которые сковывают меня; от уз, которые сплетены

из греховных дел и греховного небрежения, из

того, что мы сделали другим, и того, чего не

сделали, а что могло принести столько радости,

столько надежды, и явить, что мы достойны Божией

веры в нас...

Поэтому в течение

наступающей недели оглянемся на себя в последний

раз, взглянем друг на друга и помиримся. Мир,

примирение не означают, что проблем не стало;

Христос пришел в мир, чтобы примирить его с Собою,

и в Себе– с Богом; и мы знаем, какой ценой это

Ему обошлось: беспомощным, уязвимым, беззащитным

Он отдал нам Себя, говоря: делайте со Мной, что

захотите; и когда вы совершите последнее

зло,– узрите, что Моя любовь не

поколебалась; она была и радостью, она была и

пронзающей болью, но это всегда только любовь...

Это пример, которому мы

можем, которому мы должны следовать, если хотим

быть Христовыми. Прощение наступает в момент,

когда мы говорим друг другу: я знаю, как ты хрупок,

как глубоко ты ранишь меня, и потому, что я

ранен, потому, что я жертва– иногда виновная,

а иногда и безвинная– я могу повернуться к

Богу и из глубины боли и страдания, стыда, а

подчас и отчаяния я могу сказать Господу:

Господи, прости! Он не знает, что он делает! Если

бы только он знал, как ранят его слова, если бы

только он знал, сколько разрушения он вносит в

мою жизнь, он не сделал бы этого. Но он слеп, он не

созрел, он хрупок; и принимаю его, я понесу его

или ее, как добрый пастырь несет погибшую овцу;

потому что все мы– погибшая овца Христова

стада. Или же я понесу его, ее, их, как Христос нес

крест: до смерти включительно, до любви распятой,

когда нам дана вся власть простить, потому

что мы согласились простить все, что бы нам ни

сделали.

И вот вступим в Пост, как

идут из густой тьмы в рассеивающийся сумрак, и из

сумрака в свет, с радостью и светом в сердце,