Передавши священнику Евангелие и о чем-то с ним поговоривши, диакон, став под самым амвоном, вместо обычных нескольких ектений сказал только несколько (до трех) прошений, а хор пропел «Господи, помилуй» по однажды три раза и, по возгласе священника, запел: «Иже херувимы». Во время херувимской кадил правый священник; на народе он несколько раз покаживал очень долго, а потом, не обращаясь лицом к алтарю, как у нас, сбоку покадил на иконы Спасителя и Божьей Матери и пошел в алтарь. По окончании каждения правый священник, приложившись к антиминсу и престолу, вышел на амвон и трижды благословил народ крестообразно поархиерейски обеими руками, левый только однажды и одной рукой, а диакон только поклонился. Во время входа диакон возгласил, кажется, «всех вас православных христиан да помянет Господь...»; старший священник поминал, кажется, как поминает архиерей, а впрочем, не уверен, только что-то очень долго; а младшему священнику, стоявшему с копьем в руках, так ничего и не пришлось говорить.

Обычное после входа благословение диакону, кажется, хотел возложить младший священник, но потом подоспел старший, что-то поговорил с младшим, помотали друг на друга головами, грозно посмотрели и закончили свои переговоры, но благословил диакона уже старший. Диакон вышел из алтаря и стал на второй ступеньке амвона, а царские врата, после его выхода из них, затворил, к великому моему удивлению и смущению, какой-то франт в пиджаке и сорочке, и при этом не сбоку как-нибудь затворял, а прямо-таки стал посредине врат и захлопнул. А до этого времени с начала службы царские врата были отворены.

Символ веры и молитву Господню прочитал псалт. Возгласы почему-то больше говорил второй священник. Он же, через отворен ные тем пиджачником царские врата вышедши на амвон, говорил и возглас: «благодать Господа нашего Иисуса Христа», в начале его крестообразно благословил дары воздухом и им же потом весь народ; потом в вполуоборот на правую сторону возгласил: «горе имеим сердца» – и затем, совсем обратившись на правую сторону: «благодарим Господа» – и ушел в алтарь вместе с диаконом, доселе стоявшим под амвоном направо с приподнятым орарем. Хор пропел только «Достойно и праведно есть» без дальнейших слов. Читая молитву: «Еще приносим Ти словесную службу, и просим и молим...», священник сделал поклон пред престолом, что и правильно, так как этою молитвою и испрашиваем благодать Святого Духа на дары; а слов: «Господи, Иже Пресвятаго Твоего... Сердце чисто созижди... Не отвержи мене от лица Твоего...» – этих слов греки не произносят. По освящении даров священник долго кадил на них. Возгласы: «Во первых помяни, Господи» и далее до ектении говорил уже первый священник, а второй в это время всем, стоявшим в алтаре, и духовным и светским, раздавал антидор, предварительно крестообразно обративши его над освященными дарами. Всякий раз на возглас: «мир всем» – царские врата отворялись наполовину. Завесы совсем не употребляют. Диакон и входил, и выходил царскими вратами, сам отворяя их и из церкви, если они затворены. После причащения в алтаре первый священник уже разоблачился, как будто ему и делать теперь уже нечего, и спокойно в одном белом подризнике разгуливал по алтарю. Народ, прослушавши какой-то концерт запричастный, отчасти повалил вон из церкви, а отчасти пошел толпой к алтарю; я с радостью предположил, что все, вероятно, проповедь подходят слушать, но нет: некоторые целовали иконы, а некоторые подошли, чтобы получить антидор. В общем, тут поднялся такой шум, что диакон ектению: «Прости приимше», а священник молитву: «Благословляяй благословящия Тя, Господи» проговорил наскоро и больше для себя. По окончании заамвонной молитвы, которую священник про изнес, стоя на амвоне пред иконой Спасителя, он, не оборачиваясь, тихонько благословил народ и ушел в алтарь. Хор, пропевши «Буди имя Господне», уже ничего потом не пел. А священник, кажется, в одном подризнике (хорошо не припомню) раздавал всем подошедшим антидор. Так конца литургии я и не слышал, ибо шум еще более увеличился и священник уже ничего не говорил, кроме каких-то слов при раздаче антидора, может быть, как у нас: «щедр и милостив Господь», а может быть, это и был отпуст и все прочее.

Но каково же было мое смущение, когда я увидел, что все мужчины, получивши антидор, тут же надевают шляпы и идут вон или еще продолжают в таком виде разгуливать и разговаривать между собою!

Теперь-де уже окончилось Божье дело и церковь как будто перестала быть храмом Божиим, следовательно, и шапку на голову, ибо без шапки не просвещенно, не благородно. Да и вообще надо заметить, что хотя народу в храме все время было очень много, но все они стоят да посматривают вверх или по сторонам храма, как будто по новости в чужом месте осматривают все. Самое богослужение греческое мне очень понравилось: много в нем хороших простых обычаев, весьма осмысленных. Только что описанное, например, богослужение по своим действиям есть самая простая беседа с Богом и от Бога обращение к богомольцам с пожеланием им благодати Святого Духа; особенной вычурности и деланности в обрядах, которыми отличается, например, богослужение католическое, здесь нет; здесь, напротив, действия представляются самыми простыми и естественными.

В этом отношении наше русское богослужение немного удалилось от своей простоты; например, непроницаемые царские врата представляют как бы нарочную преграду между алтарем и народом, почему и все возгласы исключительно к народу, как бы слово от Бога, произносятся чрез эту преграду. Конечно, бывает, что самая простота в обрядах и действиях становится искусственною, как, например, в богослужении протестантском, где все представляется чем-то придуман ным, почему получается впечатление как бы от детской игры, когда дети представляют себя большими: серьезности, глубины и возвышенности обряда незаметно. Этого нет в чинопоследованиях греческих: тут, напротив, все, при своей простоте, возвышенно и глубокосерьезно, незаметно никакой деланности; напротив, весь смысл богослужения как бы естественно вылился в этом обряде. Жаль только, что и это греки сумели как-то загрязнить: священнодействующие за богослужением ведут себя уж очень просто, по-домашнему, постоянно зачем-то оборачиваются к народу, переговариваются и т. п.; даже сами греки говорят, что у них не проходит ни одного богослужения, чтобы служащие между собою не побранились. В этом отношении здешнее богослужение и церковная жизнь мне много напоминает нашу Грузию: то же небрежное, совершенно запросто, обращение со всем священным, спутанность и бестолковость в делах, необразованность духовенства и положительное религиозное невежество паствы и неуважение ее к духовенству, потерявшему в ее глазах почтение, грязь в местах священных, погоня за наживой и т. п. Да, силен дух антихриста в современной жизни; это он все нам преподносит пилюли под разными видами; стараемся ли мы дать им противоядие?

Собор очень красивый и обширный, в виде базилики. Живописные иконы очень хорошие; в алтаре на стенах написаны разные изображения святых, а в главной апсиде в куполе изображение Божией Матери – Нерушимой Стены; в храмовом куполе – образ благословляющего Спасителя, все – прекрасно. В западной части храма налево – гробница Цареградского патриарха Григория V, повешенного турками на воротах патриархии в Константинополе. Вечный ему покой от Бога за его верное мученичество. В соборе я видел какого-то в пиджаке и прочем светском, но с длинными волосами, как у нашего духовенства; он важно расхаживал по храму; по словам отца Сергия, это – псаломщик; здесь некоторые из псаломщиков, соединяя старые обычаи с новыми нарядами, вот так и ходят. Странно. Весьма жалею, что не попал к утрене и не познакомился со всем строем греческого богослужения.

Ноября 11-го. После долгих колебаний – по какому пути теперь отправиться до Японии и на каких пароходах, мы решили ехать через Америку: отец архимандрит С. путь через Индию уже видел, так что для него он уже не представляет интереса; по его «Письмам с Дальнего Востока» и я немного знаком с теми местами; мы и решили воспользоваться случаем, какого в другой раз, может быть, и не будет, – осмотреть Рим и познакомиться с католичеством, хоть отчасти; посмотреть и на Новый Свет – чем он живет, тем более, что Япония переполнена американскими миссионерами. Руководителем на дорогу взяли мы себе компанию Кука с сыном, взявшего за всю дорогу в 1-ом классе, с продовольствием, по 775 рублей золотом; нас будут везде встречать и провожать агенты Кука.

Ноября 11-го, во вторник, мы с отцом архимандритом С. отслужили литургию, после которой отец архимандрит А. для нас совершил напутственный молебен, а потом отец диакон попросил сняться на его ручной фотографии – на память. В 12 час. дня провожаемые большой компанией уважающих отца Сергия и отчасти моих новых знакомых сели на поезд и в 7-ом часу вечера были в Патрасе, где нужно было сесть на пароход до Бриндиза в Италии. Удивительно богата афинская равнина и вообще вся эта местность: сплошь тянутся масличные рощи, виноградники и разные фруктовые сады; весьма тучная равнина. Прекрасные виды кругом на горы и долины; местами море, на берегу которого все время тянется железная дорога, так прекрасно высматривает, что как будто просится на фотографию.

Греческая железная дорога, сравнительно с нашими, весьма неудобна: вагоны узкие, в каждом купе по четыре человека, причем можно только сидеть, а о сне нечего и думать; уборных тоже не полагается; на станциях поезд долго не стоит. Еще за одну станцию до Патраса наш поезд заполонила целая масса носильщиков и агентов разных компаний туристических и гостиниц, и все они предлагали свои услуги. Нашли мы Кука, но вместе с ним нас встретил еще наш консул грек, и повели они в гостиницу, где в прекрасном номере мы оправились и подчистились, а потом нас пригласили откушать. В 1-м часу нас посадили на пароход «Сциллу» главной итальянской пароходной компании, и почти сразу же снялись с якоря. Пароход старого типа, очень узкий и небольшой, если будет качка, то покачаемся сильно.

Прогулявшись немного по палубе, мы легли спать.

Ноября 12-го в 8 час. утра мы были в Корфу, тогда как по расписанию предположено было доехать сюда только в половине 12-го часа. После завтрака в 10 час. мы гуляли по городу. Удивительно прекрасное местечко. Это сплошь сад из маслин, апельсин, бананов и других растений; растут громадные кактусы, цветут разные прекрасные цветы; воздух пропитан какими-то пахучими пряностями. Говорят, здесь климат почти круглый год ровный: жара и холод своевременно умеряются и теплым поясом, и близостью моря, и богатством растительности. Благорастворенное местечко. На конце города на маленьком морском островке, близ берега, небольшой женский монастырь; а на другом островке – храм. Против него на другом берегу – дворец австрийской императрицы на прекрасном месте, как бы совершенно утопающий среди богатой растительности. По городу весьма много церквей, хотя и маленьких. Заезжали в храм, где покоятся мощи святого Спиридона Тримифунтского, но рака открывается только 4–5 раз в год: в дни памяти Святого и в дни памяти об избавлении от разных общественных бедствий. Храм устроен несколько в католическом духе: алтарь отделяется от храма несколькими колоннами; царские врата – одна дверь, которая во время богослужения, вероятно, отворяется, по греческому обычаю; живопись отчасти в итальянском духе. Оказывается, этот храм – частная собственность фамилии Булгарис. Постоянно приходят богомольцы. Поднимались на старую крепость, устроенную в былые времена венециан цами; на верху ее теперь маяк, а в самой крепости казармы; с маяка прекрасный вид на весь город и окрестности. Город не маленький, но построен весьма тесно, так как строился между стенами, следы которых еще и теперь весьма сохранились; поэтому дома очень высокие, отчего по улицам (узким) какой-то мрак. На верху одной высокой горы в подзорную трубу мы рассмотрели монастырь, простым глазом совсем невидимый. Вот куда забрались святые подвижники.

Заходили в Королевский дворец, расположенный среди прекрасного сада; герани, за которыми у нас в России так ухаживают в домах и теплицах, здесь свободно растут как обычное садовое растение. В одной из комнат дворца – замечательная картина мученической кончины патриарха Григория V . Дворец небольшой, в виде круга. В нем, кажется, давно никто не живал. В 5-ом часу снялись с якоря. На обед вышел еще молодой итальянец, а на завтраке были только мы двое да капитан. Отец архимандрит С. со своим маленьким запасом итальянских слов вступал было в разговор с капитаном, но тот коротко отвечал и потом молчал все время. Очевидно, только и провозя случайных пассажиров, подобных нам невегласов по-итальянски, он и сам привык молчать. Всю ночь был сильный ветер. В 1-ом часу ночи пришли в Бриндиз в Италии; спали на пароходе до 5 часов, а потом прошли в таможню, где нас скоро отпустили, слегка посмотревши по нашему указанию; только спрашивали – не везем ли табаку, чаю. Очевидно, о багаже судят по человеку.

Ноября 13-го. На вокзале к нам привязался кто-то в форме, говоря, что вещи он занесет в регистр, как багаж, если не дадим ему 2 франка. Чтобы наделить нищего, мы дали. Удивительное попрошайство! И он при всех не стыдится так поступать; очевидно, это здесь совсем дело обычное и никто этим не соблазняется. После нам рассказывали, что действительно здесь везде ужасное обирательство, и только поддаться этому, то кругом оберут. Говорят, иногда заходит в квартиру человек и настоятельно требует такой-то суммы денег под угрозой убить и т. п.