Часть 2

5. Если же Иов кажется тебе малым для твоего соревнования, хотя мы недостойны и гноища его, если ты считаешь этот пример ниже величия души своей, то представь велегласнейшаго проповедника истины - Павла, который прошел всю вселенную и мог сказать такия, исполненныя великой мудрости слова: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал. II, 20), и: мне мир распяся, и аз миру (Гал. VI, 14), и: по вся дни умираю (1 Кор. XV, 31), и однако, после такой благодати Духа и совершения таких подвигов, после невыразимых опасностей и по достижении любомудрия, для внушения нам и объяснения, что, доколе мы дышем и облечены этою плотию, нам нужны подвиги и труды, и что без трудов никогда нельзя сохранить целомудрие, но для этой победы нужно нам много старания и усилий, говорил так: умерщвляю тело мое и порабощаю, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1 Кор. IX, 27). В этих словах он указывает на возмущение плоти и раздражение похоти, на постоянную борьбу и подвижническую жизнь свою. Посему и Христос, объясняя трудность этого дела, не просто запрещал взирать на лица женщин, но и угрожал наказывать взирающих наказанием прелюбодеев. Когда же Петр сказал: лучше есть не женитися, то Он не заповедал не жениться, но, выражая тяжесть этого дела, сказал: могий вместити, да вместит (Матф. XIX, 10-12). И в наше время мы слышим, что многие, обложившие все тело свое железом и одевшиеся во вретище и ушедшие на вершины гор, и постоянно живущие в посте и всенощных и неусыпных бдениях, и оказывающие всякую строгость в жизни, и не позволяющие никому из женщин входить в свои хижины и пещеры, и таким образом соблюдающие самих себя, едва преодолевают неистовство похоти. А ты говоришь, что, когда видишь живущаго вместе с девственницею и привязаннаго к ней, и забавляющагося с нею, и готоваго скорее отдать свою душу, нежели сожительницу, и потерпеть и сделать все, нежели разлучиться с возлюбленною, ты не веришь ничему дурному и считаешь это не делом похоти, а благоговения. Но, удивительный человек, такое состояние свойственно не существам, облеченным телами, а имеющим жизнь одинаковую с камнями. Ты не веришь, может быть, по своему великому целомудрию; а я слышал от некоторых разсказывавших, что многии чувствовали некоторую страсть и к изваяниям и камням. Если же иногда грубое изваяние и одно изображение имеет такую силу, то когда вместе с изображением будет предстоять и нежное тело, какого не произведет оно неистовства? Как же не думать, что осуждающие говорят справедливее, нежели вы, защищающиеся? Что правдоподобнее, скажи мне: чувствует ли мужчина похоть к женщине, или не чувствует? Конечно, чувствует, скажем мы. Еще: когда множество основательных причин побуждает разлучиться, а он не исполняет этого, но подвергает себя не чему-либо доброму, а безчисленным укоризнам и неприятностям от своих и чужих, то что вероятнее, с добрым ли намерением он терпит это, или с дурным? Конечно, скорее с дурным, скажет всякий.

Если и теперь, при такой потребности и многих других пользах (ибо оне и рождают детей, и берегут дом, и оказывают много других важнейших услуг), если и теперь оне, оказывая столько и таких услуг мужчинам, часто бывают презираемы и изгоняемы из дома, то как оне могли бы для нас быть вожделенными без похоти, притом подвергая нас столь многим укоризнам? Итак, или скажите причину сожительства, или необходимо - подозревать не иную какую-нибудь, а именно порочную похоть и предосудительное удовольствие.6. А что, если мы в состоянии будем, скажите вы, представить основательную и справедливую причину, тогда не окажется ли, что ты напрасно сказал это о нас? Без сомнения, вы не представите ни одной такой; впрочем, я желал бы узнать, не можете ли вы представить хотя некоторую тень основательной причины. Эта девственница, говорите вы, беззащитна, не имеет ни мужа, ни попечителя, часто даже ни отца, ни брата, и нуждается в том, кто бы оказывал ей помощь, утешал ее в одиночестве, везде защищал и поставлял в совершенной безопасности и в пристани. В какой безопасности и в какой пристани? Я вижу здесь подводный камень не укрощающий, а воздымающий волны, и пристань не утишающую бури, но производящую и не существовавшия треволнения.

Не благородны ваши надежды, когда вы, получившие заповедь нести крест и следовать Христу, отвергнув крест, как изнеженные воины (бросают) щиты, сидите около прялки и корзинки, другим постыднейшим образом начав проводить настоящую жизнь; ибо не так постыдно вступившим в брак заниматься этим, как постыдно вам, когда вы, притворяясь, будто отказались от настоящих благ, под другим именем опять предаетесь тому же. Потому нас повсюду и считают сластолюбцами и тунеядцами, льстецами и женскими угодниками, что мы, отвергнув все благородство, данное нам свыше, меняем его на земное раболепство и унижение. Некогда доблестные мужи (апостолы) не принимали на себя обязанности раздавать деньги вдовицам, хотя тогда был такой ропот из-за неимения никакого распорядителя, но, считая это дело ниже своего любомудрия, поручили его другим; а мы не стыдимся умножать чужое богатство ко вреду владеющих им, оказываясь нисколько не лучше евнухов, занимающихся этим, тогда как мы должны каждый день охранять кровь и души (свои) от сильнаго оружия (врагов). Что же, скажете, неужели не нужно обращать внимание, когда все имущество девственницы расхищается, уносится и увозится родственниками и слугами, чужими и своими? Хорошее же дадим мы девственнице вознаграждение за то, что она не вступила в брак и не возлюбила настоящаго мира, но вместо всего избрала Христа, допустив ее преклоняться пред желающими лишить ее имущества! - Но не лучше ли было бы ей вступить в брак и предоставить супругу своему распоряжаться такими делами, нежели, оставаясь безбрачною, попирать обеты, данные Богу, оскорблять столь честное и почтенное дело, увлекать и других в круговорот собственных зол? Как же ты говоришь, что она вместо всего избрала Христа, когда Христос взывает и говорит: не можете Богу работати и мамоне (Матф. VI, 24)? Как ты (говоришь о том)

А вы не допускаете и не дозволяете действовать этому закону Божию. Что же, скажете вы, если она имеет нужду в покровительстве других и терпит много непристойнаго, неужели такое покровительство недостойно девственницы? Ничто так не недостойно девственницы, как обогащаться и развлекаться множеством дел. А что (скажете), если она станет приказывать что-нибудь другое, например, отдавать золото в рост, и, пригласив нас и не получив нашего согласия, обратится поэтому к другим, - не будем ли мы виновны? Что, если она станет предпринимать какия-нибудь другия рабския и непристойныя торговыя дела и потом, не получив нашего согласия на содействие, прибегнет к помощи кого-либо другого, не будем ли мы достойны осуждения? Нет, но будете еще достойны похвалы; ибо противоположное было бы достойно осуждения и порицания, т.е. согласие на эти дела и содействие им. Хочешь ли, чтобы деньги ея не были уносимы и расхищаемы? Убеди ее сложить их там, где она не будет нуждаться в мужчине для их охранения и где они останутся навсегда нерастраченными. Если же она захочет заниматься (житейскими) делами, то для чего шутить предметами нешуточными? Подлинно, если девственница станет заниматься такими делами, то это значит играть в игру, приносящую не удовольствие, а смерть. Когда, обрекши себя на такие подвиги, она и после того станет заниматься всем, недостойным такого обета, то ее постигнет большее наказание, тягчайшее мучение. Разве ты не слышал, какой закон постановил для ней Павел, или лучше, говоривший чрез него Христос: разделися жена и дева: непосягшая печется о Господних, да будет свята и телом и духом (1 Кор. VII, 33-34)? А вы не допускаете этого, выслушивая все их желания скорее наемных невольников.

Ибо, если бы это было делом милосердия и человеколюбия, то надлежало бы совершать это в отношении к мужчинам.7. Но женщины, скажете вы, нуждаются в большем покровительстве; мужчины же имеют от природы много удобств.

Есть женщины, одне - ослабевшия от старости, другия - лишившияся рук, иныя - убогия глазами, иныя - подвергшияся другим различным и разнообразным страданиям и тягчайшему из страданий - бедности; ибо бедность и совершенная скудость усиливает у них болезни телесныя; а с другой стороны, и самая бедность делается от них более тяжелою и более несносною. Выходи же на уловление этих (бедных) и собирай их; или лучше, тебе не нужно и трудиться над собиранием их; оне предстоят в готовности пред всеми, желающими простирать руку помощи.

Вот нуждающияся в покровительстве, вот - одинокия, а вот - поверженныя на землю; вот это - милостыня, это - человеколюбие, это - служит к славе Божией и доставляет пользу и взирающим, и страдающим, и благодетельствующим. Подлинно справедливее было бы оказывать помощь более слабым, нежели сильным, престарелым, нежели молодым, не имеющим необходимаго пропитания, нежели имеющим достаточное состояние, ненавидимым многими по причине несносных страданий, нежели любимым многими, имеющим возможность отогнать и нанесенное огорчение и доставить добрую славу, нежели причиняющим огорчения. Покажи же, что ты делаешь это для Бога, и позаботься об этих людях. Но если ты не хочешь таких даже видеть во сне, а красивых и молодых везде отыскиваешь и, руководясь одною непростительною причиною этой непристойной ловитвы, представляешь другую, кажущуюся благопристойною, т.е., покровительство, то, хотя бы ты обманул людей, не обманешь неподкупнаго судилища, делая это по одной причине, а представляя другую. Вы говорите, что делается все для Бога, а делаете то, что свойственно врагам Божиим; ибо делать то, чрез что имя Его злословится и хулится, свойственно врагам Божиим. Впрочем, я сделаю и другое соображение. Положим, что говорящий это говорит правду и что он чист от всякой похоти и принимает на себя такое покровительство не по чему-либо иному, а по одному только благочестию; но и при этом мы найдем, что он не избавится от наказания. Если бы не было других случаев, в которых следовало бы показать и свое благочестие и сделать это без соблазна для душ других, и тогда не надлежало бы делать то, от чего бывает больше вреда, нежели пользы. Разве безразличное дело, скажи мне, покровительствуя одной или двум девственницам в нуждах телесных, соблазнять безчисленное множество душ? Впрочем, это еще не столь тяжкая вина; но когда ты можешь найти безчисленное множество путей, чуждых нарекания и свободных от соблазнов и представляющих больше пользы, то для чего ты сам себя запутываешь в эти дела тщетно и напрасно, и теряешь пользу и действуешь с опасностию и безчестием, тогда как можно - с безопасностию и великою славою? Разве ты не знаешь, что жизнь христианина повсюду должна сиять светло, и кто посрамил свою честь, тот уже во всем будет безполезен и себе не может приобрести ни в чем великой пользы, хотя бы он иногда и совершал великия дела? Аще соль обуяет, говорит Господь, чим осолится (Матф. V, 13)? Бог желает, чтобы мы были солию, светом и закваскою, так чтобы и другие могли получать от нас пользу. Если люди, живущие безукоризненно, едва могут вразумлять безпечных, то, если мы будем подавать им повод (ко греху), не будем ли мы во всех отношениях виноваты в их погибели? Подлинно, как живущему развратно никогда невозможно спастись, так и навлекшему на себя дурную славу невозможно избежать наказания. Даже, - если можно сказать нечто дивное, - кто совершит великие грехи, но сделает это незаметно и никого не соблазнит, тот подвергнется меньшему наказанию, нежели согрешивший легче, но с дерзостию и с соблазном для многих.8. Чтобы ты не удивлялся сказанному и не считал этого слова преувеличением, мы приведем тебе такое же изречение с неба и представим такой же закон оттуда. Так, блаженному Моисею, кротчайшему из всех людей на земле, другу Божию и большему из пророков (ибо с другими Бог беседовал в притчах, а с ним, как друг с другом), такому и столь великому мужу, терпевшему безчисленныя бедствия в пустыне столько лет, часто подвергавшемуся крайним опасностям и от египтян за иудеев, и от иудеев по их неблагодарности, не другое что-либо воспрепятствовало после тех многих бедствий и безчисленных подвигов получить обетованное, как соблазн, произведенный им на бывших вместе с ним при изведении воды. Это давая разуметь, Бог говорил: понеже не веровасте освятити Мя пред сынми исраилтескими, сего ради не введете вы сонма сего в землю, юже дах им (Числ. XX, 12). Хотя он и прежде того оказывал некоторое непослушание (ибо он однажды и дважды противоречил Богу, быв посылаем в Египет, и после этого в пустыне оказал неверие, когда говорил: шесть сот тысящ пеших людей, и ты рекл еси: мяса им дам (ясти), и будут ясти месяц дней: еда овцы и волы заколются им, или вся рыбы морския соберутся им, и доволно будет им (Числ. XI, 21, 22), и после того опять противился и отказывался от управления народом, однако ничто из всего этого не могло лишить его предстоявших наград, а только один случай при изведении воды; потому что этот поступок, хотя по существу своему был маловажное тех, но по вреду для других был гораздо важнее их. Те происходили наедине и тайно, а этот грех был совершен явно и при всем народе. Посему и Бог, обличая, выразил это в словах: понеже не веровасте освятити Мя пред сынми исраилтескими, раскрывая сущность этого греха его и объясняя, почему он был непростительным. Если же это подвергло падению такого мужа, то нас, червей и существ ничтожных, как не низвергнет это и не погубит? Ничто так не оскорбляет Бога, как то, когда хулится имя Его. И иудеев Он за это непрестанно обличал: яко Мое имя оскверняется (Иса. XLVIII, 11); и еще: вы скверните е (Малах. I, 12); и еще: вас ради имя Мое хулится во языцех (Иса. LII, 5); и таково было Его попечение, чтобы этого не было, что Он часто спасал и недостойных, чтобы того не случилось. Сотворих, говорит Он, да имя Мое не осквернится; и еще: не вам Аз творю, доме исраилев, но да имя Мое не осквернится (Иезек. XX, 9. XXXVI, 22). И Павел желал быть отлученным (от Христа) для славы Божией, и сам Моисей просил изгладить его из книги для славы имени Божия; а вы не только не хотите ничего потерпеть, чтобы отстранить богохульство, но делаете все, чем еще умножаете его и увеличиваете каждый день. Кто же оправдает вас? Кто простит вас? Никто. А такое попечение Бога и святых о том, чтобы не хулилось имя Его, оказывается не потому, чтобы Бог имел нужду в прославлении от нас (ибо Он вседоволен и совершен), но потому, что от такой хулы происходит великий вред для людей. Когда пред ними хулится имя Божие и слава Его, то оно уже не приносит им никакой пользы; если же Бог хулимый не доставляет им никакой пользы, то гораздо более - мы.

Часть 3

9. Итак, будем всячески стараться, чтобы не подавать никакого повода к соблазну; но, если станут порицать нас несправедливо, будем убеждениями опровергать обвинения, и подражать святым, которые оказывали такую ревность о славе Божией, что презирали собственную славу для Божией. Не будем думать, безразсудно оставив и презрев все, будто для оправдания нашего достаточно, если мы скажем, что мы купили для девственницы одежду и обувь и хорошо устроили все прочее, относящееся к телесному ея спокойствию. А кто, скажете, будет заниматься нашими домашними делами, кто будет смотреть за имуществом, кто будет распоряжаться, когда мы находимся вне дома, а жены в нем нет? Ибо и это говорят, хотя вопреки прежнему и более постыдно, не заботятся ни о чем и не стыдятся, говоря все без разбора, подобно пьяным. Посему и мы не станем тяготиться, - хотя слова их таковы, что не заслуживают никакого ответа, - не станем тяготиться ответом, и кротко будем говорить с ними, пока не избавим их от этого опьянения, сколько возможно для нас. Я стыжусь и краснею, начиная опровергать те возражения, которыя они не стыдятся говорить; однако, надобно перенести этот стыд для пользы не стыдящихся; ибо нелепо было бы, осуждая их за презрение к соблазняющимся братиям, самим нам по стыду оставлять без внимания их исцеление.

И за такия малыя и незначительныя удобства мы будем переносить безчестие, будем подвергаться таким укоризнам? Не гораздо ли лучше и легче исполнил бы эту службу брат? Мужчина от природы сильнее женщины, и в нуждах удобнее для нас, и не столько требует издержек.

Так, во-первых, когда нужно мыться или случится телесная болезнь, тогда ни брат не может служить ей при этом, если не будет весьма безстыден, ни сама она не позволит помогать себе; если же братья будут жить вместе, то они могут взаимно оказывать друг другу эти услуги.

Я не распространяюсь о непристойностях в доме, когда напр. вошедший в дом одинокаго мужчины может увидеть развешенными женские башмаки и поясы, и головныя повязки, и корзиночки, и прялку, и веретено, и гребни, и подножку, и многое другое, чего нельзя исчислить порознь. Если же при этом представишь богатую девственницу, то будет еще больше смеха. Во первых, сожитель обращается среди толпы служанок, как подпевающий пляшущим распорядитель оркестра в хоре женщин; а что может быть постыднее и безчестнее этого? Затем он терзается целый день, гневаясь на слуг за вещи, принадлежащия этой женщине; ибо он или должен молчать и, не обращая ни на что внимания, получать от нея выговоры, или, разговаривая и бранясь, позорить себя. И посмотри, что происходит.

Оттуда опять он бежит к мироварителю поговорить об ароматах госпожи, а часто из излишняго усердия при этом не преминет и обидеть беднаго; ибо девственницы употребляют и ароматы различные и драгоценные. Потом от мироварителя он идет к продавцу полотен, а от него еще к делателю навесов; ибо оне не стыдятся поручать и эти мелочи, видя, что мужчины вполне слушаются их и бывают благодарны им за приказания более, нежели другим за услуги. Затем опять, если нужно приготовить что-нибудь для переноснаго навеса, они без обеда дожидаются до самаго вечера, оставаясь в мастерских. И не только этим странным они занимаются, но бывают обременительны и для несчастных слуг, и много причиняют им оскорблений с негодованием и криком.