У нас по доброй старой традиции, имеющей основание в церковном Уставе, поминовение усопших всегда сопровождается устройством поминальной трапезы, более или менее полной и обильной. Уже было отмечено, что с точки зрения Устава трапеза является продолжением богослужения, завершением дневного и вечернего богослужения. Поэтому, как вообще всякая трапеза православного христианина, так и поминальная в частности, должна быть в строгом соответствии на этот счет. В Великом посту наш Устав в некоторые дни совершенно отменяет трапезу или разрешает только сухоядение. Употребление в пищу елея, кроме суббот и воскресений, он разрешает лишь в редких случаях при праздниках не ниже полиелейных и совсем не разрешает даже при полиелее на 1-й и Страстной седмицах и в среды и пятки всех остальных седмиц. Церковный Устав, воспрещая совершать в будничные дни Великого поста освящение храмов, мотивирует это, между прочим, тем, что в будничные дни Четыредесятницы не может быть праздничной трапезы, приличествующей торжеству освящения. Тем более не должна быть поставляема в будничные дни Великого поста полная поминальная трапеза. Доброе дело поминовения усопших не должно соединяться с нарушением Устава церковного, и устроителям поминовения не следует брать на себя грех соблазнителей. И как торжество освящения храма отлагается до другого времени, между прочим и ради того, чтобы в седмичные дни Четыредесятницы не было ослабления поста, так следует и поминовение усопших перенести на "ин день", один из тех, когда оно может быть совершено без нарушения не только правил церковных, касающихся великопостного богослужения, но и без нарушения правил великопостного пощения.

Кутия в память усопших[3]

Коливо, или кутия,- это сваренная пшеница (или рис), приправленная медом. Ее приношение имеет следующий смысл: пшеница означает, что умерший человек опять воистину восстанет из гроба, ибо пшеница, которая сеется в земле, сперва истлевает, а потом возрастает и приносит плод. Поэтому и Господь говорит в Евангелии: Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин. 12, 24). Из этих слов мы понимаем, что умершие не погибают и не возвращаются в небытие, но некогда восстанут в жизнь вечную. Мед, употребляемый в кутии, означает то, что после воскресения ожидает православных и праведных не горькая и прискорбная, но сладкая, благоприятная и блаженная жизнь в Небесном Царствии. * * * Непременной принадлежностью Великой панихиды должна быть кутия: и здесь она, как и при приношении ее в праздники, являясь своего рода малой трапезой в память усопших, служит напоминанием для молящихся о том, что молитву об усопших необходимо соединять с делами милосердия, в частности, с питанием служителей Церкви, неимущих, друзей и сродников почивших. По толкованию [святых] отцов, кутия имеет и символическое духовное значение (как и все в нашем богослужении), что "человек, как семя, как пшеница, опять восстанет Божественною силою и, как бы прозябший, приведен будет ко Христу живым и совершенным"[4]. По Уставу панихида совершается в притворе, куда по окончании общественного богослужения исходят священник, облаченный в фелонь, и диакон в стихаре с кадильницею в предшествии свещеносца с возжженной свечей, в сопровождении всех молящихся. В притворе все останавливаются на средине около стола с кутиею[5], где и начинается заупокойное последование. Афанасий (Сахаров), еп. О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви. СПб., 1995. С. 162-163.- Сост.^ Афанасий (Сахаров), еп. О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви. СПб., 1995. С. 128.- Сост.^ Вениамин, архиеп. Нижегородский и Арзамасский. Новая скрижаль: В 2 т. М., 1992. С. 437. Гл. 23, § 3; Афанасий (Сахаров), еп. О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви. СПб., 1995. С. 163-164.- Сост.^ См.: Симеон, архиеп. Фессалоникийский, блж. Сочинения. СПб., 1856. Гл. 371; Вениамин, архиеп. Нижегородский и Арзамасский. Новая скрижаль: В 2 т. М., 1992. С. 437.^ По никоновскому Уставу прежде начатия панихиды предстоятель прочитывал две молитвы: одна "кадилу над усопшим" и другая над кутиею в память умершим.^

Часть 5. Можно ли молиться о самоубийцах

Поминовение усопших у нас обычно сопровождается поминальной трапезой в память усопших. Этот добрый обычай, несомненно, имеет основание в церковном Уставе, который трапезу всегда поставляет в непосредственную связь с богослужением. А узаконенное нашим Уставом принесение в память усопших кутии как бы обязывает имеющих возможность к устроению и более полной трапезы. Обычно у нас перед поминальной трапезой совершается заупокойная лития. Самая трапеза начинается вкушением принесенной из храма кутии. В конце трапезы пред последним кушанием в день погребения поется стихира "Зряще мя безгласна и бездыханна…", слова которой "вчерашний бо день беседовах с вами" так трогательно соответствуют этой братской трапезе, в первый раз совершаемой в отсутствии дорогого брата. После стихиры возглашается "Вечная память". В других случаях, кроме дня погребения, возглашается только "Вечная память". * * * На поминальной трапезе поставляется освященная в храме кутия, блины, которые напоминают своей формой солнце (Солнце Правды - Христос Бог), сладкий кисель, своим вкусом символизирующий блаженную вечную жизнь. Употребляют также сладкое вино кагор. Поминальная трапеза должна отличаться от шумного пира благоговейной тишиной и добрыми словами о почившем. Она, по сути, является продолжением богослужения и молитвы об усопшем.

Поминальная трапеза во дни поста[2]

У нас по доброй старой традиции, имеющей основание в церковном Уставе, поминовение усопших всегда сопровождается устройством поминальной трапезы, более или менее полной и обильной. Уже было отмечено, что с точки зрения Устава трапеза является продолжением богослужения, завершением дневного и вечернего богослужения. Поэтому, как вообще всякая трапеза православного христианина, так и поминальная в частности, должна быть в строгом соответствии на этот счет. В Великом посту наш Устав в некоторые дни совершенно отменяет трапезу или разрешает только сухоядение. Употребление в пищу елея, кроме суббот и воскресений, он разрешает лишь в редких случаях при праздниках не ниже полиелейных и совсем не разрешает даже при полиелее на 1-й и Страстной седмицах и в среды и пятки всех остальных седмиц. Церковный Устав, воспрещая совершать в будничные дни Великого поста освящение храмов, мотивирует это, между прочим, тем, что в будничные дни Четыредесятницы не может быть праздничной трапезы, приличествующей торжеству освящения. Тем более не должна быть поставляема в будничные дни Великого поста полная поминальная трапеза. Доброе дело поминовения усопших не должно соединяться с нарушением Устава церковного, и устроителям поминовения не следует брать на себя грех соблазнителей. И как торжество освящения храма отлагается до другого времени, между прочим и ради того, чтобы в седмичные дни Четыредесятницы не было ослабления поста, так следует и поминовение усопших перенести на "ин день", один из тех, когда оно может быть совершено без нарушения не только правил церковных, касающихся великопостного богослужения, но и без нарушения правил великопостного пощения.

Кутия в память усопших[3]

Коливо, или кутия,- это сваренная пшеница (или рис), приправленная медом. Ее приношение имеет следующий смысл: пшеница означает, что умерший человек опять воистину восстанет из гроба, ибо пшеница, которая сеется в земле, сперва истлевает, а потом возрастает и приносит плод. Поэтому и Господь говорит в Евангелии: Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин. 12, 24). Из этих слов мы понимаем, что умершие не погибают и не возвращаются в небытие, но некогда восстанут в жизнь вечную. Мед, употребляемый в кутии, означает то, что после воскресения ожидает православных и праведных не горькая и прискорбная, но сладкая, благоприятная и блаженная жизнь в Небесном Царствии. * * * Непременной принадлежностью Великой панихиды должна быть кутия: и здесь она, как и при приношении ее в праздники, являясь своего рода малой трапезой в память усопших, служит напоминанием для молящихся о том, что молитву об усопших необходимо соединять с делами милосердия, в частности, с питанием служителей Церкви, неимущих, друзей и сродников почивших. По толкованию [святых] отцов, кутия имеет и символическое духовное значение (как и все в нашем богослужении), что "человек, как семя, как пшеница, опять восстанет Божественною силою и, как бы прозябший, приведен будет ко Христу живым и совершенным"[4]. По Уставу панихида совершается в притворе, куда по окончании общественного богослужения исходят священник, облаченный в фелонь, и диакон в стихаре с кадильницею в предшествии свещеносца с возжженной свечей, в сопровождении всех молящихся. В притворе все останавливаются на средине около стола с кутиею[5], где и начинается заупокойное последование. Афанасий (Сахаров), еп. О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви. СПб., 1995. С. 162-163.- Сост.^ Афанасий (Сахаров), еп. О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви. СПб., 1995. С. 128.- Сост.^ Вениамин, архиеп. Нижегородский и Арзамасский. Новая скрижаль: В 2 т. М., 1992. С. 437. Гл. 23, § 3; Афанасий (Сахаров), еп. О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви. СПб., 1995. С. 163-164.- Сост.^ См.: Симеон, архиеп. Фессалоникийский, блж. Сочинения. СПб., 1856. Гл. 371; Вениамин, архиеп. Нижегородский и Арзамасский. Новая скрижаль: В 2 т. М., 1992. С. 437.^ По никоновскому Уставу прежде начатия панихиды предстоятель прочитывал две молитвы: одна "кадилу над усопшим" и другая над кутиею в память умершим.^

Кто такие самоубийцы?

Самый трагический вид смерти - самоубийство. Самоубийца сам вычеркивает себя из числа живых. Но и умершие не хотят принять его к себе. Прежде самоубийц не хоронили на кладбищах, их могилы не осенял крест, на могильном камне не зажигали свечей. В старые времена самоубийц погребали где-нибудь у дороги, вдали от человеческого жилья, как будто люди отгоняли их от себя, точно прокаженных.

Этот лейтмотив - потеря надежды. Человек отождествил себя с землей, кроме этой жизни, он не видит ничего, он хочет счастья, но счастья нет: мир не способен дать ему то, чего не имеет сам. Человек может найти счастье только в том, что сродни его душе, а его душа - не от земли, а от неба. Его воображение и страсти создают иллюзию бытия, но она рушится, столкнувшись с реальностью. Этот контраст между воображаемым и действительным, воспринимаемый человеком как крушение всех надежд, как обман, как трагикомедия, персонажем которой он стал, оборачивается в его душе уверенностью, что жизнь - ложь и сгусток боли, а вечность - зияющая пустота. Говорят, что скорпион, будучи пойманным, ударяет ядовитым хвостом себя в голову, чтобы избавиться от врага, и собственный яд пускает в самого себя. Так и самоубийца хочет уйти от противоречий и страданий, от разочарований и позора, от обмана и душевной боли в такую же иллюзорную, как его прежняя жизнь, метафизическую пустоту. Для него жизнь и смерть меняются местами: он так же жаждет умереть, как другие стремятся жить. Счастья в этой жизни нет, но метафизической пустоты - черной пропасти, где гасли бы чувство и сознание, где человек растворялся бы, превращаясь в ничто,- тоже не существует, и человек переходит в область того мрачного и богоборного духа, через которого пришла на землю смерть. В самоубийстве могут присутствовать два фактора: или неверие в Бога, или ненависть к Богу - третьего быть не может. Либо самоубийца считает, что жизнь - случайность, самовозгоревшаяся искра в мертвом пространстве космоса, либо же если верит в Творца мира, то считает Его виновником зла. Поэтому самоубийство - это совершенное отречение от Бога. В человеке живет грех: это безобразное чудовище, обитающее в глубине его души. Между тем человек как образ Божий стремится к красоте. Страсти рисуют ему грех в пленительном виде, но затем наступает горькое внутреннее прозрение. То, что казалось прекрасным, прямо у него на глазах становится уродливым, безобразным. Это скрытый в душе конфликт, постоянно переживаемый человеком. Если нет стимула бороться с грехом и страстями, то человек не знает другого внутреннего состояния, кроме чередования обольщения и разочарования, наслаждения и пустоты, миража счастья и его гибели. Характерно, что значительная часть самоубийц - это именно те люди, которые воспевали земную красоту, служили ей, как своему идолу, искали в ней счастье. Кумир - это глиняное или каменное изваяние, покрытое позолотой: он блестит издалека, а от частых прикосновений к нему позолота слезает. Быть может, поэтому больше всего самоубийц среди алкоголиков и поэтов. Поэты - гурманы земной красоты. Они не просто предаются страстям: страсти - источник их вдохновения, краски их палитры; они хотят испытать все страсти, увидеть их во всех оттенках и нюансах, чтобы воплотить в своих стихах. Поэты в душе язычники: то, что принадлежит Богу, они приписывают миру и человеку; поэтому в их сердцах сочетаются тоска по идеалу и неудержимое влечение к греху, которое они украшают, как золотой парчой - гроб. В поэзии соединяются два начала: слово и музыка; имитацией музыки служат рифма и ритм. Когда мы слушаем музыку, то наш ум бездействует, как бы замирает; он переходит в пассивное состояние. Нельзя воспринять музыку на уровне сознания, она действует на те глубинные струны человеческой души, которые заставляют звучать эмоции и страсти. Музыка больше, чем какой-либо иной вид искусства, овладевает душой человека и парализует его личную волю. Если ум и воля действуют, то человек перестает слушать и чувствовать музыку. Гармония ритма увлекает человека, завораживает его, и он воспринимает стихи, будучи погружен их музыкой в состояние какого-то гипноза, воспринимает словесную ткань поэзии через тонкие ассоциативные связи, лежащие в области чувств. Поэзия погашает дух (разумеется, мы говорим о мирской поэзии), но утончает чувства и делает их пластичными. Поэтому трагизм жизни - смену душевных взлетов и падений - поэты могут переживать очень болезненно. Гейне писал: Но вот, хоть уж сбросил я это тряпье, Хоть нет театрального хламу, Доселе болит еще сердце мое, Как будто играю я драму! И что я поддельною болью считал, То боль оказалась живая,- О Боже! Я, раненный насмерть, играл, Гладиатора смерть представляя![2] [Шарль] Бодлер же сравнивал себя с Икаром, упавшим на землю. Жизнь без Бога превращается в сплошной обман. Те, кто служит этому обману, становятся его жертвами. По временам, как очнувшийся в грязи пьяница, они видят, что страсти - это ловушка для души, и переживают ад в себе самих. Но им некуда бежать. Небеса для них закрыты. Они видят только облака, плывущие по лазури,- холодные тени далекого неба, и потому путь перед ними раздваивается, как на перекрестке: или снова в мир прежних страстей и иллюзий, или - в небытие, где человек хочет избавиться прежде всего от самого себя. Многие поэты закончили жизнь самоубийством. Еще большее число - пыталось покончить с собой. И почти у всех звучит по временам в стихах самая настоящая тоска по смерти. Самоубийство поэтов - это следствие отвержения Бога и опьянения земной красотой. Поэты, как виночерпии, наливали кипящий напиток страстей в золоченые кубки и хрустальные чаши филигранных стихов, но затем ощущали на вкус, что это - грязь из сточной ямы. Что оставалось им? Ненавидеть Бога, а еще… зачарованно смотреть на облака, которые, как сказочные острова, плывут по перевернутому над землей океану. Из могил самоубийц вырывается черное пламя проклятий Богу, сотворившему их, и миру, их обманувшему; это - молитва диаволу. Над могилами самоубийц - вечная ночь. От этих страшных могил веет холодом: так порою точно ледяная рука сжимает сердце того, кто вдруг оказался у самого края глубокой, не имеющей дна пропасти. Рафаил (Карелин), архим. Обманутые миром // Умение умирать, или Искусство жить. М., 2003. С. 50-54.- Сост.^ Гейне Г. Стихотворения. Поэмы. М., 1984. С. 81.^

Отношение церкви к самоубийцам

Что говорит "Книга правил"?