Умонастроения многих людей таковы, что постоянно любого более или менее длиннобородого седого монаха в монастыре принято считать старцем. Чем он экстраординарнее, чем что-то более суровое пророчествует, тем выше его авторитет, раз старец сказал, все замрите. Ни священноначалие, ни святые отцы, ни догматика церковная никакого значения для многих людей не имеют, если старец сказал. Как, скажем, в истории с ИНН, или другими нелепостями, которые подписывали именами некоторых старцев. Человеку можно объяснять, что у нас есть церковные соборы, есть мнение богословских комиссий, учение Церкви, ничто не вразумляет, потому что старец сказал иначе. А почему этот человек старец, откуда он взялся, кто его старцем избирал, почему он имеет такую власть, неизвестно. Но магическое слово "старец" для людей, вошедших сейчас в Церковь, является огромным авторитетом.

Но почему мнение отдельного человека, какой бы он ни был духовный и благочестивый, вдруг перечеркивает вообще все, что есть в Церкви, вносит смуту в Церковную жизнь? Архимандрита Кирилла (Павлова) спрашивали: "А есть сейчас в монастыре старцы?" "Старичков, говорит, много, стареньких много, а старцев не знаю".

Это вопрос очень важен для осмысления. Что такое старчество? Это особый благодатный дар, и не у каждого он есть.

Духоносные души, озаренные от Духа, и другим сообщают благодать.

Св. Василий Великий

Это не то, что пастырю бессловесного стада. Если он потерял овцу, то терпит ущерб материальный, здесь же потеря словесной овцы влечет за собой потерю, погибель своей собственной пастырской души, влечет за собой великую нравственную ответственость. Там обыкновенный пастырь защищает своих овец и ведет борьбу с внешними врагами, здесь же священник, ограждая словесное стадо, должен вести брань "против начал, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной (Еф.6,12)".

Еп. Арсений (Жадановский)

Сейчас священнику, независимо от того, насколько он одарен духовно и от тогго, ведет ли подвижническую жизнь, можно сказать, навязана роль старца. Хочет он или не хочет, но становясь духовником, или начиная исповедовать, или собирая вокруг себя духовных чад, священник выступает как бы в этой роли. И к нему складывается такое отношение, при котором от него ждут того, на что он, может быть, не вполне способен. Но люди приходят к священнику и требуют у него большего, чем он может дать, потому что больше попросить этого негде.

Приходы сейчас сформированы не по территориальному принципу, каждому человеку предоставлена возможность выбрать себе священника для исповеди, особенно в Москве, как в мегаполисе. То, что священник избираем, само по себе предъявляет к нему иные требования, ставит его в другое положение по отношению к своим прихожанам. Он как бы становится обязан всеми прихожанами духовно руководить, формировать из людей, пришедших из разных мест, приход.

Каким образом можно сформировать приход? Только одним, через какое-то духовное руководство. Иначе непонятно, зачем люди будут ездить в храм, тратя только на дорогу час-два времени. Ведь есть храмы рядом с домом, но приходы в них формируются иначе. И вот священнику приходится брать на себя роль духовного руководителя. Это очень сложно, и не каждому это по силам, по возрасту, по духовному опыту. Когда меня назначили в мой первый приход настоятелем, мой духовный отец очень строго сказал мне, что в течение первых трех лет никаких духовных чад у меня быть не должно. Действительно, как можно принять кого-то в чада, если сам не знаешь ничего о духовной жизни: как это бывает, какая мера ответственности у священника за то, что он кем-то духовно руководит, какая мера ответственности у человека, который приходит к священнику, чтобы просить у него духовного руководства. Это же очень серьезно.

В русской Церкви каждый рукоположенный священник одновременно и духовник, такая ситуация сложилась из-за огромных пространств России и небольшого количества храмов. А в Греции, и не только там, молодые священники не исповедуют, а только опытные, получившие на это особое благословение епархиального архиерея. Такая традиция Церкви сложилась издавна: в требниках написано, что исповедовать может только тот, кто имеет на исповедь архиерейскую грамоту.

В древней Церкви священство было сословным, передавалось от отца к детям, и они воспринимали его, как всякий в своем сословии воспринимает ремесло. Когда к священническому служению готовились с детства, тогда и духовничество воспринималось как воспитательная задача отца по отношению к ребенку. А в современной Церкви мы разночинцы в священнической среде. Сословия разрушены, и поэтому каждый из нас, приходя к аналою и становясь духовником, не застрахован от духовных ошибок, отражающихся на судьбах людей. Милость Божия и неоскудевающая благодать, которая все врачует и восполняет, все-таки преобладает, потому что священник не от себя прощает и разрешает, это Таинство. Но все-таки как человек, священник может иногда навредить в результате молодости, неопытности, личной гордыни или самомнения. В последнее время это бывает, к сожалению, часто. По милости Божией это преодолевается потом, но рана в душе остается. Человек может надолго отойти от Церкви после встречи с неопытным или не совсем духовно здоровым священником.

Бывают священники, вышедшие из среды совершенно нецерковной, безбожной, из противоположной культуры. И вопрос в том, насколько такой человек способен переродиться, чтобы не нести в себе остатки прежней жизни.

Появилось в духовной жизни и такое явление, как младостарчество, когда священник, не имеющий своего личного духовного опыта ни молитвы, ни аскезы, начинает выполнять какие-то старческие функции, то есть духовно руководить людьми, абсолютно во всем направляя их жизнь, требуя от чада стопроцентного послушания, какой-то особенной исповеди. Но в ответ на свои требования послушания, или покаяния, или какого-то духовного отклика, сам от себя дать чаще всего ничего не может. Он начинает властвовать над приходом, над душами людей, что является страшным искажением духовной жизни.