Люди, которые порабщены греху, Богу работать не могут. Они живут безбоязненно, грешат и не боятся Господа, но разве свободны они от тысячи других безблагодатных страхов? Человек, который не освободился от страхов мира сего, не свободен. Бояться Бога можно только в свободном состоянии. Это высокий страх любви.

В трех ступенях страха Божия, которые различают святые отцы, первое и очень высокое звание раб Божий. Раб Божий это свободный человек. Он не боится наказания в этой жизни, но боится вечных мук. Потому что вечная мука не наказание, а определение состояния души в вечности.

Состояние раба Божия мера человеческой святости, и тот, кто таким образом исправил свою жизнь, подвижник. Восходя на следующую ступень, человек уже не боится вечных мук, он знает, что Господь награждает добродетель блаженством, и трудится для Бога ради награды духовной.

Наемник, как называют его святые отцы, высокая стадия святости, но такое состояние, как свидетельство о Царствии Небесном, в какой-то мере должно быть доступно каждому христианину. Трудно представить, что человек будет действительно любить Бога, не зная о том, что Он благ. На Пасху мы все вместе причащаемся и ликуем и можем всех простить и всех любить хоть какое-то время, пусть и недолгое. Представьте себе, что можно пребывать в таком состоянии всегда. Неужели ради этого человек не будет трудиться для Бога?

Человек, боящийся мук или работающий Богу ради благодати, в своей свободе еще не совершенен. Сыновний страх, освобождающий даже от мысли о воздаянии и о муках, делает свободу совершенной. Не рассчитывая на спасение, не боясь ада, такой человек все делает для Бога из одной своей сыновней любви. Как сказано в молитве святителя Димитрия Ростовского: Господи, если за все мои бесчисленные согрешения Ты пошлешь меня в ад, то и там я не перестану любить Тебя.

Сыновство это совершенство святости, которое является целью христианской жизни, целью жизни каждого из нас. Сын трудится для Бога не из страха мук, не ради награды, а только из-за одной любви. Преподобный авва Дорофей говорит, что страх Божий есть любовь, настоящая любовь. Каждому из нас Господь дал возможность называть Его Отцом, и поэтому если мы не ставим перед собой такой цели, то я не знаю, как мы спасемся. Если мы даже страшных мук не боимся, мы никогда не поймем, что такое страх Божий, и будем пытаться заработать себе у Бога благополучную временную жизнь лишь постами, молитвами, мелкими добрыми делам, не изменяющими нашего существа. Мы приходим в полное отчаяние, когда из-под наших ног выбиваются какие-то временные подпорки. Но в Царствии Небесном нет ничего материального, ничего такого, что мы здесь любим, за что хватаемся, чем дорожим, по поводу чего испытываем такие ужасные переживания. В Царствии Небесном нет ничего, кроме духовной жизни.

То, каким Господь видит человека, и к чему Он его призывает, бесконечно высоко и, с одной стороны, очень далеко от нас, но, с другой доступно каждому, и нет такого человека на земле, который однажды не вошел бы пусть только в одно из этих состояний, человека, в котором Господь не видел бы совершенного Своего сына.

Сообразно с житием твоим должна быть молитва твоя. Ибо тому, кто привязан к земному, невозможно домогаться небесного и тому, кто занят мирским, нет возможности просить божественного, потому что пожелание каждого человека показывается делами его: в чем показывает он свое рачение, о том подвизается в молитве. Кто желает великого, тот не бывает занят маловажным.

Прп. Ефрем Сирин

Наша душа чувствует, что Бог так далек, так непознаваем, так велик, что сказать Ему "Ты", как говорим мы в молитве, практически невозможно. Хотя мы и обращаемся к Богу на Ты, по-настоящему сказать "Ты" Господу можно тогда, когда Он близок тебе, когда Он свой, и ты Ему не чужой.

Мы часто что-то просим у Бога, но обращаясь к Нему "Отче наш", иногда не хотим и не ищем Отцовства в Боге. Мы обращаемся к Нему, как подчиненные обращаются к начальнику, как неимущие к богачу, который все имеет и может от своих щедрот нам что-то дать; либо как к великому неизвестному и неисследованному источнику благодати, исцелений и чудес, но почти безличному, неузнаваемому, совсем незнакомому для нас. Ведь это гораздо удобнее относиться к Богу, как к Отстраненному Всемогущему Существу. Но раз Он Отец и Сам Себя так в этой молитве являет, значит, в Нем есть глубокая познаваемость, узнаваемость и желание этого познания, иначе всякая молитва обессмысливается. Но наша молитва будет останавливаться перед этими словами, как перед непреодолимым препятствием, если мы собираемся их произнести, а сынами Божиими быть не хотим.

Господь по милости Своей подает нам просимое, но часто мы сами не верим, что Он может так много нам дать. Ведь какие великие дары мы испрашиваем себе у Бога! Например, в молитве Ефрема Сирина мы просим смирения, целомудрия, послушания всю сферу благодатной жизни Царства Небесного. Просим и не верим, что можем это получить.

"Ну, Ты же все можешь, жалко тебе что ли", такими словами часто обращаемся мы к Богу, когда просим о вмешательстве в нашу жизнь. Конечно же, Ему не жалко, но то, что мы обычно просим у Господа, можно дать только своему, только родному чужому этого дать нельзя.

Как же можно стать родным Богу? Очевидно, что это невозможно сделать одним желанием. Это происходит только через Христа, через Церковь, через Таинства, только через подвиг. Мы не должны искать сыновства вне себя, в каких-то книгах или учебниках, оно заложено в нас как образ и подобие Божие. Залог этого сыновства присутствует в каждом человеке, но путь к нему раскрывается через Крест так же, как Сын Божий искупает человечество и делает его сопричастным Божеству через Распятие, Крестную смерть и Воскресение.