На несколько мгновений в церкви наступила какая-то странная тишина. О. Иоанн не мог сделать своего привычного возгласа; отец дьякон не мог подтолкнуть о. Иоанна; Пугвицин не мог кашлянуть, чтобы дать понять батюшке его оплошность.

И вдруг раздался странный, словно откуда-то с неба идущий голос:

— Воистину воскрес!

Взоры всех устремились сначала кверху, потом стали искать по сторонам и наконец обратились к входу и с ожиданием, ужасом и недоумением уставились на странного человека в белых одеждах, стоявшего недалеко от старосты.

Несколько минут в церкви было полное замешательство. Неизвестный с радостным и в то же время скорбным лицом смотрел на народ. И каждому казалось, что глубокие, лучистые глаза неизвестного устремлены именно на него.

Быстрей всех пришёл в себя староста, купец Бардыгин.

— Послушай, любезный, — сказал он негромко, но внушительно, — пойди-ка сюда...

Христос подошёл. Плотной стеной вокруг них столпился народ.

— Что тебе нужно? Зачем нарушаешь благочиние в храме? Откуда ты взялся тут?

— Я воскрес из мёртвых.

По толпе прошёл сдержанный ропот.

— Уйдём, — сказала Зизи, — они его ещё бить начнут.

— Ты пьян, любезный! — строго сказал староста.

Христос молчал.

— Как тебя звать?

— Иисус.

— Иисус?..

— Да.

— Ты жид?

— Да, я — иудей...

В это время подошёл сторож Трофимыч, строгий коренастый старичок, не любивший никаких беспорядков. Его прислал из алтаря о. Иоанн. Ни слова не говоря, он взял незнакомца за руку и потащил к выходу.

— Убирайся-ка подобру-поздорову, пока в шею не наклали, — говорил он ему, подталкивая в спину.

— У, жидорва! — бросил вслед уходившему полицейский чин.

Две нищие старушки снова упали на колени перед Христом. Он вышел из церкви и тихо пошёл к невысокому холму, откуда доносился шум берёзовой рощи. Молодые клейкие листочки нежно говорили друг с другом, и тихая ночь таинственно прислушивалась к их говору.

Настало утро. Христос всё сидел на холме под ласковой тенью молодых берёзок. Задумчиво смотрел он на громадный каменный город, расстилавшийся перед ним. Церковь, из которой вчера выгнали его, была на самой окраине: белая, новенькая.