрыл собоюДерево и многих напитал медоносным плодом.Он сед умом и сед волосами,Кроток, сладкоречив, новый Моисей или Аарон некий,Поставленный посредником между смертными и небесным Богом,Чистыми священнодействиями и жертвами нашими,Которые приносит чистый внутри себя ум,Приводит он смертных в единение с бессмертным и великим Богом.От такого отца и такой матери произошел я… [5]По свидетельству самого Григория-младшего, он родился благодаря молитвам матери: пламенно желая иметь сына, она горячо умоляла об этом Бога, дав обет посвятить Ему своего первенца. Однажды во сне она увидела будущего ребенка и услышала его имя. Григорий всегда помнил об этом событии, считал себя "новым Самуилом" и рассматривал свою жизнь как исполнение обета, данного матерью. [6]Детство Григория было счастливым и благодатным: он рос, окруженный любовью родителей, домашних и слуг. На его христианское воспитание оказало влияние как чтение книг, так и общение с "добродетельными мужами". [7] Но, возможно, решающим для него был его собственный опыт молитвы и мистического соприкосновения с божественной реальностью. Григорий, в частности, упоминает о "ночных видениях", при помощи которых Бог вселял в него любовь к целомудренной жизни. [8] Во время одного из таких видений юному Григорию явились две прекрасные девы - Чистота (hagneia) и Целомудрие (saophrosynē): они призвали мальчика избрать девственный образ жизни, чтобы приблизиться к "сиянию бессмертной Троицы". [9] Это видение оставило глубокий след в душе Григория и во многом предопределило его жизненный выбор.Другое подобного же рода событие не только усилило аскетические устремления Григория, но и повлияло на весь строй его богословской мысли. Речь идет о его первом мистическом видении Божественного света, которое было одновременно первым опытным соприкосновением Григория с тайной Святой Троицы (следует отметить, что тема созерцания троичного света станет центральной в богословии Григория):С тех пор как впервые, отрешившись от житейского,Соединил я душу со светлыми небесными помышлениями,И высокий Ум, подняв меня, поставил вдали от плоти,Унес отсюда и скрыл в чертогах небесной скинии,Озарил мои взоры светом (phaos) нашей Троицы,Светозарнее (phaonteron) Которой ничего не мог я и представить,Которая с высокого престола изливает на всех неизреченное сияние (selas),Которая есть начало всего, что отделено от высшей (реальности) временем -С тех пор умер я для мира, а мир - для меня. [10]Мы не знаем, к какому периоду жизни Григория следует отнести описанное духовное переживание, однако у нас есть все основания предполагать, что глубокая мистическая жизнь началась у него еще в детстве. Он, в частности, пишет о себе: "Когда был я ребенком.., я восходил ввысь, к сияющему престолу". [11] О годах своей юности Григорий вспоминает: "Вместо земных стяжаний... у меня перед глазами было сияние Бога..." [12] Было бы неверно воспринимать эти и подобные многочисленные упоминания о Божественном свете лишь в переносном смысле: скорее, речь идет именно о пережитых Григорием таинственных "восхищениях", сопровождавшихся мистическим видением света.Будущий святитель получил блестящее по тем временам образование, начало которому было положено в Назианзе, где Григорий учился вместе со своим братом Кесарием. [13] Затем он посещал школу в "митрополии наук" - Кесарии Каппадокийской, где впервые встретился с Василием. [14] Риторику Григорий изучал в "процветавших тогда палестинских училищах", т.е. в Кесарии Палестинской. [15] Он также "вкусил нечто из словесности" в Александрии, [16] которую называл "лабораторией всех наук". [17] Как в Александрии, так и ранее в Кесарии Палестинской Григорий мог познакомиться с литературным наследием Оригена, преподававшего в обоих городах; в Александрии Григорий мог встречаться со св. Афанасием, а также слушать лекции знаменитого экзегета Дидима.За время своего обучения в каппадокийских школах Григорий должен был пройти тот курс, который приблизительно соответствует современным начальной и средней школе. Занятия в начальной ("грамматической") школе включали в себя изучение алфавита и арифметики, чтение вслух, письменные упражнения, заучивание наизусть фрагментов из сочинений древних поэтов, прежде всего Гомера, толкование заучиваемых текстов. Курс средней школы (egkyklios paideia - "общее образование") включал в себя математику, геометрию, астрономию и теорию музыки, к которым могли добавляться другие предметы, в частности медицина. Риторика и софистика относились к сфере высшего образования. [18] Таким образом, в Кесарии Палестинской и Александрии Григорий начал свое университетское образование, которое затем продолжил в Афинах.Любовь Григория к учености, в особенности к словесным наукам и философии, была не менее горячей, чем его преданность христианской вере. Эта любовь проявилась в нем с детства и не оставляла его до последних дней жизни. В годы юности Григорий приобщался главным образом к сокровищницам языческой учености, однако и христианской литературой был напитан еще прежде, чем достиг зрелости. [19] Высоко ценя античную культуру, он, тем не менее, ставил на первое место "подлинные науки" (т.е. христианское учение):Еще не опушились мои щеки, а уже пламенная любовь (erōs) к наукамВладела мною. И я стремился поставитьНауки ложные на службу подлинным...Впрочем, никогда не приходило мне на умПредпочесть что-либо нашим урокам. [20]Курс образования Григория должен был завершиться в Афинах, куда он отправился из Александрии на корабле. Однако на пути его ждало суровое испытание, которое стало переломным моментом в его судьбе. Когда корабль находился в открытом море недалеко от острова Кипр, разразился шторм, продолжавшийся много дней. Описывая происходившее, Григорий проявляет поэтическое мастерство, достойное Гомера: [21]Ветренный шквал налетел на корабль, и все слилось в одну ночь -Земля, море, воздух, потемневшее небо.Громовые раскаты сопровождались полыханиями молний,Свистели канаты лопавшихся парусов.Мачта гнулась, штурвал потерял всякую силу,Ручку руля с силой вырывало из рук.Толща воды обрушивалась в трюмы.Крики смешались с плачемМатросов, штурманов, владельцев корабля и пассажиров,Единым голосом взывавших ко Христу,В том числе и тех, кто никогда раньше не знал Бога;Ибо страх - наиболее впечатляющий урок.Но самым ужасным из всех бедствийБыло отсутствие воды на корабле, который от сильного штормаПолучил пробоины: через них вылился в пучинуВесь имевшийся запас сладкой влаги.Предстояло умереть, борясь с голодом, штормом и ветрами… [22]Запасы воды удалось пополнить благодаря проходившему неподалеку финикийскому судну, однако шторм не утихал в течение многих дней, и корабль, на котором находился Григорий, окончательно сбился с пути: "Мы не знали, куда плывем, ибо многократно меняли курс, и уже не чаяли никакого спасения от Бога". [23]По обычаю того времени, Григорий, хотя и являлся сыном епископа, не был крещен в детстве: таинство откладывалось до окончания учебы и вступления в зрелый возраст. Оказавшись лицом к лицу с рассвирепевшей стихией, он не столько боялся самой смерти, сколько опасался умереть некрещенным. Его скорбь была так велика, что другие пассажиры утешали его:Когда же все боялись смерти обыкновенной,Для меня еще ужаснее была смерть внутренняя.Ибо очистительных вод, дающих обожение,Лишали меня воды, убийственные для странников.Об этом было мое рыдание, в этом заключалось мое несчастье,Об этом я, простирая руки, воссылал вопли,Заглушавшие даже страшный рев волн;Разорвав одежду, я лежал простершись, убитый горем.Но вот что невероятно, однако же это правда:Все плывшие на корабле, забыв о собственном бедствии,Соединяли со мной молитвенные стоны,Сделавшись благочестивыми в общих бедствиях;Так сострадательны были они к моим мучениям! [24]В этой критической ситуации Григорий дает обет посвятить себя Богу в случае, если ему будет сохранена жизнь. К обету, данному его матерью, он присоединяет свой собственный, предлагая Богу заключить с ним договор: "Твоим я был прежде, Твой есмь и ныне,- говорит Григорий Богу.- ...Для Тебя буду жить, если избегну сугубой опасности! Ты потеряешь Своего служителя, если не спасешь меня! Ученик Твой попал в бурю: оттряси же сон, или приди по водам, и прекрати этот ужас!" [25]Бог принимает условия договора. Шторм неожиданно прекращается. Вместе с ним заканчивается юность Григория. Хотя пройдут годы прежде, чем он окончит Академию, крестится и окончательно посвятит себя служению Богу, тем не менее решение об этом уже принято, и ничто не сможет отвратить Григория от следования к намеченной цели.Сл.18, 5; PG 35, 989-992 = 1.264. Цифры после знака равенства означают номер тома и страницу русского перевода сочинений св. Григория (изд. Сойкина, в 2-х томах). ^Сл. 18, 12; PG 35, 1000 = 1.268. ^Сл. 18, 27; PG 35, 1017 = 1.277. ^Сл. 18,8-10; PG 35, 993-996 = 1.265-266. ^PG 37, 979-980 = 2.55. Ср. PG 37, 1033-1034 = 2.351. ^PG 37,1001-1003 = 2.61-62. Ср. PG 37, 1034-1035 = 2.351-352. ^PG 37, 1036 = 2.352. ^PG 37, 1367 = 2.71. ^PG 37, 1369-1371 = 2.72. ^PG 37,984-987 = 2.56. ^PG 37, 1006 = 2.63. ^PG 37, 992 = 2.59. ^Сл. 7, 6, 1-2; SC 405, 190 = 1.162. ^Сл. 43, 13; SC 384, 142-144 = 1.610. ^Сл. 7, 6, 7-8; SC 405, 192 = 1.162. ^PG 37, 1038 = 2.353. Ср. Gallay. Vie, 33-35. ^Сл. 7, 6, 10-11; SC 405, 192 = 1.162. ^См. Mango. Byzantium, 125-128. ^PG 37, 1115 = 2.337. ^PG 37, 1037-1038 = 2.352. ^Литературная форма повествования близка к описанию бури в "Одиссее". ^PG 37, 1038-1040 = 2.353. ^PG 37, 1041 = 2.353. ^PG 37, 1041 = 2.353-354. ^PG 37, 1043 = 2.354. ^

Афины. Дружба с Василием

Афинская Академия была, несомненно, самым известным учебным заведением своего времени. Основанная великим Платоном в IV в. до Р.Х., она не утратила своего значения к IV в. по Р.Х., когда в ней учился Григорий. К этому времени господствующей философской школой в Академии становится неоплатонизм с ярко выраженной теургической направленностью: Григорий впоследствии упрекал Афины за то, что они "изобилуют худым богатством (идолами), которых там больше, чем во всей Элладе, так что трудно не увлечься за восхваляющими и защищающими их". [1] Однако и влияние христиан в Академии становилось все более ощутимым. Христиане преподавали там бок о бок с не христианами: так наставниками Григория в софистике были язычник Химерий и христианин Прохересий. [2] Среди учеников тоже были как христиане, так и язычники, причем не делалось различия по вероисповедному признаку: каждый мог исповедовать ту или иную религию по своему усмотрению. Академия оставалась светским учебным заведением, и двери в нее были открыты для всякого, кто оказывался способным к учебе и обладал достаточными средствами, чтобы платить за нее.Академия давала разностороннее образование. Основными предметами, изучавшимися в ней, были риторика и софистика: в Афинах Григорий приобрел то риторическое мастерство, которое впоследствии стяжало ему бессмертную славу. Основными литературными образцами при изучении риторики оставались сочинения Гомера, Эврипида и Софокла, памятники аттической прозы и поэзии, преимущественно на мифологические сюжеты. Обширными знаниями в области античной мифологии, которыми Григорий отличался от других Отцов Церкви IV века, [3]он был в значительной степени обязан своим занятиям в Афинах. Своеобразие его собственного литературного стиля также во многом обусловлено его профессиональными навыками в риторике.Философии в Академии уделялось меньше внимания, чем риторике и софистике. Лишь Платон и Аристотель изучались в подлинниках, причем больше внимания обращалось на их стиль, чем на учение; с прочими философами знакомились по учебникам. Впрочем, студенты, которые интересовались философией более серьезно, могли поступить к тому или иному из профессоров на постоянное обучение. Григорий, вероятно, не изучал философию на таком уровне: хотя в его сочинениях постоянно упоминаются, помимо Платона и Аристотеля, многие другие античные философы, в основном его ссылки не демонстрируют детального знакомства с первоисточниками и носят общий характер. Григорий широко пользовался языком неоплатоников, однако, как полагают ученые, не обладал глубокими познаниями в неоплатонической философии: многие неоплатонические идеи заимствованы Григорием не из первоисточников, а из сочинений Оригена. [4]Одной из традиций Академии, делавшей учебный процесс менее формальным и более увлекательным, являлись состязания софистов, проходившие как на уровне преподавателей, так и в среде учеников. Однако дух конкуренции, существовавший между софистами, порождал и свои проблемы, поскольку каждый из них создавал вокруг себя группу последователей: нередко соперничество между подобными группами превращалось в длительное противостояние, в ходе которого представители каждой группы старались перетянуть на свою сторону студентов, в особенности новоприбывших. Вся Эллада, согласно Григорию, была в его время разделена на сферы влияния софистов и риторов:Софистомания в Афинах свойственна весьма многим из числа молодежи и из числа наиболее неразумных людей - не только тех, что не имеют благородного происхождения и имени, но и знатных и известных, которые образуют беспорядочную толпу юнцов, не контролирующих свои эмоции. То же самое можно видеть на скачках, где страстные поклонники лошадей и состязаний вскакивают, кричат, подбрасывают вверх землю, управляют лошадьми сидя на месте, бьют по воздуху, ударяя лошадей пальцами, словно бичами, запрягают и перезапрягают лошадей, не будучи никоим образом в силах повлиять на ситуацию, охотно меняются наездниками, лошадьми, конюшнями, распорядителями... Такой же страстью обуреваемы афинские юнцы по отношению к своим учителям и к их соперникам. Они прилагают усердие для того, чтобы их группа стала более многочисленной и чтобы их учителя за счет этого обогащались: все это весьма странно и жалко. Заранее захвачены города, пути, пристани, вершины гор, равнины, пустыни: не оставлена в стороне ни одна область Аттики и всей прочей Эллады вместе с большинством их жителей, ибо и эти последние разделены на партии. [5]С первых дней своего пребывания в Афинах Григорий окунулся в бурную атмосферу университетской жизни. [6] Однако, как он сам повествует, его мало интересовали обычные студенческие развлечения: всему предпочитал он жизнь тихую и уединенную. Главным его желанием было завоевать пальму первенства в риторике и других науках. [7] "Приобрести познания, которые собрали Восток и Запад и гордость Эллады - Афины" - такова была цель Григория. [8]В Афинах Григорий приобрел не только обширные познания и риторическое мастерство. Главным приобретением этого периода стала для него дружба с Василием - светлый и счастливый опыт человеческого общения, который он ставил выше всех своих научных достижений. "...Ища познаний, обрел я счастье.., испытав то же, что Саул, который в поисках ослов своего отца обрел царство (basileian)",- говорил Григорий по этому поводу. [9] Григорий знал Василия и до того - их пути уже пересекались в Кесарии Каппадокийской - однако именно в Афинах их знакомство переросло в "дружбу", "единодушие" и "родство", [10] о которых даже на склоне лет Григорий не мог вспоминать без душевного волнения.Василий прибыл в Афины вскоре после Григория. По неписанной традиции, каждый новоприбывший должен был получить порцию издевательств и насмешек со стороны других студентов: это было своего рода испытание на прочность, которое казалось весьма трудным для тех, кто не был предупрежден заранее о существовании подобного обычая. В один из первых дней новоприбывшего вели в баню, осыпая по дороге насмешками; когда же он подходил к дверям, ему преграждали путь и не позволяли войти; все мероприятие сопровождалось неистовыми криками и плясками. Наконец, толпа студентов вместе с новичком вламывалась в двери. Если он все это выдерживал, по выходе из бани его встречали как равного. [11] Обряд посвящения в студенты завершался торжественным облачением новичка в малиновую мантию, которую обычно носили студенты-софисты. [12]Григорий, вероятно, прошел через этот ритуал, когда поступил в Академию: Василия ждала та же участь. Однако Григорий, узнав заранее о приезде Василия, не только сам встретил его как равного, но и убедил других студентов отнестись к нему с уважением, в результате чего Василий избежал обычной церемонии. "Таково начало нашей дружбы, отсюда первая искра нашего союза; так уязвились мы любовью друг к другу",- говорит Григорий. [13]Связь между Василием и Григорием упрочилась после того, как группа студентов-армян, придя однажды к Василию, вызвала его на софистическое состязание, в которое вмешался Григорий. Сначала он встал на сторону армян, однако потом, поняв, что их истинным намерением является посрамление Василия, неожиданно "развернул корму" и поддержал последнего. Победа Василия, который "не прекратил поражать их силлогизмами до тех пор, пока совершенно не обратил их в бегство", стала победой обоих. "Этот второй случай,- пишет Григорий,- возжег в нас уже не искру, но светлый и высокий факел дружбы". [14]Григорий подчеркивает, что его взаимоотношения с Василием строились на чисто духовной основе: это была любовь не плотская, но целомудренная и духовная; это был союз двух людей, всецело преданных идеалам философской жизни и учености, влюбленных в Бога и стремящихся к нравственному совершенству. Страницы, которые Григорий посвятил своей дружбе с Василием, являются одним из самых ярких во всей патристической литературе описаний дружбы:Когда по прошествии времени открыли мы друг другу свое желание (pothos) и стремление посвятить жизнь философии, тогда уже стали мы друг для друга все - друзья, сотрапезники, родные; стремясь к одному и тому же, мы непрестанно возгревали друг в друге это желание, делая его все более пламенным и твердым. Ибо плотская любовь (erōtes), [15] поскольку направлена на скоропреходящее, и сама скоро преходит, уподобляясь весенним цветам... А та любовь, что по Богу, и сама целомудренна, и объект ее - непреходящее, а потому она долговечна; и чем большая представляется красота имеющим такую любовь, тем крепче привязывает эта красота к себе и друг к другу влюбленных в одно и то же... Так относясь друг к другу и такими золотыми столпами подперев чертог добростенный, как говорит Пиндар, [16] простирались мы вперед, имея сотрудниками Бога и свою любовь (pothos). О, как перенесу без слез воспоминание об этом? Равные надежды руководили нами в деле самом завидном - в учебе; впрочем, зависть была далека от нас, ревность же делала еще более усердными. Оба мы боролись не за то, чтобы кому-либо из нас самому стать первым, но за то, чтобы уступить первенство другу, ибо каждый из нас славу друга считал своей собственной. Казалось, одна душа в обоих носит два тела; и хотя не следует верить утверждающим, что все разлито во всем, [17] однако нам нужно верить, что мы были один в другом и один возле другого. Одно занятие было у нас обоих - добродетель и жизнь для будущих надежд, отрешаясь от здешнего еще прежде исхода отсюда. Стремясь к этой цели, всю свою жизнь и деятельность направляли мы к ней, руководствуясь в этом заповедью и поощряя друг друга к добродетели; и если не дерзко для меня так выразиться, мы были друг для друга и правилом и отвесом, с помощью которых распознается, что прямо, а что - нет… [18]В этих строках можно увидеть ностальгическую идеализацию юношеской дружбы, особенно если учесть, что писались они много лет спустя, когда Василия уже не было в живых. Кажется, что по-человечески Григорий был больше привязан к Василию, чем Василий к нему. Отношения между Василием и Григорием строились на основе взаимной преданности друг другу и равенства в правах; тем не менее Григорий всегда воспринимал Василия как старшего и главного. Это был тот случай, когда дружба в каком-то смысле перерастала в ученичество: "Мое дело - следовать за ним, словно тень за телом",- говорил Григорий. [19] Он искренне считал Василия "в жизни, слове и нравственности превосходящим всех", кого он когда-либо знал. [20]В Афинах, где дух язычества был очень силен, Василий и Григорий вели христианский образ жизни, одновременно преуспевая в риторическом искусстве. Благодаря этому о них заговорили не только в городе, но и за его пределами:Две дороги были нам известны: одна - первая и наиболее досточестная, другая же - не равного достоинства; первая вела к нашим священным храмам, вторая - к местным учителям и наставникам во внешней учености. Другие же дороги предоставляли мы желающим - на праздники, театральные зрелища, стечения народа, пиры... Афины могут быть гибельны для душ других людей... Мы же, напротив, живя там, утверждались в вере, убеждались в обманчивости и ложности идолов; мы презирали демонов там, где им удивляются... Благодаря этому стали мы известны не только в среде своих наставников и соучеников, но и во всей Элладе, особенно среди ее наиболее знатных мужей. Наша известность выходила даже за ее пределы, как стало явно из рассказа об этом многих. Ибо кто слышал об Афинах, тот слышал и говорил о наших наставниках, а кто слышал о наших наставниках, тот слышал и говорил о нас; и мы были и считались небезызвестной для всех парой. [21]Даже если предположить, что Григорий несколько преувеличивает свою известность, вряд ли следует сомневаться в том, что Василий и Григорий достигли внушительных успехов в риторике и что на них возлагали большие надежды как на будущих профессоров Академии.Григорий провел в Афинах около десяти лет. Он намеревался покинуть город вместе со своим другом сразу же по окончании курса, однако обоим было предложено остаться в Академии в качестве преподавателей риторики. Василий уговорил Григория согласиться на почетное предложение; сам же уехал, вероятно, втайне от Григория. Поступок Василия не вписывался в представление Григория о дружбе, а потому был воспринят им как предательство, о котором даже много лет спустя он вспоминал с горечью. [22] Григорий тяжело переживал разлуку с другом: "Это было словно рассечение одного тела на две части и убийство нас обоих, или словно разлучение тельцов, вскормленных вместе и приученных к одному ярму, которые жалобно мычат, будучи не в силах перенести разлуку друг с другом". [23]Григорию шел тридцатый год, когда он окончил Академию. [24] Его желанием было вернуться на родину и вести "философский" образ жизни, однако он уступил просьбам друзей и на некоторое время остался в Афинах в качестве ритора. По возвращении на родину он также отдал дань риторике. Этот достаточно короткий период своей жизни он рассматривал лишь как вынужденную задержку, которая, тем не менее, стала для него подготовкой к будущей деятельности на церковной ниве:...У меня и теперь еще текут слезы,Когда вспоминаю о тогдашнем смущении.Все окружили меня с великой поспешностью -Иностранцы, друзья, сверстники, учителя;К заклинаниям и слезам присоединились даже и некое насилие -Ибо дружба внушила им отважиться и на это.Меня крепко держали, говоря: "Что бы ни случилось,Не отпустим тебя отсюда! Не должныНаши Афины лишиться чести,Ибо они, по общему мнению, отдают тебе первенство в словесности".Я уступил - ибо только дубМог бы противостоять стольким слезам и уговорам -Уступил, но не полностью...Пробыв в Афинах недолгое время,Я скрылся оттуда почти тайно и отправился в путь.Прибыв, я продемонстрировал свое искусство словесности, удовлетворив недугу тех,Кто требовал от меня этого как долга.Но не стремился я ни к рукоплесканиям, ни к восхищенным отзывам,Ни к упоению или поклонению,Которым радуются софисты в толпе молодых людей.Выше всего поставил я философию, которая заключается в том,Чтобы повергнуть перед Богом и все прочее, и ученые труды...Однако же, как сказал я, покорился я воле друзей.И это послужило как бы подготовкой к будущим подвигамИли преддверием более значительных таинств. [25]Таким образом как в Афинах, так и в Каппадокии друзья Григория настаивали на том, чтобы он продолжил карьеру ритора: и там и там он уступил, правда ненадолго. Григорию придется еще не раз жаловаться на "насилие" со стороны друзей: для него было характерно уступать просьбам, а потом раскаиваться в своей слабости. В характере Григория была некая нерешительность, которая роковым образом сказывалась на его судьбе: он всегда стремился к уединению, однако же уступал тем, кто призывал его к общественно-полезной деятельности. В результате на протяжении всего срока своего земного бытия он был разорван между необходимостью нести общественное служение, возложенное на него по воле других, и своим собственным стремлением к уединению, ученым трудам и созерцательной жизни.Сл. 43, 21, 21-22; SC 384, 168 = 1.617. ^Сократ. Церк. ист. 4, 26. Ср. Созомен. Церк. ист. 6, 17. ^Ср. Demoen. Exempla, 211-212. ^Ruether. Gregory, 25-27. ^Сл. 43, 15, 11-30; SC 384, 150-152 = 1.612. ^"Афины приняли нас, как речной поток",- пишет Григорий в Сл. 43, 15, 1; 148 = 1.612. ^PG 37, 1044 = 2.354. ^PG 37, 1554 = 2.260. ^Сл. 43, 14, 9-12; SC 384, 148 = 1.611. Ср. 3 Цар.9:3. В тексте Григория игра слов между именем Василий и словом "царство" (basileia). ^Сл. 43, 14, 21-22; SC 384, 148 = 1.611. ^Сл. 43, 16, 9-28; SC 384, 152-154 = 1.613. ^См. схолию Олимпиодора в PG 36, 906 A. ^Сл. 43, 17, 1-3; SC 384, 156 = 1.613. ^Сл. 43, 17, 5-34; SC 384, 156-160 = 1.613-614. ^Букв. "влечения". ^Олимпийская ода 6, 1-3. ^Ссылка на пантеистическое мировоззрение. ^Сл. 43, 19, 1-20, 19; SC 384, 162-166 = 1.615-616. ^Письмо 16; ed.Gallay, 18 = 2.422. ^Там же. ^Сл. 43, 21, 1-22, 13; SC 384, 166-170 = 1.616-617. ^Сл. 43, 24, 20; SC 384, 178 = 1.619. ^Сл. 43, 24, 22-25; SC 384, 180 = 1.619. ^PG 37, 1046 = 2.355. ^PG 37, 1046-1048 = 2.355-356. ^