— Полно тебе, ничего не перекис... Это от изюму.

— Перекис.

— Всегда ты мне назло выдумаешь.

— Не назло, а только — что надо вовремя вставать. Дрыхнешь, а куличи перекисли...

— Это изюм, а не перекисли...

— Уж какой там изюм... Ну-ка, колбаски дай...

Ваня вырвался-таки от гувернантки и, стоя посреди улицы, орал во всё горло:

— Христос воскресе из мертвых...

Лошади в испуге шарахались в сторону.

— Ma tante, — говорил Коко, — Христос воскресе!

— Воистину...

— А поцелуй?..

— Я не христосуюсь.

— Но я же племянник.

— Мало ли что, но вы мой ровесник.

— Но, ma tante, ведь Христос же воскрес!

— Знаю, знаю! Но о поцелуе и думать нечего!..

— Вы после этого не христианка.

Всё ликовало, всё радовалось. Звон рос с каждым часом. Лихачи мчались всё быстрее. Генералы, офицеры, студенты, лицеисты, гимназисты, штатские, на парах, на рысаках — всё двигалось, торопилось, неслось, как ураган.

Христос, никем не замеченный, прошёл через весь город. По-прежнему за ним в отдалении шло несколько человек.

Выйдя за город, Христос остановился. Старый-старый старичок, не решаясь подойти к Нему, встал на колени и прошептал:

— Воистину, воистину воскрес!.. 

III

Макаровну попутал нечистый. У соседки был чулан, замок на нём висел полусломанный, а в чулане хранились пустые бутылки, которыми соседка торговала.

Пришла Макаровна вечером уставшая, голодная: никто не купил её семянок. Ни денег, ни хлеба... И приди ей на ум забраться в чулан и украсть пустые бутылки. Старуха она старая, забрала бутылок много, пошла и упала на дворе. Соседка её, у которой она украла, с бутылками этими и подняла. Пришёл дворник, составили протокол. Макаровну отдали под суд.

Макаровна просидела в тюрьме недолго: боялись, что не доживёт до суда. Во имя правосудия дело ускорили. На первый день Фоминой недели под конвоем доставили в суд.

Макаровна покорно дожидалась своей очереди. Только глупые слёзы сами собой бежали по её морщинистому лицу.

«Украла, согрешила, — думала Макаровна, — поделом мне. Суд царский! Заботится он об нас!»