может постигнуть? Нет! В каком-то смысле

наказание облегчает тяжесть нашего греха;

наказанный чувствует, что он выплатил свой долг,

что теперь он может идти свободно. Страшное в

этом суде то, что мы станем перед Живым Богом,

когда уже будет поздно что бы то ни было менять в

нашей жизни, и обнаружим, что прожили напрасно,

что за нами и в нас– только пустота, бессмысленность

жизни. Весь смысл жизни был в том, чтобы любить

живо, активно– не сентиментально, не

чувствами, но делом: любить, как Христос

сказал: тот, кто любит, должен свою жизнь

положить за тех, кто нуждается в любви; не за тех,

кто мне дорог, а за того ближнего, кому я нужен...–

вдруг мы обнаружим, что прошли мимо всего этого.

Мы могли любить Бога, мы могли любить своего

ближнего, мы могли бы любить себя, то есть

относиться к себе с уважением, видеть в себе все

величие образа Божия, все величие нашего

призвания стать причастниками Божественной

природы (2 Пет. 1, 4),– и мы прошли мимо всего

этого, потому что легче было прозябать, а не жить,

легче существовать безжизненно.

Что было бы, если бы

кто-либо из нас вернулся домой– и увидел, что самый

дорогой ему человек лежит убитый? Вот

момент ужаса, вот момент, когда человек понял

бы, что такое любовь, и что теперь поздно, что

этому человеку любви больше не дать, у него

отнята самая жизнь... Каково было бы нам?! И

когда мы станем перед Христом, разве мы не увидим,

что мы ответственны за Его распятие всей

нашей жизнью, всея тем, как мы свою жизнь прожили

недостойно u себя,

u Его, u

ближнего нашего. Мы увидим, что убийца не тот,

который сбежал до нашего прихода домой, что

убийца– это я!

Каково будет стать тогда

и стоять перед Христом? Тут не в наказании дело, а в

ужасе о себе. У нас есть время; Христос нам

говорит, что суд будет без милости тому, кто не