Всегда с Богом

Записки об эпохе Архиепископа Пимена

Архиепископ Пимен правил Саратовской епархией почти три десятка лет. За это время выросло поколение. И казалось, что архиепископ был, есть и будет всегда. Об уме и образованности саратовского архиепископа ходили легенды. В тусклые годы "развитого социализма" Владыка имел мужество быть "Светом во тьме", причем не для одних только верных чад Церкви. Столетие мало располагало человека к поискам Истины Христовой. Увы, оригинальной идеей нашего недоброго и немощного века стал бессовестный материализм, то есть поиск "успеха и процветания" при самом небрежном отношении к запросам духа. Тогда, когда одни прятались "в подпольях" — в прямом и переносном смысле слова, или спешно закапывали таланты, иметь каковые никогда не было безопасно, или же, притворно вздыхая, цитировали гадкие расхожие морали, вроде пресловутого "хочешь жить — умей вертеться", тогда - то и привел Бог служить Владыке Пимену. Он был прям и честен. Это подвиг для русского архиерея. С одной стороны, натиск светской власти, желающей сделать Церковь "винтиком и болтиком" собственной машины. С другой — легковерная молва. Интеллигенция со свойственным ей умничаньем и западничеством: "а вот у протестантов…". Простой народ, для которого пьяный поп — доказательство небытия Божия. Дай им волю, и они разнесут корабль Церкви в мелкие щепки. История знает такие примеры и в XVII веке, и в XX. И, наконец, скорбящие, страждущие, болезненные и озлобленные. Те, ради кого распялся Христос. Сохранить "сердце чисто", да еще и светить миру на протяжении без малого трех десятилетий отнюдь не просто. Автору при всяческих обстоятельствах не раз и не два от самых разных людей доводилось слышать восторженные отзывы о "главном саратовском священнослужителе". Неподдельную радость вызывало отдаленное родство архипастыря с Пушкиным, и всякий человек, хотя бы единожды бывавший на Богослужениях, которые Владыка совершал чрезвычайно ясно и музыкально, вовеки не забудет величавой красоты православного обряда. Духовенство же постоянно цитировало своего правящего архиерея, имевшего дар так обозначить положение вещей, что фраза тут же становилась почти афоризмом.

Образ

Впервые я увидел архиепископа Пимена в саратовском Духосошественском соборе. Старушки возле свечного ящика говорили между собой: "Богу угодно, когда Владычня служба. Бог на небе, а на земле Бог Владыка". Потом забегали иподиаконы, запел хор, и мимо меня прошел торжественно, почти проплыл над землей величавый монах. Лицо его было прочерчено точными и глубокими линиями. А взгляд почему - то терялся. Нельзя было понять: смотрит ли архиепископ куда - то вдаль, на соборные своды, или же глядит себе под ноги. И еще глаза его были грустны. Взгляд очень умного, сильного и одинокого человека. В те годы Владыка внешне весьма напоминал Патриарха Тихона. К сожалению, это не всегда заметно на фотографиях. Причина, видимо, в чрезвычайной живости нрава архиепископа. Почти на всякой карточке он чем - то занят, озадачен, о чем - то беседует, а если снимают специально — немного наивно позирует, так, как позировали для дагерротипов или как позируют дети. Хотя и здесь видна присущая Владыке легкая самоирония. Сходство заметно явно там, где фотограф "поймал" архиепископа за чтением книги или на природе — словом, если над Владыкой не тяготеет бремя дел, всегда имевшихся у него в более чем достаточном количестве. И особое сходство с "добрейшим из русских архиереев" на фотографиях и видеозаписях, сделанных во время Богослужений. Здесь та тишина духа, которая может объяснить особую притягательность служб Владыки, заставлявшую переполняться храмы. Из "Воспоминаний архиерея": "4 ноября. Казанская. Обедня в Волгоградском соборе… Благословил 2350 человек. 20 и 21 ноября совершал Всенощную и Литургию в Балашове. Благословил 1800 человек" (1979 год). "3 апреля. Великий Четверг. Служба была в Духосошественском соборе. Причастников 600 человек" (1980 год). …Владыка облачался, стоя на кафедре. Движения его были размашисты и широки, но чрезвычайно верны — в них не нашлось бы ни одного лишнего штриха. Вдруг возникла какая - то заминка, и хор сбился. Владыка перестал завязывать поручи и сказал резко и четко: "Смотреть нужно, какая служба!" Эхо зазвенело в соборном куполе, а регентша, которой слова были адресованы, прямо - таки пригнулась к пульту. Архиепископ продолжал облачаться. И понятно стало, что сказал он не со зла, хотя и горячо до чрезвычайности. Сказал и оставил. По - настоящему — простил, как будто и не было… …якоже мы оставляем должником нашим… Из Иерусалимской католической газеты "Де Таблетт" от 23 марта 1957 года: "…имеется иной аспект будущности святых мест, который является довольно удивительным, и это выражается в заинтересованности, которую проявляет Русское Православие после почти сорокалетнего отсутствия. Касаясь этого пункта, следует принять во внимание всеобщее коммунистическое проникновение на Ближний Восток, ради которого не брезгуют никакой маскировкой, несмотря на то, что многое кажется искренним. Немедленно после арабо-израильской войны 1948 года, почти безвладельная земля и постройки Еврейского Иерусалима, известные под именем Русского Подворья, включая красивый женский монастырь Эйн-Керем, были вытребованы Московской Патриархией. В Иерусалим была отправлена миссия, и с той поры численность ее членов возрастает. Нынешний глава Миссии архимандрит Пимен, чрезвычайно утонченный и культурный человек, всегда привлекает огромное внимание благодаря тому, что внешне он очень похож на традиционное изображение Христа, и люди на него пристально смотрят, куда бы он ни шел…". Рассуждения о "коммунистическом проникновении", избравшего своим орудием архимандрита Пимена, будущего саратовского архиепископа, целиком на совести корреспондента "Де Таблетт". Отчасти они объясняются холодной войной, отчасти не менее холодными взаимоотношениями Восточной и Западной Церкви в ту пору. И тем не менее, в атмосфере всеобщего враждебного отношения к Русской Духовной Миссии в 50 - е годы в Иерусалиме, архимандрит Пимен становится популярной фигурой. Но дело вовсе не во внешнем сходстве со Христом. Огромное число священнослужителей могут похвастать тем же, но, увы, весьма немногие живут в духе Его Заповедей. Владыка Пимен жил. А это всегда влекло, влечет и будет привлекать самых разных людей. В Саратовском епархиальном управлении обычно было людно. И отнюдь не всегда посетители шли с делами или ябедами. Многие заходили за благословением архиепископа. И Владыка благословлял широко, четко и пространно вычерчивая в воздухе крест правою рукою. Не деля на достойных и недостойных частицы Святительской благодати. Не особенно о чем - то выспрашивая. Причина обаяния архипастыря в особенной цельности личности. Трагизм нашего (да только ли нашего?) времени состоит в том, что слишком часто внешнее благочестие оказывается лишь удобной личиной. Такой "артистизм" крайне опасен, особенно если учесть, что всякий священнослужитель и даже церковнослужитель обладает величайшей властью — властью над душами людскими. С Владыкой Пименом было иначе, впрочем, об этом пойдет речь в своем месте. А пока скажем лишь, что круг его общения, не связанного непосредственно с Церковью, крайне широк. Со Светлым Воскресением или Рождеством он поздравлял только письмами более двухсот человек. Епархиальные машинистки начинали трудиться над поздравлениями едва ли не за два месяца. Среди его постоянных корреспондентов — Бенджамен Бриттен, Анастасия Цветаева, Мстислав Ростропович (Владыка венчал его и Галину Вишневскую в своей домовой церкви), Иван Соколов - Микитов, Лиана Исакадзе, Владимир Спиваков, Владимир Солоухин, Георгий Полонский, Алексей Марков, Корней Чуковский, Николай Щелоков, Ирина Муравьева, Евгений Моргунов, Александр Бенуа и многие другие известные лица. Не правда ли, разнообразно? Владыка был весьма популярен в художественной среде, провинциальной и столичной. Несмотря на то, что интеллектуальные круги общества по большей части — вне веры. Жизнь Владыки Пимена для значительного числа интеллектуалов оказалась главным, а иногда единственным свидетельством Истины Христовой. Впрочем, не для них одних: "Воспоминания архиерея" свидетельствуют, что даже и чиновники, встречаясь с архиепископом, вынуждены были расставаться с предвзятым представлением о людях Церкви как о "сборище мракобесов". Портрет архиепископа Пимена пытались писать два чрезвычайно популярных живописца: Илья Глазунов и Александр Шилов. С глазуновского портрета глядит на нас тихий и бездеятельный мечтатель, а вовсе не русский архиерей. Портрет работы Шилова изображает какого - то сумасшедшего старика. И то, и другое — совершенная неправда: Владыка не был ни празден, ни дряхл, ни мечтателен. В обеих работах заметно только лишь дикарское удивление: надо же, какие бывают люди… Гораздо удачнее другой портрет. Он писан по фотографии балашовским художником Федором Соколовым. Манера его письма чрезвычайно примитивна. Это вполне классическая парадная парсуна: Владыка изображен при орденах, в клобуке и с посохом, на фоне какого - то храма. Сходство с оригиналом небольшое, но живое чувство художник передал верно: лицо архиепископа напряженно сосредоточено, взор будто ускользает от окружающих. В картине присутствует стремительное движение — ветер развевает наметку, и это извиняет некоторую грубоватость работы. Федор Соколов иконописец. Икона не терпит "прекрасной лжи". В епархиальное управление приехал какой - то чиновник. Он, привез Владыке поклон от общих знакомых. Шел разговор о музыке. Владыка рассказал, как ему привезли видеозапись "Фауста", а магнитофон воспроизводить отказался: "Он работает в "палсекам", а нужно "секампал"!" Чиновник заулыбался. Владыка вроде тоже чуть улыбнулся: "Что такое?" "Извините… просто немного необычно это слышать от Вас, Владыка…" Действительно, Владыка выглядел крайне архаично. Фотографии с архиерейских служб, помещавшиеся в "Саратовских Епархиальных Ведомостях", почти не отражают времени. Если чуть - чуть задуматься — почти непонятно: когда это было? В нашем ли веке, или в минувшем, или так было и будет всегда? …Стеной стоит народ. Люди за службой делаются чем - то похожи на детей: у них такие же удивленные и честные глаза. Духовенство. Воинствующее и торжествующее. Скорбь и праздник. А посреди всего мудрый и строгий лик архиерея. И окрест немощи, болезни и труды… Разве не так Церковь Христова одолела время? Владыка имел горячий нрав, но без самой малой доли самодурства. А бывает это, заметим, нечасто. Духовенство его побаивалось, или, верней сказать, стеснялось, как всегда стесняются тех, в ком ощущается моральное превосходство. Возглас, сказанный не в тон хору, вызывал целую бурю негодования у архипастыря. Тот, кто переживал "бури", запомнит их навсегда. Но замечания, сделанные Владыкой, никогда не бывали оскорбительны, и вовсе не подразумевали последующие "меры". Протодиакон Василий Султанов обыкновенно говорил по поводу шумного негодования архиерея: "Владыка переживает!" В самом деле — переживает. Владыка крайне эмоционален, доктора в течение многих лет прописывают ему "покой, не волноваться…". Но разве это возможно? Вот условия внешние: "31 октября. Ездил к Бельскому (саратовский уполномоченный по делам религий. — А. М.)… "Разъясняю Вам, что только по указанию уполномоченного Вы можете устанавливать контакт с гражданскими учреждениями. Подозрительно, что Вы уже имеете контакты с разными лицами… Я звонил Михайлову… Он сказал, что Вы — провокатор… " Я сказал: "Вы коммунист. Вы должны говорить правду. А Вы говорите — ложь". Я восклицал громко. Он сказал: "Вы кричите". Я сказал, что и далее буду кричать. Я возмущен. Не оскорбляйте меня — не буду кричать. Бельский: "В Вашей канцелярии все — подхалимы, антисоветчики, Вы задаете тон. Я знаю, кто что говорит и кому передает. Вы не ведете патриотическую работу. Священники больше говорят кляузы, чем миротворческие проповеди". Я сказал: "Надо с Вами еще поговорить, только чтоб Вы — не лгали. Нужны факты". Он говорит: "Перестройтесь… Не хотите ли Вы на пенсию? Если не хотите — подчиняйтесь". Это 1986 год. Уже "демократизация". А вот условия внутренние: "…Вчера утром приходил о. В. Д. Не хотел соглашаться, что самовольно продлил себе отпуск и что нельзя девиц раздевать при Крещении. "Я следую Св. Отцам…" Ругал его. Расстроился. Его ругал и о. Всеволод, но он — как баран". "Ругал его. Расстроился" — частая формулировка в дневниках Владыки. Архиепископ весьма впечатлителен, может быть, по причине какой - то детской открытости миру? Из "Воспоминаний архиерея": "18 июля… Подъехали к Ростроповичам. Дежурная баба орала ("запишу номер" и т.д.) Потом поехали в Новодевичий монастырь, затем нас подвезли к Павелецкому вокзалу… 19 июля… На Арбате было плохо с сердцем (после 9 дней затишья). Может быть, от бабы, что кричала?" Архиепископа отличало пристрастное отношение ко всякому предмету. Равнодушие ему чуждо. Он стремится участвовать буквально во всем. Часто, после архиерейской службы Владыка вручал настоятелям длинную бумагу, в которой были все промахи, бывшие за службой. Иногда первым пунктом стояло: "В храме мало народа и особенно детей, несмотря на то, что выходной день". Последними пунктами могли быть криво лежащие дорожки, или даже: "Во время жары окна следует открывать, а если холодно — держать закрытыми". В том, что касается личного обихода, Владыка предстает прямо - таки спартанцем. Его иной раз уговаривали пошить, например, новую рясу, а он страшно сердился, и говорил подозрительно спокойно: "Я не женщина, и не маленький ребенок, чтоб украшаться!" А когда говорили, что нестяжательство вызывает насмешки, отвечал: "Ну, что ж, кто - то осудит, а другие поймут". Владыку отличала старинная простота нравов. Однажды, будучи только что определен секретарем епархиального управления, я предпринял попытку помочь Владыке — пожилому человеку! снять пальто. "Я вам что, старик?!" Он одним движеньем сбросил старенькое пальто, повесил на гвоздик в кабинете, и примирительно разъяснил: "Это раньше были помещики, которые шагу не могли ступить без нянек и прислуги…" Раз в епархии раздавали новогодние подарки. Владыка всегда вручал сам, стоя в дверном проеме небольшого кабинета, а порой и сам выбирал подарки в магазинах. Кто - то, принимая сверток, поцеловал архиепископу руку — обычай в Церкви, как известно, распространенный весьма широко. А Владыка негромко, но очень строго сказал: "Вы не в храме. Не нужно целовать руки. Это мещанство". В Неделю жен - мироносиц 1993 года Владыка, по обычаю, служил в Воскресенской церкви в Пугачеве. Вечером всегда ездили на берег Иргиза к огромному старинному дубу. На этот раз дуб был обнаружен черным и мертвым. Еще никто не предполагал, что всего - то через год от прежней епархиальной жизни не останется и следа. А слова протодиакона Василия Султанова: "С родным престолом простился — теперь и помирать можно", — никто не принял всерьез. Протодиакон был когда - то рукоположен в Пугачеве. Владыка возле дуба обычно весьма приятельски беседовал с духовенством. Но на этот раз — ушел к самому берегу. Ему поставили стульчик, и он сидел, глядя в воду. Он был уже почти совсем седой. Осенью ему исполнится 70 лет, а в начале зимы его душа отойдет в лоно Авраамово. Утомленный и красивый старый человек возле погибшего дуба.

Монах

Из "Воспоминаний архиерея": "…меня крестил на дому иеромонах Симфориан… он, окончив крещение, поцеловал мои пальчики и сказал: "Монахом будет". Потом снова сказал: "Архиереем будет". Некий священник часто ездил клеветать в Патриархию. Мишенью его был Владыка Пимен. Наконец, сотрудникам Патриархии надоело слушать интригана, и какой - то добрый человек сказал ему: "Напрасно трудитесь, батюшка. У Владыки — совершенно безупречная репутация…" Какая еще репутация может быть у монаха Милостию Божией? Большую и наиболее значимую часть жизни Владыка провел весьма близко к миру. Для того, кто принял монашеские обеты в юности, да еще и искренне — испытание тяжелейшее. Монашество Владыки Пимена вовсе не кидалось в глаза — он не "молился на перекрестье дорог". В 1991 году был возобновлен журнал "Саратовские Епархиальные Ведомости". Здесь, помимо прочего, публиковались "Воспоминания архиерея". Общество их не восприняло. "Видел зайца", "слушал Бетховена" и ни слова о духовной жизни!".. "…не всяк, глаголяй Мне "Господи, Господи" внидет в Царствие Мое…" Истинное целомудрие не терпит красных слов, публичности и барабанного боя, но требует действия. Об этом писали в давние времена великие подвижники, и таким было монашеское служение Владыки Пимена. Из разговора в кабинете архиепископа: "Владыка, благословите учиться в Лавру!" "В этом году в Саратове открылась Духовная Семинария. Зачем куда - то ехать?" "Владыка, да ведь у мощей учиться легче — угодники помогают…". Архиепископ помолчал несколько секунд и посмотрел колюче: "Не надо иронизировать". Очень твердо сказал. Почти шепотом. Значит, этому человеку — больше нет доверия. Награды у него еще будут, а на личную приязнь может не рассчитывать. Не любил Владыка пустосвятства. Есть такой род духовного недуга — на каждом шагу шептать молитвы и даже отверстие в клозете осенять крестным знамением, а душу потерять. "Знающий не доказывает. Доказывающий не знает". Так говорили китайские мудрецы. Владыка трудился ежедневно. Принимал посетителей всю неделю в епархиальном управлении, делая лишь часовой перерыв для обеда и отдыха. Кушанья подавались чуть теплыми — для скорости! Отдых архиепископа состоял в просмотре телевизионных новостей и чтении газет с ножницами в руках. Ровно в три часа в управлении раздавалось: "Где секретарь?" И горе опоздавшему на одну минуту! Пять минут опоздания это уже фантастика… То же и в десять часов, в начале присутствия. А если архиерей не заставал кого - либо на месте за пять минут до официального конца рабочего дня, то искренне недоумевал: "Но ведь только без пяти пять!" Выходные субботы и воскресенья, двунадесятые и великие праздники и некоторые государственные удавались редко. Частенько за Литургией Владыка говорил: "Вот что… После обедни зайдите в епархиальное управление. Есть вопросы". И благочинный, или ставленник, или секретарь неслись сломя голову: Владыка не терпит опозданий! А "вопросы", требующие немедленного архиерейского участия, он находил всегда и в Рождество, и в Светлое Христово Воскресение… Всякий разговор с Владыкой производил впечатление ясности, четкости и какой - то почти военной "подтянутости", немного странной в человеке, никогда не служившем в армии. Впрочем, он не раз сознавался в симпатиях к военным: "Среди них много хороших честных людей. Служат, а не "зарабатывают деньги". От подчиненных Владыка требовал той же четкости и ясности. Ему не нравились люди, не имеющие своего мнения или боящиеся его подать. "Это показывает вашу слабость!" — говорил он "молчунам". Не осудительно, скорее — сочувственно. Но внешняя собранность Владыки была отражением его глубочайшей и серьезнейшей внутренней дисциплины. В речи он не терпел ничего не значащих междометий: "Ну", "вот", "так сказать" — это слова - паразиты!" Он читал некогда логику в Московской Академии, читал, видимо, очень хорошо — логическое начало всегда четко прослеживалось в его суждениях, однако нимало не подавляло других сторон личности Владыки, не превращало его в "ученого сухаря". Познания архиепископа были огромны. Происхождением они имели все ту же высокую внутреннюю дисциплину. Я имел возможность оценить его эрудицию, когда он с ходу сказал, из чего произошла моя фамилия, и профессиональных - то филологов часто повергающая в недоумение. Владыка точно знал, сколько у него книг и еще точнее — о чем в них написано. К книге у него отношение творческое. Он читал с ножницами. Попадется что - то нужное — вырежет. Библиотека — не кумирня, а мастерская… В бытность начальником Миссии в Иерусалиме он регулярно занимается немецким и французским языками и вплоть до начала 70-х годов учит английский, уже будучи архиереем. В 1962 году наместник Троице - Сергиевой Лавры архимандрит Пимен, находясь в зените славы, в милости у Патриарха, обласканный московским светом, — учится петь. Архиепископ Пимен, перейдя пятидесятилетний рубеж, записывает в дневнике: "Каждый вечер перед сном учусь играть на скрипке". Он аккуратно вписывает в дневник названия прочитанных книг и виденных фильмов и кратко мнение о них. Доктор прописал архиепископу побольше отдыхать, желательно лежа, и слушать музыку. Вот что из этого вышло: "18 февраля. Лежу десять дней. За это время прослушал все 32 фортепианные сонаты Бетховена, 28 сонат Моцарта, 14 сонат Шуберта, 2 сонаты Шопена, все 9 симфоний Бетховена, все его 5 концертов для фортепиано, концерт для скрипки с оркестром, тройной концерт, 2 мессы и пр. Прочитал 2 том Достоевского. Читал почту, письма, газеты бегло просматривал. 20 февраля. Продолжаю слушать музыку: квартеты Бетховена, сонаты для скрипки Моцарта и другие произведения. 27 февраля. Прослушал 2 тома "Хорошо темперированного клавира" Баха, 4 его мессы, "Магнификат", Арию с вариациями, Рождественскую и Пасхальную оратории, 6 сонат для виолончели и клавесина, мотеты и др., все "Венгерские рапсодии" Листа, все "Венгерские танцы" Брамса, 13 квартетов Бетховена, 6 симфоний Чайковского, "Вариации на тему рококо", концерт Чайковского для скрипки с оркестром, его сюиты "Спящая красавица" и "Лебединое озеро", "Шехерезаду" Римского - Корсакова и многое другое". Мы - то с вами, читатель, стали б, наверное, праздно лежать на кровати, а слушать что приведется… "Мы ленивы и нелюбопытны…" В этом виден истинный монах — труженик и мыслитель. "Живой мертвец", носящий бремена мира. Путь будущего архиепископа к монашескому клобуку был непрост и опасен. Из "Бесед" Бориса Дедюхина с архиепископом Пименом: "Архиепископ Пимен… Неизвестно, что стало бы с Димой Хмелевским, не окажись он случайно на антирелигиозной лекции. Докладчик - атеист так неуклюже доказывал, что Бога нет, так примитивно высмеивал находившуюся в зале богомольную старушку, что мне захотелось разобраться во всем самому. Я пошел в Церковь, там мне понравилось — я нашел и стал читать Евангелие и поверил, как верую и сейчас". Юношей он остался в брошенном нашими войсками Смоленске. Владыка вспоминал, что пищу смолян в то время составляли луковицы, которые выкапывали в полях и пекли, больше никакой провизии не было. Недостаточное питание еще долго будет сказываться на его здоровье… Владыке довелось узнать все "прелести" оккупации. Его схватили на улице. "Юден!" — кричал полицейский. И только нательный крестик, выскочивший из одежды, спас дворянина Хмелевского от расстрела… Ему пришлось покинуть город, спасаясь от наступавших советских войск. Его ждал уже отечественный концлагерь, если не петля. И Владыка поступает в Жировицкий монастырь, открытый, кстати, все теми же немцами. Из "Воспоминаний архиерея": "…я в 1943 году в октябре поступал в Жировицкий монастырь, а о. Боголеп (впоследствии архиепископ Кировоградский Боголеп, один из крайне "досадных" для Советской власти архиереев. — А. М.) был там игуменом и настоятелем. Он хорошо принял меня, подарил подрясник, и сразу назначил келарем, секретарем канцелярии и ризничим. Спустя 4 месяца он постриг меня в монашество. Прежде чем дать мне имя Пимен, он написал 10 имен на 10 бумажках, смешал их в скуфье и вытянул одно. Вскоре он сделал меня еще и уставщиком. Монахи шутили тогда, что на отце Пимене держится весь монастырь. Монахов тогда было мало, человек 20". Сначала не все было гладко. Помимо трудов в канцелярии и ризнице, послушник Дмитрий еще сеял муку на мельнице, и нес массу хозяйственных послушаний. Он буквально падал под ношей непосильных трудов, и хотел уже оставить монастырь. За подкладкой пальто он носил немногочисленное золото, доставшееся от матери. Его хватило б на билет… Но вдруг открылось, что золото украдено. И он остался в монастыре. "Благородной души человек!" — так характеризовал Владыку протодиакон Василий Султанов, первый бас епархии и часто ее "vox populi". Архиепископ Пимен имел достаточную силу духа. Пережитое в юности научило его не замыкаться в рамки однозначных представлений о человеке. В 1992/93 годах Владыка сильно болел — простудился во время отдыха. В епархиальном управлении не нашлось денег, чтобы купить лекарства. Зато была специальная папка — "Обратившиеся за материальной помощью". Владыка редко отказывал, сумма же выдавалась небольшая, дабы не ходили аферисты и пьяницы. Владыку отличала редкая порядочность. Часть жалоб он обычно отдавал секретарям и говорил: "Тут психи прислали письмо. Бросьте в печку". Или: "Какая гадость! Уберите…" Однако архиепископ Пимен вовсе не был слабовольным, на все глядевшим сквозь пальцы человеком. Корни его снисходительности не в безволии, но в Священном Писании. Архиепископ совершено искренне сожалеет о тех, кому высокие обеты священства не пошли впрок… Бывший клирик, увлеченный алкоголизмом, совершенно сошел с круга. Он устроился работать в колхоз, кажется, скотником, приискал себе подругу - бомжиху словом; стал на путь, переменить который практически невозможно… Владыка, вспоминая о нем, говорил: "Глупый человек! Променял Церковь на водку и бабу". А расслышать можно было: "Несчастный…" Владыка имел талант прощать. Он забывал злое по - рыцарски, широко и великодушно, почти мгновенно. Личные амбиции и обиды он почти не принимал во внимание. Косые взгляды, дурные слова — все это забывалось, если речь шла "о деле". К слову сказать, священник - интриган, о котором упоминалось в начале главы, занимал впоследствии весьма высокий пост в Саратовской епархии, а ведь Владыка знал о его кознях… Совсем другое дело хамство. Здесь архиепископ держался самых строгих правил. "Когда я был маленький, то часто думал: с какого дня и числа мне станут говорить не "ты", а "вы"?" И обращался только на "вы". К священникам и шоферам, уборщицам и продавцам свечей. Исключения делались только для самых коротко знакомых людей. Он часто говорил: "Нужно объявить беспощадную войну хамству! Люди приходят в церковь, а их начинают дергать, на них кричат, их обирают… Это позор!" И регулярно в проповедях просил народ быть снисходительнее к тем, кто впервые вошел в храм… Здесь он не имел и не мог иметь опоры среди духовенства, которое по словам архиепископа, "все не научится различать строгость и хамство". Владыка умеет забыть злое, но ему не свойственно безразличие к человеческой судьбе, которое многие принимают за доброту. Архиепископ не давал покоя никому. В 1990 году он посетил университет. Кто - то спросил про "застой" и про то, что же вот в Церкви нет перестройки. "А в Церкви не было застоя!" — ответил Владыка. Было медленное, трудное поступательное движение, которое целиком — заслуга Владыки, вынуждавшего власть отдавать одну за другой позиции, а духовенство трудиться по примеру самого архипастыря. "У нас первый труженик — Владыка",— совершенно искренне говорили тогда. Решение вопроса путем поиска виноватых архиепископ считал проявлением трусости. "Нужно воспитывать духовенство". И Владыка тормошил нерадивых до той поры, покуда проштрафившемуся не оставалось выбора: исправиться или расстаться со служением. Личные дела духовенства времен архиепископа Пимена отменно толсты. Объяснительные, указы о наградах и перемещениях, словом весь спектр средств, чтоб напомнить человеку о внимании к его успехам и провалам в одинаковой мере. Некоторые пытались смягчить гнев архиерея юмористическими объяснительными. Особо отличался протодиакон Василий Султанов, человек добрый и любимый Владыкой, но, увы, подверженный классической русской болезни. Владыка, говорят, посмеивался, читая его объяснительные, вроде: "…Вечером, накануне Вашей службы, я съел импортную консерву, оказавшуюся несвежей, в результате чего у меня случилось расстройство желудка. Чтобы оно перестало, я выпил в 4 часа утра 140 грамм настойки календулы на спирту, и оказался выпивши…" За срывы о. Василий был неукоснительно наказуем. Что не мешало, впрочем, Владыке держать его почти 30 лет в должности старшего протодиакона кафедрального собора, брать с собой на приходы и даже не отпустить в Москву, когда Патриарху Алексию I понравились могучий голос и молодецкая выправка о. Василия… Из дел клириков, переходящих в иные епархии, изымались все "ругательные" документы. "Человек на новом месте начинает новую жизнь. Зачем ему нести в нее прошлые раздоры?" Впрочем, характеристики в делах отражали человека в полном объеме. В 1989 году Владыка ездил в Англию. Британские таможенники буквально выпучили глаза, впервые видя русского архиерея. Один из них попросил Владыку снять клобук, долго разглядывал его и вернул. Владыка надел клобук и, указав, себе на голову, сказал: "Бомб!".. Владыка приехал в Киев. С ним был Е.С. Ланский, тогда сотрудник епархиального управления, впоследствии — священник. Владыка не афишировал свое пребывание в городе. Он повел Ланского посмотреть Владимирский собор. Сам Владыка входить не стал, соблюдая инкогнито. Он глубоко надвинул берет, поднял воротник пальто и остался возле входа. Наконец, Ланский вернулся. "Где вы ходите? Мне тут два раза пытались дать милостыню!" Иногда, приехав на приход и найдя положение дел недостаточно хорошим, Владыка за обедом вдруг читал детское стихотворение: "Торопились лодыри на урок, а попали лодыри на каток…" Концовка была несколько иной: "…но не видел лодырей хуже вас, отец настоятель!".. Очень часто юмор Владыки таит в себе крайне серьезные и важные вещи, надевшие одежду улыбки. Они слишком заветны, чтоб не стать декларацией, если произнести строго. …Летом 1993 года умер балаковский протоиерей Анатолий Шумов. Владыка возглавлял заупокойную службу. После похорон он спросил родственниц о. Анатолия: "Отчего вы одеты в черное?" Те отвечали, что, вот, несчастье… "Нужно радоваться — человек ушел к Богу…"

Правитель

Часть 1

Архиепископ приехал в Саратов в январе 1965 года. Владыка вовсе не стремился стать архиереем. Более того, архимандрит Пимен пытается уйти от архиерейства. Из "Воспоминаний архиерея": "10 ноября. Днем я беседовал со Святейшим Патриархом, чтоб меня никуда не направляли. Он меня хорошо понял. 29 ноября. Просил митрополита Пимена, чтоб он спас меня от архиерейства. 20 декабря. Был в Переделкине (Патриаршая дача. — А. М.). Мне там сказали об архиерействе. Писал прошение, чтоб это отменили, волновался. 23 декабря. Был в Москве, звонил Куроедову (пред. совета по делам религий. — А. М.). "Не надо вертеть ручку назад". Наместник Троице - Сергиевой Лавры архимандрит Пимен стал неугоден. Он имел постоянные трения с Данилой Андреевичем Остаповым, келейником Патриарха Алексия I. Остапова явно сердила "французистость" — по меткому выражению академических преподавателей — архимандрита. Данила Андреевич придирался к наместнику, требовал ужесточения лаврских порядков — запретить монахам носить светское платье, ходить в город, читать книги… О. Алексий Остапов - младший вторит Даниле Андреевичу: "3 октября. Была защита магистерской диссертации о. Алексея Остапова. Я посмел сделать 2 критических замечания. Он сразу стал очень зол и неприятен" (1963 год). А вот еще наблюдение архимандрита Пимена: "19 сентября… разговаривал с монахиней Евфросинией. Хотя она всего лишь родная сестра Патриарха (так! — А. М.), но вид у нее какой - то королевский" (1956 год). Келейник — персона, в иерархии не предусмотренная, но влиятельная. Однако вряд ли непосредственное отношение к отправке о. Пимена на дальнюю Саратовскую кафедру имел кто - то из родственников Патриарха, или из Остаповых — бывших крепостных господ Симанских. Отношения архимандрита, впоследствии Владыки Пимена с Патриархом Алексием I не всегда ровны. Ответственные должности: начальник Русской Духовной Миссии, преподаватель Академии, наместник Лавры. Высокие награды: игумен Пимен становится архимандритом в возрасте 32 лет, а в 1963 году он единственный пресвитер Русской Церкви, награжденный в связи с 50 - летием архиерейского служения Патриарха Орденом Св. Владимира. Но к моменту архиерейской хиротонии отца Пимена многие бывшие его подчиненные уже архиереи, и на более почетных должностях. Владыка Пимен сменил на Саратовской кафедре Епископа Варфоломея (Гондоровского), в недавнем прошлом лаврского экскурсовода. Владыка Никодим, известный экуменист — Митрополит Ленинградский с 1963 года (а до 57 года иеромонах Никодим — член Миссии в Иерусалиме). Появление в Москве Епископа Пимена Патриарх встречает, по "Воспоминаниям", "ворчанием", которое все же диктуется внешними условиями: "Почему Вы — в Москве? Архиереи должны быть на своих кафедрах…" Владыка Пимен искренне любит добросердечного Патриарха, и Патриарх оказывает ему повышенное внимание, часто принимает приватным образом, и неоднократно подчеркивает: "Хорошо, когда Вы приезжаете". В их взаимоотношениях бывали минуты тихих бесед, величайшей откровенности: так, однажды, беседа о родных, о биографиях длится около трех часов… Вряд ли это — сугубо деловой разговор. Букет, составленный из сотни роз, привезенный Владыкой на погребение Патриарха, чистосердечен. Остапов был во вражде с Советом по делам по делам религий, а значит, реального влияния на архиерейские назначения не мог иметь. Его мечтой было отправить архимандрита ректором в Одессу, но Патриарх даже стукнул от досады по столу кулаком: "Это же понижение!" Следовательно, в дело вступают иные, внешние силы. Архимандрит Пимен мешал власть предержащим. Его удаление из Москвы находится в подозрительной близости к началу брежневского загнивающего социализма. К середине 60-х годов архимандрит становится заметной фигурой. В 1953–1957 годах он возглавляет Русскую Духовную Миссию в Иерусалиме. Здесь — великие Святыни. Дневник архимандрита полон восторга, почти недоумения, известного каждому, кто переживает счастливые дни, настолько счастливые, что кажутся они невозможными. Записи этого времени пестрят замечаниями, вроде: "Неужели это — со мной". "В Иерусалиме!!!" — именно так комментирует о. Пимен запись о праздновании Св. Пасхи, при том, что обычно скромен в проявлении чувств. Но здесь же — сложнейшие обстоятельства для Русской Церкви, здесь же одна из самых болезненных точек всей мировой истории. Иерусалим — религиозная столица всех христианских конфессий, ислама и иудаизма. Ситуация непроста: на Миссию несколько искоса смотрят православные греки и арабы. Греческая государственная политика того времени ориентирована на Северо-Атлантический блок, арабы ищут дружбы с Советским Союзом против Израиля. Но положение в Израиле тоже неоднозначно: есть попытки фанатиков разгромить Миссию, есть явная симпатия к русским. Шофером Миссии служит израильский гражданин. Он "за" Русскую Церковь потому что он — коммунист. Верховный раввин Израиля Ицхак Герцог просит русского архимандрита обратиться к Патриарху, чтоб тот пригласил его, Герцога, в Советский Союз — московский раввин боится это сделать. Голда Меир, русская уроженка, напротив, отказывается самым демонстративным образом разговаривать с начальником Миссии по-русски, несмотря на знание языка. Часть Миссии находится в Иордании, другая же в Израиле, и о. Пимен долго не может попасть в арабское государство по причине взаимной нелюбви двух стран. Когда, наконец, через греческого консула ему удается получить разрешение на въезд, иорданские пограничники приветствуют русское духовное лицо радостными криками: "Москва! Булганин! Шепилов!" А через землю Миссии, находящуюся в Израиле, строят дорогу. Она имеет военное значение, и на протесты архимандрита израильские власти приводят довод: "Дорога в ваших интересах. По ней пройдут войска и отодвинут границу дальше. Вам же будет безопаснее". Часть русских храмов занята Заграничным Синодом, и вообще сильны карловацкие настроения, даже среди Патриаршего духовенства. Вспомним, что русская Миссия в те годы возобновила свою деятельность после 40 лет затишья, а также то обстоятельство, что политика Кремля в отношении Русской Церкви вовсе не дружественна. В Миссии катастрофически не хватает кадров, финансы присылает Москва, они далеко не избыточны. О паломничестве тогда можно было лишь мечтать, но не более. Это лишь частные штрихи громадной и сложной картины. Здесь крепнет неугасимый боевой дух будущего Владыки. Стиль его корреспонденций Патриарху кипуч, и читаются эти письма подобно роману с энергическим сюжетом: "Теперь, находясь перед лицом сложившихся крайне опасных обстоятельств, я с полной ответственностью заявляю, что Московская Патриархия в вопросе о Духовной Миссии на Святой Земле допустила ряд крупных ошибок, недооценив ее всемирное значение и своевременно не проявив необходимой энергии и оперативности в деле защиты ее прав и деятельности… Я уже подчеркивал, что Русская Духовная Миссия в Иерусалиме — это самый важный и самый ответственный участок деятельности Русской Православной Церкви во всем мире. Этот участок следовало с особой любовью лелеять, укреплять, возвышать. К сожалению, он оказался почти заброшенным, предоставленным игре судьбы… Я еще раз, исполняя свой нравственный долг, требую, чтобы Патриархия приняла экстренные меры. Мне кажется, эти меры могут выразиться в следующих мероприятиях: 1. Созвать специальную сессию Синода Русской Православной Церкви для обсуждения вопроса об Иерусалимской Миссии. 2. Обратиться к христианам всего мира с тем, чтобы привлечь их внимание к попыткам мирового еврейства задушить Русскую Церковь в Святой Земле. 3. Попросить Совет по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР выступить с протестом перед Министерством Религий Израиля с целью призвать израильские власти к порядку и заставить их соблюдать соответствующие обязательства, данные ООН…" Впрочем, динамизм стиля как нельзя лучше отражает деятельность архимандрита в Иерусалиме: "Приведу в пример вчерашний день. Игумен Никодим уехал на легковой машине для совершения традиционного Пасхального Богослужения в Магдальской часовне на берегу Тивериадского озера. С раннего утра (после окончившейся Литургии и крестного хода) ко мне приходили разные посетители. Первым пришел только что возвратившийся из Иордании интеллигентный араб из Тель-Авива. Он стал говорить, что Ханна Барамки, уполномоченный Румынского Патриарха по управлению румынским церковным имуществом в Иордании, хочет приехать в Израиль для беседы со мной и для изучения вопроса о румынских землях и доходах с них (как известно, я являюсь, согласно особой доверенности, управляющим румынским имуществом в Израиле), и что он уже получил иорданскую визу. Первую половину речи араба я кое-как понял (он говорил только по-арабски, а также совсем мало по-французски, по-английски и на иврите), но что он мне толковал после этого, я разобрать не мог: что - то про румынского консула, про министерство внутренних дел, про Патриарха Юстиниана и тому подобное. В конце концов араб простился и уехал. Затем пришел приехавший из Северной Галилеи сын арабского священника о. Халиля. Он тоже на смешанном языке рассказал мне, что его младший брат Фадиль убежал в Ливан, полиция Израиля долго искала его следы, и, наконец, сообщила о. Халилю, что Фадиль из Ливана уехал в Москву к архимандриту Михаилу Зернову. Полиция потребовала от о. Халиля, чтобы он возвратил сына назад. И вот второй сын этого священника атаковал меня, прося защиты, совета и помощи. Он еще что - то говорил шепотом, оглядываясь на дверь… Затем позвонил секретарь греческого посольства и попросил прислать один пустячный, но срочный документ. Поскольку мой шофер находился в это время за 220 км от Иерусалима, я нанял такси и поехал к консульству. Там, остановившись в 50 метрах от здания, попросил незнакомого мне шофера передать конверт дежурному, ибо начальнику Русской Духовной Миссии было бы неприлично являться в консульстве в качестве курьера, учитывая возросшее значение этой фигуры в Израиле (это тоже нужно не сбрасывать со счетов и не забывать заграничный этикет). Возвратившись, я увидел в Миссии трех арабских священников, которые пришли без всякого дела, навестить. Мне пришлось и им уделить несколько минут… Затем пришлось заняться иным делом. В Горненском монастыре начался ропот из - за того, что "Миссия забирает из монастыря монахинь, которых Патриарх прислал молиться, и делает из них кухарок, подавалок, певчих, чернорабочих и пр".. Пришлось растолковывать общецерковное значение труда в Миссии… На вопросы окружающих приходится отвечать, что чувствую себя очень хорошо, потому что было бы смешно открывать перед людьми, что великую Русскую Церковь в Святой Земле представляет один полуболящий человек, он же начальник, он же казначей, он же бухгалтер, он же "Фигаро здесь, Фигаро там". Архимандрит Пимен вовсе не уходит с головой в административную деятельность, что можно было бы предположить, имея в виду положение дел в Иерусалиме. Дипломатические занятия и богослужебные труды не заслоняют высокого значения Миссии. Одна из постоянных тем докладов Патриарху — необходимость изучения и описания Иерусалимских Святынь, церковного обихода тех мест, положения дел в Иерусалиме. Помимо необходимых, весьма широких контактов с самыми разными религиозными деятелями, о. Пимен внимательно исследует религиозную жизнь во всех ее проявлениях. Немалый интерес представляют для дня сегодняшнего многочисленные фотографии, сделанные начальником Миссии. Вместе с "Записками паломника", написанными архимандритом для "Журнала Московской Патриархии", они могли бы составить род путеводителя по Святой Земле. Много лет после Палестины эти материалы находятся у Владыки, так сказать, "в работе" с ними знакомятся студенты Академии, духовенство, миряне. В условиях "железного занавеса" это значит многое. Болезнь, не терпящая климат Палестины, заставляет архимандрита просить о перемещении. На родину он привез значительное количество Палестинских Святынь, часть которых была передана в Церковно - Археологический кабинет в Московской Академии, а другая часть впоследствии хранилась в Саратовском епархиальном управлении. Ему достается не менее сложная должность — наместник Троице - Сергиевой Лавры. Здесь традиционно воспитываются будущие архиереи, преподаватели Духовных Школ. Здесь часто бывает Патриарх. Наконец, Лавра всегда привлекала повышенное внимание светской власти. Лавра — тематическая выставка "Свобода совести в СССР". В послевоенной Лавре становится все меньше монашеского — оно заменяется административным. Земная Церковь зеркально отражает положение дел обществе и государстве, а, следовательно, устойчивый рост бюрократии в стране должен был вызвать и образование класса "незаменимых тружеников" с не очень ясными обязанностями и полномочиями и в кругах, близких к правлению Церковью. И старинные административные меры против сего рода лукавого и лицемерного, вроде епитимий, никак не годны… Есть у лаврских монахов грустная шутка: "В Лавре один остался "Его Преподобие" — Преподобный Сергий. Все остальные — "Высокопреподобия"…" О. Пимен вновь на представительской должности. Многие связи, возникшие здесь, будут длиться всю жизнь. Наместничество архимандрита Пимена отмечено началом выселения за черту Лавры граждан, занявших территорию в годы Советской власти. Это крайне деликатный вопрос — о. Пимен даже приостанавливает процесс выселения, узнав, что людям власть дает плохие квартиры, и добивается для них хорошего жилья. Люди не так уж и виноваты, если разобраться… Наместник пишет новый устав Лавры, перерабатывает чин монашеской исповеди, приспособив его к нашему времени. Лавра в 1957–1965 годах — культурный центр: просвещенный о. Пимен весьма радушно встречает интеллигенцию. А воздух тем временем тяжелеет. Это годы хрущевского либерализма — либерализма ко всем и вся, исключая Церковь, которую предполагалось и вовсе извести к 2000 году — к победе коммунизма. Умирает Митрополит Николай — человек, готовый на любые компромиссы с властью ради блага Церкви. Умирает ректор о. Константин Ружицкий, носитель старых традиций духовного образования. Умирает протопресвитер К. Колчицкий, секретарь Патриарха — эта смерть открыла новую эру в бюрократизации Московской Патриархии. Сгущаются тучи над головой о. наместника, смелого и горячего человека. Снятие Хрущева ситуацию не меняет. Нравы Поволжья существенно разнятся от обычаев Средней России. На волжских берегах, как известно, испокон веку ютились вольные разбойники. Тут оседали целые народы, живущие вольным промыслом: хазары, монголы, печенеги. Любопытно, что три крупнейших города Нижней Волги поставлены на местах былых столиц Золотой Орды: Саратов на месте Увека, Царицын возле Сарай - Бату, и Астрахань на месте Итиля. Поволжье было колыбелью повстанческих войн. "В Пугачеве жители — чапаевцы", записал в дневнике Владыка, и, видимо, не только имея в виду участие в гражданской войне… Волжские города слабы дворянством, тон традиционно задавали купцы, многие из которых тайно состояли в сектах. Значительны всегда были старообрядческие общины: на территории Саратовской губернии имелись все известные толки и согласия. Своеобразными старообрядческими центрами были монастыри на Иргизе и в Хвалынске. "Древлее благочестие" весьма охотно участвовало в смутах. Отчасти раскольничество может объяснить страсть волжан к социальным экспериментам. Здесь духовная родина Ленина и иеромонаха Илиодора (Труфанова), создателя черносотенной коммуны в Царицыне в 1905 году. Кстати, в это же время нижневолжские города прославляют себя еврейскими погромами. До 1918 года в Саратове помещалась резиденция католических епископов. Однако западничество вполне уравновешивается могучим присутствием Ислама: Саратов — преддверье Азии… Вот такая епархия досталась в 1965 году в удел сорокадвухлетнему Епископу Пимену (Хмелевскому). Но большая всех бед — прессинг государственной власти и искусственно создаваемое отделение Церкви от народа. Первый месяц пребывания Владыки на Саратовской кафедре был ознаменован попытками закрытия храмов в Саратове якобы из - за эпидемии холеры. Это был последний всплеск эпохи явного давления на Церковь. К середине 60-х годов у коммунистов уже появляются иные виды на развитие отношений с религией. Наименее безграмотные из них начинают понимать: "отделение Церкви от государства" было слишком поспешным… "Я его не боюсь. Он несовременен",— говорит архиепископ Пимен об уполномоченном, пытающемся командовать архиерею. Однако были и другие факты. "Пасха прошла хорошо: хулиганства не было",— записал Владыка в дневник в начале 70-х годов. По обстоятельствам времени — достижение… Тонкая политика тогда только созревала в среде коммунистической аристократии. Провинция жила по - прежнему: детишек, пришедших в храм без родителей, отправляли в комнату милиции; церковные деньги выкачивал так называемый "Фонд мира"; самыми частыми, но отнюдь не желанными гостями в епархиальных управлениях были агенты финансовых органов, дотошно искавшие нарушения; реальная власть в приходах принадлежала не духовенству, не правящему архиерею даже, но старостам — людям часто нерелигиозным, соглядатаям Советской власти. Даже первая половина 80-х годов, когда воздух уже пахнул переменами, власть в областном масштабе не упускает случая ужалить Церковь. Например, первый секретарь Саратовского обкома Гусев печатне шпынял музыкантов, поющих в церковных хорах, а сменивший его в должности Хомяков утверждал, что "верующие — плохие работники". И даже после 1000-летия Крещения Руси гражданская власть крайне неохотно расстается с привилегией "судить и править" Церковь. Архиерей не мог предпринять никакого шага без "согласования" с уполномоченным. Особо отличался саратовский уполномоченный И.П. Бельский, некогда начинавший карьеру в составе ревтрибунала.

Часть 2