БЕСЕДА ВТОРАЯ

Скорбим ли мы, [скорбим] для вашего утешения и спасения, которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим. И надежда наша о вас тверда (2Кор. 1: 6-7). Добродетель праведника в скорбях просиявает и возрастает. – Сила молитвы. – Молитвы за оглашенных. – Природа греха. 1. Предложив одно и главное побуждение к утешению (именно общение со Христом), (апостол) присовокупляет еще другое, именно то, что (скорби, претерпеваемые апостолами) содействуют к устроению спасения самих наставляемых в вере. "Итак, не падайте духом, - говорит он, - не смущайтесь, и не предавайтесь страху оттого, что мы терпим скорби; напротив это-то самое и должно исполнять вас бодростью и упованием. В самом деле, если бы мы не подвергались скорбям, это привело бы всех нас к погибели. Как же и почему? Потому что, если бы мы по малодушию и из опасения бедствий не стали вам проповедывать слово, чтобы научить вас истинному знанию, то спасение ваше подверглось бы крайней опасности". Видишь ли опять силу и твердость Павла? Чем они смущались, тем он утешает их. "Чем тягостнее, - говорит, - становятся наши гонения, тем более должна в вас умножаться добрая надежда, потому что тем более открывается и средств к вашему спасению, случаев к утешению. В самом деле, что может принести вам столько утешения, как те великие блага, которые вы получаете от нашей проповеди?" Потом, чтобы не подумали, что он всю похвалу в этом случае приписывает только себе одному, посмотри, как он и их делает общниками тех же похвал. Сказав: "Скорбим ли мы, [скорбим] для вашего утешения и спасения" [аще ли скорбим, о вашем утешении и спасении], он присовокупляет: "которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим" [действующемся в терпении тех же страданий, яже и мы страждем]. Яснее то же самое выражает он ниже, говоря: "вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" [якоже общницы есте страстем,  такожде и утешению], здесь же пока выразил это, обобщая свою речь словами: "тех же страданий". Смысл его слов таков: "Не мы одни были виновниками вашего спасения, но и вы сами. Как мы, проповедуя, терпим скорби, так и вы, принимая наше слово, то же самое терпите: мы, чтобы передать вам то, что сами получили, а вы, чтобы принять передаваемое и не потерять". С чем можно сравнить такое смиренномудрие Павла, когда он и столь далеко отстоящих от него в добродетели поставляет на одной с собой степени терпения? Именно он говорит: "которое совершается перенесением тех же страданий" [действующемся в терпении техже страданий], то есть, не тем только устрояется спасение ваше, что веруете, но и тем, что вы так же страдаете и терпите, как и мы.

е. делается явным, возрастает и возвышается, когда бывает соединено с терпением, страданиями и мужественным перенесением всех зол. Таким образом, действительная сила спасения состоит не в том, чтобы не делать зла, но в том, чтобы (самим мужественно) терпеть зло. И не сказал: "которое совершаем" [действующем], но: "которое совершается" [действующемся], показывая тем, что наряду с их собственным рвением много совершила и благодать, действующая в них. "И надежда наша о вас тверда" [И упование наше известно о вас] (ст. 7). То есть, хотя вы терпите и бесчисленные бедствия, однако мы уверены, что вы не отпадете даже и тогда, когда вас будут гнать. Мы не только не имеем подозрения, чтобы вы смутились нашими страданиями, но и уповаем, что вы пребудете тверды и тогда, когда сами подвергнетесь опасностям. Видишь, какой плод принесло в них первое послание (Павла)! Здесь же он гораздо более восхвалил их, нежели сколько в первом послании хвалил и превозносил македонян. За тех он опасался, и потому говорил: "и послали к вам Тимофея, чтобы утвердить вас и утешить в вере вашей, чтобы никто не поколебался в скорбях сих: ибо вы сами знаете, что так нам суждено" [послахом к вам Тимофеа, утвердити вас и утешити в вере, яко ни единому смущатися в скорбех сих: сами бо весте яко на сие истое учинени есмы]. И опять: "посему и я, не терпя более, послал узнать о вере вашей, чтобы как не искусил вас искуситель и не сделался тщетным труд наш" [сего ради и аз ктому не терпя, послах разумети веру вашу, да не како искусил вы искушаяй, и вотще будет труд наш] (1Сол. 3: 2, 3, 5). О коринфянах же ничего подобного не говорит, а напротив, пишет: "И надежда наша о вас тверда. Утешаемся ли, [утешаемся] для вашего утешения и спасения, зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" [упование наше известно о вас. Аще ли утешаемся, о вашем утешении и спасении: ведящи, зане якоже общницы есте страстем,  такожде и утешению]. Что ради них апостолы терпели скорби, это уже показал он выше, когда сказал: "скорбим ли мы, [скорбим] для вашего утешения и спасения" [аще ли же скорбим, о вашем утешении и спасении], а теперь хочет показать, что (апостолы) и утешались для них же. И выше он говорил об этом, хотя и не так определенно, когда сказал: "благословен Бог, утешающий нас во всякой скорби нашей" [благословен Бог, утешаяй нас во всякой скорби, яко возмощи нам утешити сущия во всякой скорби]. И здесь говорит опять то же другими словами, но гораздо яснее и назидательнее. "Утешаемся ли, [утешаемся], говорит,  для вашего утешения и спасения" [Аще ли утешаемся, о вашем утешении]. Смысл этих слов такой: "Наше утешение обращается вам в успокоение, даже и тогда, когда бы нам не случилось утешать вас словами. Если мы получим только малую отраду, то и этого довольно к утешению вашему. И хотя бы нам одним случилось получить утешение, и это уже утешит вас, потому что как страдания наши вы принимаете, точно свои собственные, так и утешение наше вы должны считать своим собственным. Если в скорбях наших вы участвуете, почему же не будете участвовать в радостях? Если же вы во всем имеете общение в нами – и в скорби и в утешении, то не обвиняйте меня за то, что так долго медлю придти к вам, - ведь и скорбим мы для вас, и утешаемся для вас". Чтобы не показалось кому тяжким сказанное, что для вас мы терпим скорби, он присовокупляет, что "для вас мы и утешаемся; и не одни мы терпим бедствия, потому что и вы, - говорит, - участвуете с нами в тех же страданиях". 2. Таким образом, принимая их в соучастники в бедствиях, и относя к ним причину бедствия своего, (апостол этим самым) смягчает свое слово. "Итак, строит ли нам ковы, - говорит, - будьте тверды духом, потому что мы терпим это для того, чтобы ваша вера делалась сильнее. Дается ли нам утешение, и вы радуйтесь этому, потому что мы ради вас получаем его, чтобы и вам отсюда могло быть некоторое утешение, как участникам в нашей радости". А что он действительно говорит теперь о том роде утешения, которое получил он, не только будучи утешен коринфянами, но еще и узнав, что они чувствуют облегчение в скорбях, - послушай об этом далее, где он ясно открыл это, говоря: "зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" [ведяще, зане якоже общницы есте страстем, такожде и утешению]. То есть, как тогда, когда преследует нас, вы скорбите, как бы сами терпели гонение, так мы уверены, что  и тогда, когда мы получаем утешение, вы принимаете его так, как бы вы сами им наслаждались. Что может быть смиренномудреннее таковой души? Тот, кто столько претерпел бедствий, называет соучастниками в них тех, которые не претерпели и малейшей их части; а говоря об утешении, всю причину его приписывает им, а не своим трудам. Потом, так как он говорил о скорбях неопределенно, то далее называет и место, где их претерпел: "Ибо мы не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии" [не бо хощем вас не ведети, братие, о скорби нашей, бывшей нам во Асии] (ст.8). "Возвещаем вам, - говорит, - об этом, чтобы вы не были в неведении о случившемся с нами. Мы желаем, чтобы вы знали все, что с нами происходит, и весьма об этом заботимся". А это служит величайшим доказательством любви его к ним. То же говорил он и в первом послании: "ибо для меня отверста великая и широкая дверь, и противников много" [дверь бо ми отверзеся велика и поспешна, и сопротивнии мнози] в Ефесе (1Кор. 16: 9). Итак, желая сделать известными им свои скорби и все, что он потерпел, говорит: "не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии" [не хощу вас не ведети о скорби, бывшей нам во Асии]. Подобное писал он и в послании к ефесянам; посылая к ним Тихика, представил ту же самую причину его посольства: "А дабы и вы знали, - говорит, - о моих обстоятельствах и делах, обо всем известит вас Тихик, возлюбленный брат и верный в Господе служитель, которого я и послал к вам для того самого, чтобы вы узнали о нас и чтобы он утешил сердца ваши" [да увесте же и вы яже о мне, что делаю, вся скажет вам Тихик, возлюбленный брат и верен служитель о Господе: его же послах к вам на сие истое, да увесте яже о нас, и да утешит сердца ваша] (Ефес.6:21, 22). То же самое делает он и в других посланиях. И это было не излишне, а напротив, весьма нужно, как по побуждению великой любви его к ученикам, так по причине непрестанных искушений, при которых величайшим утешением было знать взаимное состояние друг друга, чтобы, если оно будет скорбное, приготовиться к подвигу и вооружиться мужеством против опасностей, если же радостное, то вместе разделять радость. Здесь, впрочем, он говорит вместе и о нападении искушений, и об освобождении от них: "потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы" [яко попремногу отяготихомся паче силы] – подобно кораблю, обремененному сверх меры каким-нибудь грузом и готовому потонуть. По-видимому, (апостол) выражает одно и то же словами – "чрезмерно" [попремногу] и  "сверх силы" [паче силы]; на самом деле, однако, это не одно и то же. Именно чтобы кто не сказал: "Как ни чрезмерна была опасность, но она не велика была для тебя", (в предупреждение этого апостол) присовокупил, что она и велика была, и превышала силы наши, и притом настолько превышала, "яко не надеятися нам и жити", то есть, мы не чаяли уже и в живых остаться. Что Давид называет "вратами ада", "болезнями смертными" и "сению смерти" (Пс.87), то же самое выражает и апостол, говоря, что мы подверглись такой опасности, которая несомненно угрожала смертью. "Но сами в себе имели приговор к смерти, для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых" [Но сами в себе осуждение смерти имехом, да не надеющеся будем на ся, но на Бога, возставляющаго мертвыя] (ст.9). Что же такое значит – "приговор к смерти" [осуждение смерти]? Значит - приговор, определение, ожидание смерти. Так говорили дела, такой приговор произносили случившиеся обстоятельства, т. е. что мы непременно должны умереть. Впрочем, этого не случилось на самом деле, но ограничилось только нашим ожиданием. Хотя положение вещей предвещало такой конец, но сила Божия не допустила этому приговору придти в исполнение, допустив совершиться ему только в нашей мысли и ожидании. Потому и говорит: "сами в себе", а не на самом деле, "имели приговор к смерти" [осуждение смерии имехом]. Для чего же попустил Бог подвергнуться такой опасности, что мы даже потеряли надежду и отчаялись в жизни? "Чтобы надеяться, - говорит, -  не на самих себя, но на Бога" [Да не надеющеся будем на ся, но на Бога]. 3. Впрочем, Павел сказал это не потому, чтобы сам был так настроен. Нет; но он, под видом повествования о себе самом, хотел только вразумить других, а притом сказал так по свойственному ему смирению. Подобно говорит он и ниже: "дано мне жало в плоть (разумея искушения) удручать меня, чтобы я не превозносился [дадеся ми пакостник плоти (разумея искушения), да не превозношуся] (12:7), показывая впрочем, что Бог и не для того попустил эти искушения, но по другой причине. По какой же именно? Чтобы тем более просияла в нем сила Божия. "Довольно для тебя, - говорит, - благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи" [Довлеет бо ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается] (12:9). Но, как я уже сказал, он никогда не оставляет своего обыкновения – ставить себя наряду с худшими людьми, которых нужно много учить и исправлять. В самом деле, если и для вразумления обыкновенных людей довольно бывает одного или двух искушений, то как же тот, который подвигами целой жизни стяжал особенное пред всеми людьми смиренномудрие, и столько претерпел, сколько никто другой, по истечении стольких лет и по достижении любомудрия, достойного небес, мог иметь нужду в столь тяжком вразумлении? Отсюда ясно, что и здесь он только по смирению и для приведения к тому же смирению тех, кто много мечтает о себе и гордится собою, говорит: "чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога" [да не надеющеся будем на ся, но на Бога]. И смотри, как он и этим врачует их: "Бог, - говорит, - попустил найти на нас искушениям для вас. Вот сколько вы драгоценны у Бога!" "Скорбим ли мы, - говорит, - [скорбим] для вашего утешения и спасения [Аще бо скорбим, о вашем утешении и спасении]; а избыток искушений попущен собственно для нас, чтобы не думали много о себе". " Потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы… для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых" [Яко попремногу и паче силы отяготихомся, да не надеющеся будем на ся, но на Бога, возставляющаго мертвыя]. Здесь опять напоминает им о воскресении, о котором так много говорил в первом послании, и настоящими обстоятельствами утверждает его истину. Потому и присовокупил: "который и избавил нас от столь [близкой] смерти" [иже от толиких смертей избавил ны есть] (ст. 10). Не сказал: "от стольких опасностей" [от толиких опасностей] -  как для того, чтобы показать этим непреодолимую силу искушений, так и для того, чтобы еще более уверить в истине своего учения, которое предлагал прежде. Так как воскресение мертвых есть еще дело будущее, то он показывает здесь, что оно и каждодневно бывает. Когда Бог человека, отчаявшегося и дошедшего до врат адовых, исторгает оттуда, то что другое делает Он, как не воскрешает мертвого, изымая их самых уст смерти впадшего в них? Потому-то при неожиданном освобождении какого-нибудь человека из отчаянного состояния, как-то: от жестокой болезни, или от невыносимых бедствий, у многих вошло в обыкновение говорить: "На этом человеке мы видели воскресение из мертвых". "Надеемся, что и еще избавит, при содействии и вашей молитвы за нас, дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас" [Уповахом же, яко и еще избавит, споспешествующим и вам по нас молитвою, да от многих лиц еже в нас дарование многими благодарится о нас] (ст.11). Так как слова: "чтобы надеяться не на самих себя" [да не надеющеся будем на ся] могли показаться общим обвинением и обличением, а потому падали и на некоторых из коринфян, то он опять смягчает сказанное, приписывая молитвам их великое предстательство, и вместе показывает, что нам непрестанно должно подвизаться в продолжение всей жизни. Именно в словах "надеемся, что и еще избавит" [уповахом же, яко и еще избавит] содержится предсказание, что еще много будет искушений, и в них опять не будем оставлены, а получим помощь и содействие свыше. Затем, чтобы они, услышав, что им непрестанно должно бороться с бедствиями, не пали духом, он показал наперед пользу бедствий, состоящую в том, что они удерживают нас в непрестанном смиренномудрии – "чтобы надеяться не на самих себя" [да не надеющеся будем на ся], что ими соделовается спасение наше и еще другие многие блага, как-то: общение с Христом – "умножаются в нас, - говорит, - страдания Христовы" [избыточествуют страдания Христова в нас] (ст.5), страдания в пользу верующих – "Скорбим ли мы, -говорит, - [скорбим] для вашего утешения и спасения" [аще бо скорбим, о вашем утешении и спасении], большая очевидность (спасения верующих) – "которое совершается, - говорит, - перенесением тех же страданий" [действующемся в терпении тех же скорбей], укреплении (в терпении) и, сверх того, ясное и как бы пред глазами поставленное доказательство воскресения – "который и избавил нас от столь [близкой] смерти" [от толиких смертей избавил ны есть], утверждение нас в подвигах и непрестанном взирании на Бога – "надеемся, - говорит, - что и еще избавит" [уповахом бо, яко и еще избавит], наконец приучение к прилежной молитве – "при содействии и вашей молитвы за нас" [споспешествующим и вам по нас молитвою]. Показав, таким образом, пользу скорбей, и вдохнув в них мужество, (апостол) вновь воспламеняет их сердца и внушает им большую готовность и ревность к добродетели тем, что приписывает великую силу их молитвам, так как ими они и Павлу споспешествовали: "при содействии, - говорит, -  и вашей молитвы за нас" [споспешествующим и вам по нас молитвою]. Что же значат слова его: "дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас" [да от многих лиц еже в нас дарование многими благодарится о вас]? "Избавил нас, - говорит, -  от столь [близкой] смерти… при содействии и вашей молитвы за нас" [Избавил ны есть… от смертей оных, споспешествующим и вам молитвою], т. е. по ходатайству всех вас в молитвах за нас, потому что дарование, еже в нас, т. е. спасение наше, Бог восхотел даровать всем вам, чтобы многие возблагодарили его, так как и благодать получили многие. 4. Это сказал он как для того, чтобы побудить их к молитве за других, так и для того, чтобы приучить их всегда благодарить Бога и за избавление других от бедствий, показывая вместе, что и Бог особенно желает этого, потому что молящиеся и благодарящие за других тем более сделают то и другое в отношении к себе самим. Кроме того, (апостол) научает их и смиренномудрию и возбуждает к более горячей любви. В самом деле, если он сам, будучи несравненно выше их, приписывает свое спасение их молитвам, и дар, полученный им от Бога, их ходатайству, то подумай, как они должны были смиряться и уничижаться. Заметь здесь еще и то, что когда Бог и по милости дарует что-нибудь, и здесь молитва много содействует. Так, хотя в начале послания (Павел) приписал спасение свое щедротам Божиим: "Бог щедрот, - говорит, - избавил нас" [Бог щедрот, говорит, той избавил ны есть], но здесь приписывает он и молитвам. Так и раба, который должен был десять тысяч талантов, тогда только помиловал господин его, когда тот упал к ногам его, хотя и сказано, что "умилосердившись, долг простил ему" [милосердовав прости его] (Мф.18: 24, 26). Равно и хананейской жене (Господь) не прежде даровал здравие дочери ее, как после долгого и неотступного ее моления и терпения, хотя и по милости только исцелил ее (Мф.15: 22-28). Отсюда мы научаемся, что и тогда, когда хотим милости от Бога, должны прежде показать себя достойными этой милости, потому что хотя Он и милостив, однако ищет достойных, и не без разбора разделяет Свои милости всем, даже и ожесточенным. "кого помиловать, - говорит,  - помилую, кого пожалеть - пожалею [Помилую, егоже аще помилую, и ущедрю, его же аще ущедрю] (Исх.33: 19; Рим.9: 15). Смотри, что и здесь говорит (апостол): "при содействии и вашей молитвы за нас" [споспешествующим и вам молитвою]. Не все и им приписывает, чтобы не довести их до надменности, но и не совсем лишает их заслуги, чтобы возбудить их усердие, сделать их ревностнейшими и привести их в союз любви между собою. Потому и сказал: "вам даровал Бог спасение мое", что часто единодушная и согласная молитва многих преклоняет Бога. Потому и пророку Ионе сказал Он: "Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек?" [Аз же не пощажду ли града сего, в немже живут множайшии, неже дванадесять тем человек] (Ион.4: 11). А чтобы ты не подумал, что только на множество взирает (Бог), говорит: "Ибо, хотя бы народа у тебя, Израиль, [было] столько, сколько песку морского, только остаток его обратится" [аще будет число Израиля, яко песок морский, останок спасется] (Ис.10:22). Почему же спас ниневитян? Потому что здесь не множество только было, но множество обратившихся к добродетели: "каждый обратился от злого пути своего" [возвратися во кийждо от пути своего лукаваго] (Ион.3: 8), и Спасающий их сказал, что они "не умели отличить правой руки от левой" [не познаша десницы, ниже шуйцы] (Ион.4: 11). Отсюда ясно, что и грешили они прежде более по неведению, нежели по развращению; это оправдывается и тем, что они немногих слов послушались и покаялись. Если же довольно было двенадцати тем для их спасения, то что и прежде препятствовало спасти их? И почему не сказал Бог пророку: "Я ли не пощажу град сей, столь искренно покаявшийся", а выставляет на вид эти десятки тысяч? Ужели напрасно сказано так? Нет! Покаяние их известно было пророку, а число и простота их не были известны. Итак, отовсюду (апостол) старается научить коринфян смиренномудрию, потому что и множество имеет силу только тогда, когда оно соединено с добродетелью. То же самое и в другом месте подтверждает Писание, говоря: "церковь прилежно молилась о нем Богу" [молитва же бе прилежна, бываемая от Церкве к Богу о нем] (Деян.12: 5). Молитва эта была так сильна, что, несмотря на то, что и двери темницы были заперты, и узы связывали апостола, и с обеих сторон около него спали стражи, извела его из темницы и освободила от всех этих опасностей. Но насколько сильно множество в соединении с добродетелью, настолько же ничтожно, когда оно исполнено нечестия. Так и те израильтяне, о которых говорит пророк (Ис.10), что "народа у тебя, Израиль, [было] столько, сколько песку морского" [число их было яко песок морский], все погибли. Равно и во дни Ноевы много, даже бесчисленное множество было людей; однако это не принесло им никакой пользы, потому что одно множество само по себе не имеет никакой силы, но сильно только в соединении с добродетелью. Итак, будем тщательно сходиться на молитву и станем молиться друг за друга, как коринфяне за апостолов. Делая это, мы и заповедь исполним, и в любви преуспеем (когда же я называю любовь, то разумею здесь все добродетели),  и научимся усерднее благодарить Бога. Ведь кто за благодеяния, оказанные другим, благодарит Бога, тот тем более будет благодарить Его за свои. Так поступал и Давид, который говорит: "Величайте Господа со мною, и превознесем имя Его вместе" [возвеличите Господа со мною, и вознесем имя Его вкупе] (Пс.33:4). Того же требует везде и апостол. То же и мы должны делать - проповедовать пред всеми благодеяния Божии, чтобы всех возбудить к прославлению Бога. Если, возвещая всем благодеяния, получаемые от людей, мы сильнее располагаем их к себе, то тем более, возвещая всем благодеяния Божии, мы привлечем на себя большее Его благоволение. И если, будучи облагодетельствованы людьми, побуждаем и других благодарить своих благодетелей, то тем более благодарящих за нас должны приводить к Богу. И если Павел так делает, сам имея великое дерзновение к Богу, то тем более мы должны так делать. 5. Итак будем молить святых, чтобы они благодарили за нас Бога, и сами будем делать то же друг за друга. Правда, это преимущественно долг священников, как дело особенной важности. Приступая к Богу, мы прежде приносим благодарение за вселенную и за общие блага. Если же всех вообще касаются благодеяния Божии, то в числе всех и ты получил спасение. Поэтому, один ли ты получил благодеяние, ты должен благодарить за всех, все ли вместе получили его, справедливо можешь благодарить за себя. Так, хотя Господь и не для тебя одного, а для всех возжег солнце, однако и ты пользуешься им столько же, сколько и все видят, так что и ты обязан такою же благодарностью Богу, какую должны воздавать Ему все вместе. Потому справедливо и ты должен благодарить и за общие благодеяния, равно как и за добродетели других людей, так как и за добродетели других мы получаем многие блага. Так, если бы хотя десять праведников нашлось в городах Содомских, они не потерпели бы того, что потерпели. Потому и за дерзновение, какое другие имеют у Бога, будем благодарить Бога. Это – древний закон, свыше насажденный в церкви. Так и Павел благодарит Бога за римлян, за коринфян и за всю вселенную. Не говори же мне теперь: "Это не мое дело". Хотя бы и не твое было, и тогда ты должен благодарить, потому что это сочлен твой. Притом же ты делаешь его своим посредством (общего) славословия, и, таким образом, становишься участником в наградах, и сам получишь благодать. Вот почему законы церковные повелевают творить молитвы не только за верных, но и за оглашенных. Так, церковный закон побуждает верующих молиться и за не посвященных еще в таинства веры. Когда диакон говорит: "о оглашенных усердно помолимся", он делает не что иное, как возбуждает весь народ верных к молитвам о них, хотя оглашенные еще и чужды верующим, так как не принадлежат еще к телу Христову, еще не имеют общения в таинствах, еще отделены от стада духовного. Если же о них должно молиться, то тем более мы должны молиться о наших членах. Для того и говорит: "усердно помолимся", чтобы ты не отринул их как чуждых, не забыл как чужестранцев. Они еще не получили заповеданной и данной Христом молитвы, еще не стяжали дерзновения, но имеют нужду в помощи посвященных в таинства. Они еще стоят вне царских чертогов, далеко от священной ограды. Поэтому они и высылаются, когда приносятся те страшные молитвы. Потому диакон и приглашает тебя молиться за них, чтобы они сделались твоими членами, и не были уже чужестранными и отчужденными: слово "помолимся" обращается не к священникам только, но относится вместе и к народу; когда говорит диакон: "станем добре, помолимся", то приглашает этими словами всех к молитве. Потом, начиная прошение, говорит: "да всемилостивый и щедрый Бог услышит моления их". Чтобы ты не сказал: "К чему нам молиться? Они чужды нам, еще не соединены с нами - как я могу умолить Бога? Как могу преклонить Его, чтобы явил им милость Свою и простил их?", чтобы ты не смущался такими вопросами, смотри как он разрешает твое недоумение, говоря: "да всемилостивый и щедрый Бог". Слышишь ли: "всемилостивый Бог"! Не сомневайся же более, потому что всемилостивый всех милует – и грешников и друзей. Итак, не говори: "Как за них приступлю к Богу? Сам услышит моления их". В молитве же об оглашенных о чем лучше молиться, как не о том, чтобы им не оставаться навсегда оглашенными? Далее показывает и самый образ молитвы. Какой же? "Да отверзет уши сердец их", которые заключены еще и ожесточены. Впрочем, не о чувственных ушах здесь говорится, но об умственных. "Да услышат, чего не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку" [Да услышат, яже око не виде и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша] (1Кор. 2: 9). Они еще не слышали неизреченных тайн, потому что стоят вдали и отдельно от верных, а если и слышат что, то не разумеют слышанного, поскольку здесь не довольно одного слышания, но требуется еще и большое разумение; а они не имеют еще внутреннего слуха. Вот почему для них и испрашивается пророческий дар. И пророк так же говорит о себе: "Господь Бог дал Мне язык мудрых, чтобы Я мог словом подкреплять изнемогающего" каждое утро Он пробуждает, пробуждает ухо Мое, чтобы Я слушал [Бог дает мне язык научения, еже разумети, егда подобает рещи слово, зане сам отверзает уста мои, даде ми рано, приложими ухо, еже слышати] (Ис.50: 4). Подобно тому, как пророки иначе слышали, нежели другие люди, так и верные иначе слышат, нежели оглашенные. Отсюда и оглашенный научается не от людей ожидать научения и отверзтия слуха ("не называйтесь, - говорит, - учителями [не нарицайте, говорит,  учителя на земли] – (Мф.23: 8), но свыше – с небес: "И все … будут научены Господом [будут вси научены Богом] (Ис. 54:13). Потому (диакон) и говорит далее: "огласит их словом истины", т.е., чтобы излил истину в сердца их, потому что они еще не знают слов истины так, как должно знать. "Да всеет страх свой в них". Однако, этого еще недостаточно, потому что одно семя пало при пути, а другое на камне. 6.А мы не того просим. Мы просим, чтобы как плуг разверзает борозды на тучной земле, так было бы и здесь, т.е., чтобы обновленные приняли в глубину сердца всеянное слово и верно сохраняли все слышанное. Поэтому диакон и присовокупляет: "и утвердит веру свою в сердцах их", т.е., чтобы она оставалась не на поверхности, а пустила свой корень в глубину. "Да откроет им евангелие правды". Здесь он указывает на двоякое покрывало: одно, которое покрывает умственные их очи; другое, которым закрыто от них Евангелие. Вот почему прежде просил он: "да отверзет уши сердец их", теперь же просит: "да откроет им евангелие правды", т.е., да соделает их мудрыми и способными к принятию его, да научит их и посеет семена Евангелия. Иначе, хотя они и будут способны, но если Бог не откроет им, не получат от того никакой пользы. И обратно: хотя бы и открыл Бог, но если они не примут открытого, опять угрожает та же опасность. Вот почему мы и просим того и другого - чтобы и сердца отверз, и Евангелие открыл. Так, и царское украшение ничего не представляет для глаз, хотя бы на него и смотрели, если оно закрыто, равно как и наоборот, нет никакой пользы и от того, что оно открыто, если не будут смотреть на него глаза.  Но то и другое может быть достигнуто, когда (люди) сами наперед пожелают того. Какое же это "Евангелие правды"? То, которое делает людей праведными. Чрез то он возбуждает в них желание крещения, показывая, что это Евангелие не только разрешает от грехов, но и делает праведными. "Да даст им ум божественный, целомудренный помысл и добродетельное жительство". Пусть выслушают это те из верных, которые прикованы к житейским заботам. Если для непосвященных еще нам повелевается просить этого, то подумай, каковы должны быть мы, которые просим этого для других? Жизнь наша должна быть сообразна с Евангелием. Вот почему и порядок молитвы от догматов идет к жизни. А именно, сказав: "да откроет им Евангелие правды", прибавляет: "да даст им божественный ум". Что значит "божественный"? Значит, чтобы Бог обитал в нем, как и говорится: "и поставлю жилище Мое среди вас … и буду ходить среди вас [вселюся в них, и похожду] (Лев.26: 12). Когда ум бывает чист, когда совлекается грехов, тогда он делается домом Божиим. Когда же Бог вселяется в него, то уже ничего не остается в нем человеческого. И таким образом он делается божественным, все вещающим от Бога, как дом живущего в нем Бога. Отсюда очевидно, что срамословящий не имеет божественного ума; равно как и любящий веселье и смех. "Целомудренный помысл". Что же значит – иметь "целомудренный помысл"? Значит – стяжать здравие душевное. Тот, кто одержим наклонностью ко злу и прилепился к настоящим благам, не может быть назван целомудренным, т.е. здравым. И как больной желает и вредного себе, так и этот. "И добродетельное жительство" - потому что догматы веры требуют от нас добродетельной жизни. Выслушайте это те, которые приходите к крещению при конце жизни. Мы молимся, чтобы вы после крещения имели и доброе жительство; а ты всячески стараешься, чтобы умереть, не имея добродетельной жизни. Положим, что ты и получишь оправдание, но одною верою; а мы просим, чтобы ты и делами заслужил дерзновение пред Богом. "Всегда Божие мыслити, Божие мудрствовати и об угождении Ему пещися". Целомудренного помысла и добродетельной жизни мы просим тебе не на один день, не на два и не на три, но на целую жизнь, и, как основания всех благ, просим у Бога, чтобы ты угодное Ему мудрствовал. Многие ведь ищут своего, а не того, что угодно Иисусу Христу (Филип.2:21). Как же это может быть? Ведь к молитве должно присоединяться и собственное старание, если мы будем пребывать в законе Его день и ночь. Потому и в прошении далее говорит: "в законе Его пребывати". И как выше он сказал – "всегда", так и здесь говорит: "день и ночь". Вот почему я и стыжусь за тех, которые едва и один раз в год показываются в церкви. В самом деле, какое могут иметь оправдание те, которым заповедано день и ночь не просто заниматься законом, но пребывать, т.е. возрастать и жить в нем, и которые, между тем, даже малейшей части жизни не посвящают на то, чтобы помнить заповеди Его и хранить оправдания Его? 7. Видишь ли, какая здесь превосходная цепь, и как каждое звено ее тесно связано и согласовано с другим крепче и красивее всякой золотой цепи? В самом деле, после прошения о даровании божественного ума, сказывает, как и стяжать его. Как же? Заботясь всегда об угождении Ему. А это как? Путем непрестанного внимания к закону Божию. Как же могут увериться в этом люди? Если будут хранить заповеди Его. Вернее же сказать, от внимания к закону Божию является и соблюдение заповедей, подобно тому как от мудрствования по Боге и стяжания божественного ума рождается забота и попечение об угодном Ему. Каждая из сказанных добродетелей такую имеет силу, что и создает другую и сама созидается от нее, поддерживает другую и сама поддерживается от нее. "Еще прилежнее помолимся о них". Так как продолжительное слово обыкновенно утомляет душу, то он опять возбуждает ее. Он намеревается просить чего-то великого и высокого, почему и говорит: "еще прилежнее помолимся о них". Чего же именно? Да "избавит их от всякого злого и несовместного дела". Здесь мы просим, чтобы Господь не допустил их впасть в искушение и избавил от всякого навета – телесного и духовного. Потому и присовокупляет еще: "от всякого греха диавольского, и от всякого нападения противника", указывая этим на искушения и грехи. Грех весьма близок к нам, отовсюду окружает нас – и спереди и сзади, и потому легко низлагает нас. Так как выше он говорил о том, что нам должно делать с своей стороны, т.е. пребывать в законе Божием, помнить заповеди Его, хранить оправдания Его, то теперь наконец убеждает, что всего этого недостаточно, если сам Бог не будет присутствовать с нами и помогать нам. "Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его" [Аще бо не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии] (Пс.126:1); и особенно это невозможно для тех, которые еще подчинены диаволу и находятся под его властью. Вы, посвященные в таинства, знаете уже это. Итак, припомните те слова, которыми вы отрекались владычества диавола, когда с преклонением колен добровольно прибегли к Царю своему, произнося те страшные слова, научающие нас ни в чем и никогда не слушаться диавола. Называет же его противником и диаволом, т.е. клеветником, потому, что он клевещет и на Бога людям, и на нас Богу, и нам самим друг на друга. Так он клеветал некогда Богу на Иова, говоря: "разве даром богобоязнен Иов?" [еда ту не чтит Иов Господа] (Иов.1:10). И опять Иову на Бога: "огонь Божий упал с неба" [огнь спаде с небесе] (1:16). Подобным образом он клеветал Адаму на Бога, когда говорил, что отверзутся очи их (Быт.3: 5). И ныне многим из людей клевещет, говоря: "Не промышляет Бог о мире, но вверил вашу судьбу демонам". Также многим из иудеев клеветал он на Христа, называя его льстецом и волхвом. Может быть кто пожелает знать, как он действует на человека? Когда не находит в человеке ума божественного и души целомудренной; когда человек забывает заповеди Божии и не хранит оправданий Божиих, тогда диавол уводит его в плен. Так, если бы Адам помнил заповедь, гласящую: " от всякого дерева в саду ты будешь есть" [от всякаго древа снеси] (Быт.2: 16), если бы сохранил повеление, которое говорит: "в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь" [в онь же аще день снесте, смертию умрете] (ст.17), то не потерпел бы того, что потерпел. "Да сподобит их во время благопотребно бани пакибытия, оставления грехов". Мы просим и настоящего и будущего; и рассуждаем о купели (крещения), и показываем им в прошении силу ее. В самом деле, прошение дает им ясно разуметь, что дело в возрождении, и что мы, как рождаемся из утробы матери, так возрождаемся от воды, - чтобы кто из них не сказал с Никодимом: "Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?" [како можем кто родитися стар сый? Еда может внити во утробу матери своея, и паки родитися] (Иоан.3: 4). Так как он сказал об оставлении грехов, то далее удостоверяет в истине этого, говоря: "и одежды нетления", потому что кто усыновляется Богу, тот, очевидно, уже делается и нетленным. Что же значит: "во время благопотребно"? Когда, т.е., готовящийся к крещению хорошо расположил себя, когда с усердием и верою приступает к принятию его, потому что для верующего такое время и есть благопотребное. "Да благословит входы их и исходы, все житие их". Здесь дозволяется им просить и телесных благ, как слабым еще в вере. "Домы их и живущих в них", т.е. слуг их, сродников  и других близких к ним, кого имеют. Все это было в числе наград в ветхом завете, и ничто не казалось столь страшным, как вдовства, бесчадие, преждевременная смерть, голод, неуспех в делах. По этой-то причине церковь на время дозволяет и оглашенным просить телесных благ, понемногу возводя их к совершенству. Так делает и Христос, делает и Павел, приводя на память своим ученикам данные древним благословения. Так Христос говорит: "Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю" [блажени кротцыи, яко тии наследят землю] (Мф.5: 5). А Павел: "Почитай отца твоего и мать … и будешь долголетен на земле" [чти отца твоего и матерь твою: и будеши долголетен на земли] (Еф.6: 2, 3).. 8."Да умножив чада их, благословит, и в меру возраста привед, умудрит". Здесь опять (просит) и телесного и духовного, как еще несовершенным. Далее же только духовного: "да направит все предлагаемое на пользу им", не просто предлагаемое, но на пользу. Так, часто предлагается, напр., путешествие, но не приносит пользы; или что-нибудь другое подобное, но так же без пользы. Отсюда они научаются за все благодарить Бога, потому что все направляется к их пользе. После всего этого наконец (диакон) повелевает им восстать. Доселе он держал их как бы поверженными на земле; по испрошении же им вышесказанных благ, когда они и сами получили дерзновение и веру, он восставляет их от земли и повелевает и самим уже приносить молитвы к Богу. Сперва мы просим за них, потом и им повелеваем просить за себя, отверзая им двери молитвы, подобно тому, как детей сперва мы учим говорить, а потом им самим велим за нами говорить. Так мы говорим: "ангела мирна просите оглашеннии". Есть ангел мучитель, как говорит Писание: "посольство злых ангелов" [послание ангелы лютыми] (Пс. 77: 50). Есть также ангел губитель (2Цар.24:16). Поэтому и повелеваем им просить ангела мирного, и вместе научаем их прежде всего искать мира, как союза всех благ, чтобы они были свободны от всякой вражды, всякой брани и всяких распрей. [Мирна вся прилежаша вам], - потому что и тяжкое при посредстве мира делается легким. Вот почему и Христос сказал: "Мир Мой даю вам" (Иоан.14: 27). Подлинно, ничто не доставляет диаволу столь сильнаго оружия, как раздоры, вражды и брани. "Настоящаго дне мирна и вся дни жизни вашея просите". Видишь, как опять всю жизнь повелевает проводить добродетельно. "Христианской вашей кончины; а наипаче всего доброго и полезного", - так как что не хорошо, то и не полезно. У нас другое понятие о полезном, нежели какое имеет большая часть людей. "Сами себе живому Богу и Христу Его предадите". Мы еще не требуем от них, чтобы они молились за других, но считаем достаточным, если они и о себе могут молиться. Видишь ли полноту и совершенство молитвы, объемлющей и догматы веры и правила для жизни? В самом деле, когда говорим о Евангелии, об одежде нетления, о бане пакибытия, то называем все догматы; когда же говорим о божественном разуме, целомудренном помысле и о прочем вышеуказанном, то указываем этим на жизнь. Вслед затем мы повелеваем им преклонить главы в знак того, что молитвы их услышаны, и Бог благословляет их. Подлинно, не человек благословляет, но рукою и устами человека мы подклоняем главы предстоящих Царю небесному, и тогда все взывают: "Аминь". Для чего же все это говорил я? Для того, чтобы научить, что мы должны искать пользы других; чтобы не думали верные, что их нисколько не касаются молитвы об оглашенных. Не стенам же ведь говорит диакон: "о оглашенных помолимся". Несмотря на то, некоторые до того несмысленны, безумны и рассеянны, что не только во время молитвы оглашенных, но и во время молитвы верных стоят и разговаривают. Вот отчего у нас все не в порядке, вот отчего все идет к погибели - оттого, что мы и тогда, когда более всего должно умилостивлять  Бога, прогневляем Его, и так уходим из церкви. Нам повелевается здесь, в присутствии верных, молить человеколюбца Бога о епископах, о пресвитерах, о царях, о властях, о земле и море, о воздухах, о всей вселенной.

Аминь.

Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире (2Кор. 1:12). Утешение, доставляемое чистою совестью. – Непреложность Божиих обетований. – Вера и  добродетель Авраама. – Его твердость. 1. Здесь (апостол) открывает нам еще другое, не только немаловажное, напротив очень важное средство к утешению, могущее ободрить душу, потопляемую бедствиями. Так как он сказал: "Бог избавил нас"(избавил ны есть), и все дело приписал щедротам  Божиим и молитвам коринфян, то, чтобы не сделать чрез это своих слушателей беспечными, если они будут возлагать упование свое только на милосердие Божие и молитвы других, он далее показывает, что и сами (апостолы) немало сделали со своей стороны. На такое участие свое (апостол) и выше указал, когда говорил: "Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше" (якоже избыточествуют страдания Христова, избыточествует и утешение наше) (ст. 5). Но здесь он высказывает еще другую свою добродетель. Какую же? Ту, что: "Мы, – говорит, – где ни жили, везде поступали по чистой и искренней совести. А это немало служит к успокоению и утешению нашему, и не только к утешению, но и к другому, что гораздо более утешения, – к похвале". Так говорил (апостол верующим) как для того, чтобы и их научить не упадать духом в скорбях, но радоваться, если только будут иметь чистую совесть, так, отчасти, и для того, чтобы обличить пред ними лжеапостолов. И как в первом послании говорил он: "Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова" (посла мене Христос благовестити не в премудрости слова, да не испразднится крест Христов) (1Кор. 1:17), и: "чтобы вера ваша [утверждалась] не на мудрости человеческой, но на силе Божией" (да вера ваша не в мудрости человеческой, но в силе Божией будет) (1Кор. 2:5), так и здесь говорит: "не в мудрости, но благодатию Божиею". Кроме того, словом "не в мудрости" он намекает и на нечто другое, т. е. не обманом и обольщением; и таким образом посрамляет мирское научение. "Похвала наша, – говорит, – есть свидетельство совести нашей", т. е., когда совесть наша не имеет причины осуждать нас как преступников, преследуемых за худые дела. "Хотя бы, – говорит, – мы терпели бесчисленные бедствия, хотя бы нам отовсюду угрожали нападения и опасности, для нашего утешения, и не только для утешения, но и для получения венца, достаточно одного свидетельства чистой совести – что мы терпим эти бедствия не какое-нибудь преступление, но за угодное Богу, за добродетель, за истинное любомудрие и за спасение многих". Итак, первое утешение (о котором выше говорил апостол) проистекало от Бога; а это (о котором теперь говорит) от них самих, и было плодом чистой их жизни. Потому-то и похвалою он называет это утешение, что оно было плодом их добродетели. В чем же эта похвала и что свидетельствует нам совесть наша? "в простоте и богоугодной искренности" (Яко в простоте и чистоте), – т.е., ничего не делали коварно, или лицемерно, или притворно, или из лести, или злонамеренно, или для обмана и обольщения, или по другим подобным побуждениям; но поступали всегда со всякой свободою, простотою, истиною, в чистоте и незлобии сердца, с бесхитростною душою, не имели ничего, что бы нужно было скрывать, ничего зазорного. "не по плотской мудрости" (не в мудрости плоти), т.е., без коварства и лукавства, без изысканных слов и хитросплетенных умствований – это именно он и называет плотскою мудростью. Итак, чем (лжеапостолы) надмевались, то именно он отвергает и презирает, явно показывая этим, что плотское мудрование недостойно похвалы, и что сам он не только не ищет его, но еще стыдится и отвращается. "но по благодати Божией жили в мире" (но благодатию Божиею жихом в мире). Что значит: "по благодати Божией"? Значит – премудростью и силою, данными нам от Бога, проявляемыми в чудесах и победе над мудрецами, риторами, философами, царями и народами, несмотря на то, что мы люди грубые и ничего не заимствовали от мирской мудрости. И немаловажное это было утешение и похвала – в сознании, что они действовали не человеческою силою, но совершали все благодатью Божией. "В мире". Так было не в Коринфе только, но и по всей вселенной. "Особенно же у вас" (Множае же у вас). Что " Особенно ж у вас "? – "По благодати Божией жили". "У вас мы совершали, – говорит,– больше чудес и знамений, большую соблюдали осторожность и заботились о безукоризненном образе жизни". (Апостол) и это называет благодатью Божией, ей же приписывая и собственные подвиги. Там (в Коринфе) он совершил сверхдолжный подвиг, когда, щадя слабость коринфян, проповедывал у них Евангелие без всякого со стороны их возмездия. "Мы пишем вам не иное, как то, что вы читаете или разумеете" (Не иная бо пишем вам, но яже чтете и разумеваете) (ст. 13). Так как (апостол) высказывал себе великие похвалы, и, по-видимому, свидетельствовал только сам о себе, что могло показаться неудобным, то он приводит в свидетели того, что говорил, опять самих коринфян. "Пусть, – говорит, – никто не думает, что слова мои самохвальство, неоправданное делами: я передаю вам только то, что вы сами знаете, и, что я не лгу, в том мне свидетелями прежде других должны быть вы. Читая послания наши, вы видите, что в них написано то же самое, что вам известно о нас же на самом деле, и что ваше свидетельство не противоречит нашим посланиям, напротив – то, что вы прежде знали о нас, совершенно согласно с тем, что читаете о нас в посланиях". "Так как вы отчасти и уразумели уже" (Якоже и разумеете нас отчасти) (ст. 14), т. е., "Вы не по слуху знаете о наших делах, но из самого опыта". Слово же "отчасти" (апостол) употребил из скромности. Таков уже у него обычай: лишь только скажет о себе что-нибудь великое, по требованию необходимости (иначе он этого не делает), как тотчас старается смягчить возвышенность слов своих. "Надеюсь, до конца уразумеете" (Уповаю же, яко и до конца уразумеете) (ст.13). 2. Видишь ли, как он на бывшем основывает надежду на будущее – и не только на бывшем, но и на силе Божией; не просто выразил уверенность, но все возложил на Бога и надежду на Него. "Мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа" (Яко похваление вам есмы, якоже и вы нам в день Господа нашего Иисуса Христа) (ст. 14). Здесь (апостол), представляя коринфян участниками и сообщниками в славе его деяний, предупреждает зависть, которая могла родиться в них от прежних его слов. "Похвала моя, – говорит, – принадлежит не мне одному, но от меня переходит и к вам, и взаимно от вас ко мне". Так как он превознес себя, указав на прошедшие свои дела и обещав такие же впредь, то, чтобы слушатели не вздумали упрекать его как человека высокомерного и не увлеклись, как я сказал, чувством зависти, он разделяет с ними славу свою, усвояя и им этот венец похвал. "Если,– говорит, – мы будем действительно таковы, то наша похвала будет и вашей славой, подобно тому, как, наоборот, когда и вы имеете добрую славу, мы радуемся, торжествуем и увенчиваемся". И здесь опять слова (апостола) показывают великое его смиренномудрие – он говорит не как учитель с учениками, а как ученик с равными учениками. Так он умеряет речь свою! И смотри, как он возводит коринфян к высшему и приучает их к любомудрию, когда устремляет мысли к великому дню Господню. "Не сказывайте мне, – говорит, – о настоящем, т. е. о поношениях, оскорблениях, насмешках, которые терпим от многих; земное ничто не важно – ни радости, ни печали, ни порицания, ни похвалы человеческие; но вспоминайте тот страшный и ужасный день, в котором все будет открыто. Тогда и мы прославимся в вас, и вы в нас, если откроется, что у вас были такие учители, которые ничему человеческому не учили, и, ведя жизнь непорочную, не подавали никакого повода к соблазну; а у нас были такие ученики, которые поступали не так, как обыкновенные люди– не колебались, но с готовностью принимали все и ни в чем не противомудрствовали. И ныне открыто это имеющим ум Христов, а тогда откроется всем. Итак, если мы и скорбим ныне, то не малое имеем и утешение, как от доброй совести, так и от ожидаемого тогда откровения. Ныне одна совесть наша знает, что мы во всем поступаем по благодати Божией, как и вы это знаете, и еще узнаете; а тогда и все люди узнают и наши и ваши дела, и увидят, как мы прославляемся друг за друга". Таким образом, чтобы (коринфяне) не подумали, что вся слава от похвалы принадлежит только одному ему, он представляет и им случай к похвалению, и тем отвлекает (их внимание) от настоящих скорбей. И как поступил относительно утешения, сказав: "утешаемся для вашего утешения" (утешаемся о вашем утешении), так и здесь поступает, говоря: "мы хвалимся вами, так же как и вы нами",делая их, таким образом, участниками себе во всем – в утешении, в страданиях и в самом спасении своем, поскольку и это спасение приписывает их молитвам, когда говорит: "при содействии и вашей молитвы за нас, избавил нас Бог" (споспешествующим и вам молитвою, избавил ны есть Бог). Так же точно и похвалу свою делает общею (с коринфянами). Как там говорил: "зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" (ведяще зане якоже общницы есте страстем нашим, такожде и утешению) (ст. 7), так и здесь говорит: "мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа. И в этой уверенности я намеревался придти к вам ранее" (похваление вам есмы, якоже и вы нам. И сим упованием хотех к вам приити прежде) (ст. 15). Какая это "уверенность"? "То, – говорит, – что я надеюсь на вас, что вы будете моею похвалою, а я вашею, что я от сердца люблю вас, что я не сознаю в себе ничего худого и уверен, что у вас все духовно, и что свидетелями в этом будете для нас вы". "Намеревался придти к вам … и через вас пройти в Македонию" (Хотех к вам приити и вами проити в Македонию). Но в первом послании (апостол) дал противное этому обещанию: "Я приду к вам, – говорит, – когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию" (прииду к вам … егда Македонию прейду; Македонию бо прохожду) (1Кор. 16:5). Итак, почему же он говорит здесь противное? Нет, не противное. Правда, это противоречит тому, что он писал прежде, но не противоречит его желанию. Поэтому он и не сказал здесь: "я писал вами пройти в Македонию", но: "намеревался". "Если, – говорит, – я и не так написал, но я все же прежде старался и желал придти к вам; до такой степени, – говорит, – не хотелось мне придти к вам позже, нежели как обещал, что даже хотел придти ранее". "Чтобы вы вторично получили благодать" (Да вторую благодать имате). Что такое "вторую благодать"? Т. е. сугубую – одну от послания, другую от присутствия. "Благодатью" же здесь называет он радость. "И через вас пройти в Македонию, из Македонии же опять придти к вам; а вы проводили бы меня в Иудею. Имея такое намерение, легкомысленно ли я поступил?" (И вами проити в Македонию, и паки от Македонии приити к вам, и вами проводитися во Иудею. Сие же хотя, еда что убо легкотою деях?) (ст. 16 и 17). 3. Здесь (апостол) уже прямо снимает с себя упрек в замедлении и неисполнении своего обещания придти (к коринфянам). Смысл слов его такой: "Я хотел придти к вам. Почему же не пришел? Не по легкомыслию ли и непостоянству? (А таково значение слов "легкомысленно ли я поступил?" (еда что убо легкотою деях). Нет. Почему же? Потому что, "что я предпринимаю, не по плоти предпринимаю" (яже  совещаваю, не по плоти совещаваю). Что же значит: "не по плоти"? Не как плотской человек. "У меня то "да, да", то "нет, нет?" (Да будет у мене, еже ей ей, и еже ни ни?). Но и это еще не ясно. Что же такое он говорит? "Человек плотской, – говорит, – т. е. прикованный только к настоящему, в настоящем всегда живущий и не находящийся под влиянием Духа Божия, может пойти всюду и блуждать, где вздумает; напротив, служитель Духа Божия и им водимый и управляемый, не может всегда быть господином своей воли, завися от власти Духа. С ним бывает то же, что с верным рабом, который только исполняет приказания господина своего, и не имеет власти над собою, и не знает отдыха даже на малое время; он иногда обещает что-либо своим товарищам, но после не исполняет своего обещания, когда оно окажется противным воле господина его". Вот что значат слова (апостола): "не по плоти предпринимаю" (не по плоти совещаваю), то есть: "Я нахожусь под управлением Духа Божия, и не имею власти идти, куда хочу: я подчинен власти и повелениям Утешителя, и Его голос руководит и управляет мною. Потому я и не мог придти к вам; это не угодно было Духу Божию. Подобное часто бывало и судя по Деяниям Апостольским (Деян.16: 6-9): когда апостолы намеревались идти вместе, Дух повелевал им идти в другое место. "Итак, что я не пришел к вам, несмотря на свое обещание, это зависело не от легкомыслия моего или непостоянства, но от Духа, которому я подчинен и должен повиноваться". Видишь ли и здесь обычный образ его умствования? Из того, что, по мнению других, служило доказательством, что он рассуждает по плоти, т. е., что он не исполнил своего обещания, – из этого самого он показывает, что он располагает собою всецело по Духу, совершенно противно предпринимаемому по плоти. "Что же, – скажет кто-либо,– разве (апостол) не по внушению Духа Божия обещался (придти)?" Нет (не по внушению Духа). Я и прежде говорил, что Павел не все предвидел будущее и имеющее совершиться успешно. Вот почему и в первом послании он говорит: "чтобы вы меня проводили, куда пойду" (да вы мя проводите, аможе аще пойду) (1Кор. 16: 6), – конечно, из опасения, чтобы, сказавши "в Иудею", после не быть принужденным отправиться в другое место; здесь же, после того как этого не случилось, говорит уже: "а вы проводили бы меня в Иудею" (и вами проводитися во Иудею). Так как обещание придти к ним (в Коринф) было делом любви его к ним, то он и сказал об этом ясно. А желание его отправиться от них в Иудею нисколько их не касалось; потому он и сказал раньше об этом неопределенно. Но после, когда удостоверился и в этом, говорит здесь уже прямо, что пойдет в Иудею. И это сделано для пользы, чтобы кто-нибудь из них не подумал о нем более надлежащего. В самом деле, если бы (апостолы) не показали в себе никаких знаков немощи человеческой, то до какого бы нечестия могли дойти люди, когда, несмотря и на эти знаки, хотели принести в жертву им волов? И что ты удивляешься тому, что Павел не всегда знал будущее, если иногда не знал и того, о чем лучше молиться? "Ибо мы не знаем, – говорит, – о чем молиться, как должно" (О чесом бо помолимся, яко же подобает, не вемы) (Рим.8: 26). И не только это говорит, чтоб показать свою скромность, но еще указывает и самый случай, когда он не знал, о чем лучше ему надлежало молиться. Когда же он не знал этого? Тогда, как молился об удалении от него искушений. "Дано мне, – говорит, – жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но [Господь] сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи" (Дадеся ми пакостник плоти, ангел сатанин, да ми пакости деет. О сем трикраты Господа молих. И рече ми: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается) (2Кор. 12: 7-9). Видишь ли, как не знал (апостол), чего ему лучше надлежало просить? А потому и не получил, хотя и неоднократно молил о том. "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»" (Верен же Бог, яко слово наше, еже к вам, не бысть ей и ни) (ст.18). Здесь (апостол) прекрасно разрешает возникавшее возражение. "Если ты, – могли ему сказать, – обещавшись придти к нам, отложил намерение, и у тебя нет "да да" и "нет нет", напротив, ты впоследствии переменяешь прежде сказанное тобою, как поступил касательно твоего путешествия к нам, – то – горе нам! – не случалось ли того же и в самой проповеди?" Итак, чтобы этого не подумали и не смущались, он говорит: "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»". "В проповеди, – говорит, – этого не было, а бывало это только в дороге и путешествиях. В проповеди наши слова всегда верны и неизменны", – "словом" же здесь называет он проповедь. Далее представляет неоспоримое доказательство этого, относя все дело проповеди к Богу. Слова его имеют такой смысл: "обещание придти было мое, т. е., я от себя обещал это; проповедь же не мое дело и не человеческое, но Божие; а что от Бога, то недоступно для лжи и обмана. Поэтому и сказал: "верен Бог", т. е. истинен. Итак, не заподазривайте того, что происходит от Бога, и в чем нет ничего человеческого". Упомянув же о "слове", (апостол) далее присовокупляет и объяснение, о каком слове он говорит. 4. Итак, какое же это "слово"? "Ибо Сын Божий, – говорит, – Иисус Христос, проповеданный у вас нами, мною и Силуаном и Тимофеем, не был «да» и «нет»" (Ибо Сын Божий, иже у вас нами проповеданный, мною и Силуаном и Тимофеем, не бысть ей и ни) (ст. 19). Здесь он выводит на сцену и других учителей для того, чтобы этим указанием не на слушателей только, но вместе и на учителей, еще более подтвердить достоверность своего свидетельства. Правда, (те, на кого указывает апостол), были ученики же; но он, по своему смирению, причисляет и их к чину учителей. Что же значит: "не был «да» и «нет»? "Я не извращал, – говорит, – смысла первой моей проповеди; не проповедывал вам ныне так, а завтра иначе, потому что это свойственно только заблудившемуся разуму, а не вере. "Но в Нем было «да»" (Но в Нем самом ей бысть), т. е., слово проповеди остается непоколебимо и твердо". "Ибо все обетования Божии в Нем «да» и в Нем «аминь», - в славу Божию, через нас" (Елика бо обетования Божия, в том ей, и в том аминь, Богу к славе нами) (ст. 20). Что значит: "все обетования Божии" (елика обетования Божия)? Много обетований содержит проповедь Евангельская, и о многих обетованиях благовествовали и проповедовали (апостолы). Они говорили и о воскресении, и о восхищении на небо, и о бессмертии, и о великих наградах в будущей жизни и неизреченных там благах. Эти-то обетования (апостол) называет непреложными и говорит, что в них не было – ей и ни. Смысл его слов такой: "Что я вам говорил об этих обетованиях, то не было иногда истинно, а иногда ложно, как мое обещание придти к вам, но всегда истинно". И, прежде всего, защищает догматы веры и слово о Христе, говоря: "И слово мое, и проповедь моя не было то «да», то «нет» (не бысть ей и ни); потом уже самые обетования: "ибо все обетования Божии в Нем «да»" (елика бо обетования Божия, в том ей). Если же верны обетования Божии, и нет сомнения, что Бог исполнит их, то тем более верен Он сам, и слово о Нем твердо, и нельзя сказать, что иногда Он есть, иногда же нет Его, но всегда есть, и один и тот же. Что же значит: "в Нем «да» и в Нем «аминь» (в том ей, и в том аминь)? Этими словами он показывает, что обетования Божии непременно сбудутся, поскольку и существование, и исполнение их зависит от Бога, а не от человека. Итак, нечего бояться: обещает не человек, которого можно подозревать в неверности, но Бог, Который говорит и творит. "В славу Божию, через нас" (Богу к славе нами). Что значит: "в славу через нас"? Он исполнит обетования Свои чрез нас, т. е., изливая благодеяния Свои на нас, к славе Его. Это и значит: "В славу Божию". А если исполнение обетований служит к славе Божией, то они непременно исполнятся, потому что Бог не может презреть Своей славы, хотя бы и презрел наше спасение, равно как и в силу беспредельного Его человеколюбия. Кроме того, спасение наше тесно соединено с Его славою, которая открывается в исполнении обетований Его. Итак, если исполнение обетований служит к славе Божией, то, конечно, совершится и наше спасение. То же самое постоянно внушает (апостол) и в послании к Ефесянам, когда говорит: "в похвалу славы Его" (Ефес.1: 14); и везде употребляет такие выражения, желая показать необходимость исполнения обетований Божиих. То же говорит и здесь, т. е., что обетования Божии непреложны, так как исполнение их служит не только к нашему спасению, но вместе и к  славе Божией. "Итак, не беспокойся, – говорит, – о том, что обетования эти через нас возвещены, и не сомневайся в верности их исполнения, потому что исполнение их зависит не от нас, а от Бога, Которому они и принадлежат, так как мы возвестили вам не свои, а Его обетования". "Утверждающий же нас с вами во Христе и помазавший нас [есть] Бог: и запечатлевший и давший залог Духа в сердца наши" (Извествуяй же нас с вами во Христа и помазавый нас, Бог, и запечатлевший и давший обручение Духа в сердца наши) (ст. 21, 22). Опять из бывшего утверждает истину будущего. "Если, –говорит, – сам Бог утверждает нас во Христе, т. е., не попускает нам колебаться в вере во Христа, и сам помазал нас и даровал Духа в сердца наши, то как не дарует нам благ, обетованных в будущей жизни? Если он даровал уже начало и основание, корень и источник благ, т. е. истинное познание о Нем и причастие Св. Духа, то как же Он не даст тех благ, которые проистекают отсюда? Подлинно, если и настоящие блага, которыми пользуемся, даны ради тех, которых ожидаем еще, то тем более даровавший эти блага дарует и ожидаемые. И если первые блага Он даровал нам тогда, когда мы были еще врагами Его, то тем более дарует нам вторые, когда мы сделались уже любезными Ему. Потому-то (апостол) и не сказал просто – "Духа", но прибавил – "залог" (обручение), чтобы этим уверить нас в получении всего обещанного Богом. Действительно, если бы Бог не хотел даровать нам всего, что обещал, то не благоволил бы дать и залога, чтобы не потерять его попусту и напрасно. И смотри, какое благомыслие у Павла! "Что еще, – говорит он, – должно сказать в подтверждение того, что истина обетований зависит не от нас, когда и то самое, что вы твердо и непоколебимо стоите в вере, зависит не от нас, но от Бога? Утверждающий (Извествуяй же) (βεβαιών – утверждающий) вас, – говорит, – Бог, т. е., не мы утверждаем вас, потому что и мы сами имеем нужду в утверждающем. Итак, никто не должен думать, что истина проповеди чрез нас подвергается опасности. Сам (утверждающий нас в вере) все принял на Себя, сам о всем печется". 5. Что же значит: "помазавший и запечатлевший"? Значит – даровавший Духа, чрез Которого совершил и то и другое – помазание и запечатление, соделав нас вместе и пророками, и священниками, и царями, потому что в древности были помазываемы получавшие эти достоинства. Но мы ныне имеем не одно которое-нибудь из этих достоинств, но все три, и притом в высшей мере, так как мы и царство надеемся получить, и соделываемся священниками, когда приносим тела наши в жертву Богу, (по наставлению апостола, который) говорит: "представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу" (представите члены ваши жертву живу, благоугодну Богови) (Рим.12: 1), наконец мы делаемся и пророками, потому что чего " не видел глаз, не слышало ухо" (око не виде и ухо не слыша), то открыто нам (1Кор. 2: 9). Но царями мы можем быть еще и иначе, именно – если будем обуздывать неуместные помыслы. Что такой (обуздывающий свои помыслы) действительно есть царь, и даже более чем облеченный только в диадему, это я теперь же покажу вам. Царь имеет много войска, а мы и более того имеем помыслов. В самом деле, невозможно исчислить необъятного множества помыслов наших. Впрочем, можно видеть не только многочисленность наших помыслов, но и то, что в этом множестве их есть и полководцы, и тысячники, и сотники, и стрелки, и пращники. Что еще отличает царя? Одежды. Но и он (обуздывающий свои помыслы) облекается еще в лучшую и драгоценнейшую одежду, которой ни моль не снедает, ни время не истребляет. Он имеет и многовидный славный венец – венец милосердия Божия, как сказано: "благослови душе моя Господа …  венчающего тебя милостию и щедротами" (Пс.102: 1, 4); венец славы – "славою и честию увенчал Его" (Пс.8: 6); венец благоволения Божия – "благоволением, как щитом, венчаешь его" (яко оружием благоволения венчал еси нас) (Пс.5: 13); венец благодатей – "прекрасный венок для головы твоей" (венец бо благодатей приимеши на твоей главе) (Притч.1: 9). Видишь ли, как разнообразно украшена эта диадема, и насколько она великолепнее обыкновенной. Но исследуем тщательнее и глубже принадлежности этих царей. Обыкновенный царь, имея во власти своей копьеносцев, всем им дает повеления, и все они повинуются и служат ему. Но я покажу тебе, что другой царь имеет бόльшую власть. Что касается числа подвластных, то оно у обоих равное, или даже у последнего и больше; остается только рассмотреть покорность (тому и другому оказываемую). Не представляй мне здесь в пример (царей) лишившихся царства, или умерщвленных собственными их телохранителями. Нет, не таких (царей) выведем на сцену, но с той и другой стороны поищем таких, которые благополучно управляли своими царствами. Итак, представь со своей стороны кого угодно, а я всякому, кого ты представишь, противопоставлю одного патриарха (Авраама). Подумай, какое множество помыслов должно было восстать в душе его, когда ему повелено было принести в жертву сына? Однако все эти помыслы он покорил, и все они повиновались ему с бόльшим страхом, чем какому-нибудь царю его телохранители. Одним взором он укротил все помыслы, так что ни один из них не осмелился показать ни малейшего знака противоречия, но все преклонились пред ним, и покорились ему, как царю, хотя по природе они весьма непокорны и даже неукротимы. Не так страшны острия копий, прямо устремленных многочисленными воинами, как страшны были тогда эти помыслы. Естественная любовь отца к сыну не острее ли самых копий? Потому она могла и уязвлять душу отца гораздо глубже, чем самое изощренное острие копья. Не бывало столь острого копья, как остры были стрелы помыслов, изощряемые в глубине души родительскою любовью к сыну и пронзавшие сердце праведника. Там потребны и время, и намерение, и удар, и чувство мучительной боли, а затем уже следует смерть. Здесь же ничего подобного не требовалось; следовательно, и раны наносимы были несравненно скорее и глубже. Но, несмотря на то, что против него ополчилось тогда такое множество помыслов, в душе его была великая тишина; и все помыслы, предстоя пред ним в стройном чине, более украшали его, нежели устрашали. Итак, посмотри на этого праведника в ту минуту, когда он извлек нож, и противопоставляй ему каких тебе угодно царей – Августов, Кесарей. Ты, верно, не представишь ничего столь высокого, и никогда не найдешь образца столь величественного и столь достойного небес. Этот праведный муж восторжествовал тогда над самовластием самым могущественным, потому что нет ничего самовластнее природы. Поэтому хотя бы ты представил тысячи мужей, которые умертвили тиранов, ты не укажешь нам ни одного подобного мужа. Поистине, это была победа, свойственная ангелу, а не человеку. Смотри. Природа повержена долу со всем ее оружием, со всем воинством; а он твердо стоит, простерши руки не с венцом, но с ножом, который блистательнее всякого венца; и сонмы ангелов рукоплещут ему, и сам Бог с небес провозглашает его победителем. Так как он был гражданином неба, то оттуда же он получил и провозглашение. Итак, что может быть славнее этого? Или, лучше, что могло бы равняться этой награде? Если бы и на олимпийских играх одержавшего победу не глашатай, стоящий внизу, но сам царь, вверху сидящий, встав, провозгласил победителем, то не почел ли бы он такое провозглашение наградою, блистательнейшею самых венцов, и не обратил ли бы на себя внимания всех зрителей? Скажи же теперь, на какой степени славы и величия должно поставить этого святого мужа, которого не земной царь, но сам Бог с неба во всеуслышание провозглашает победителем, – не на олимпийском зрелище, но на зрелище целого мира, пред сонмами ангелов и архангелов? Если угодно, выслушаем и самое провозглашение. В чем же состояло это провозглашение? – "Авраам! Авраам! … не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня" (Аврааме, Аврааме, да не возложиши руки твоея на Исаака, ниже да сотвориши ему что: ныне бо познах, яко боишися ты Бога, и не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради) (Быт.22: 12). Что же это значит? Ужели Тот, Который знает все вещи прежде бытия их, только теперь узнал (Авраама)? Ведь и человеку даже была очевидна богобоязненность этого мужа: столько показал он примеров своего повиновения Богу – напр., когда Бог сказал ему: "пойди из земли твоей, от родства твоего" (изыди от земли твоея и от рода твоего) (Быт.12: 1), когда для Бога и из благоговения к Нему предоставил племяннику своему избрать плодоноснейшую страну, когда избавил его от великих и многих опасностей, когда по повелению Божию не усомнился идти в Египет, и не огорчился, когда там лишился было жены, и во многих других случаях. По этим примерам, как я сказал, богобоязненность (Авраама) мог знать и человек, не только Бог, Который не имеет нужды выжидать самых дел, чтобы видеть их последствия. Притом как же (Бог) и оправдал его, если не знал его? "Поверил, – говорится, – Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность" (Верова Авраам и вменися ему в правду) (Рим.4: 3). 6. Итак, что же значит: "теперь Я знаю" (ныне познах)? Сирийский переводчик передает эти слова так: "теперь ты показал", т. е. людям. "Я сам, – говорит, – давно знал тебя, еще прежде всех Моих тебе повелений". Но почему же и людям (показал только) теперь? Разве прежние примеры недостаточны были показать его богобоязненность? Без сомнения, достаточны. Но этот последний пример, несомненно, настолько превосходит все прежние, что те в сравнении с ним кажутся ничего не значащими. Итак, "теперь Я знаю" сказано с тем намерением, чтобы превознести этот последний подвиг (Авраама) и поставить его выше всех других. Это обыкновенный образ выражения и у многих людей в случаях особенной важности и превосходящих прежние. Например, если кто получит от другого дар, несравненно больше прежних, то он обыкновенно говорит: "Теперь я узнал, что такой-то любит меня", выражая этим не то, чтобы он прежде не знал этого, а желая показать, что настоящий дар более всех (прежде полученных). Так и Бог, беседуя (с Авраамом) человеческим языком, говорит: "теперь Я знаю", желая показать не что иное, как превосходство настоящего его подвига, а не то, чтобы в это время только узнал его богобоязненность, или как велика эта богобоязненность. Так и тогда, когда Он сказал: "сойду и посмотрю" (приидите, сошедши узрим) (Быт.18: 21), сказал так не потому, чтобы Ему нужно было сходить – ведь Он все наполняет, и все ясно видит – но для того, чтобы нас вразумить, что Он не без причины что-либо определяет. Также, когда Давид говорит: "Господь с небес призрел" (Господь с небесе приниче) (Псал.13:2), то этой метафорой, взятой от людей, означает в Боге точное познание. Так и здесь: "теперь Я знаю" для того сказал (Бог), чтобы показать, что этот подвиг выше всех прежних; и в подтверждение этого присовокупляет следующие слова: "не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня" (яко не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради). Не сказал просто – "сына", но присовокупляет еще – "единственного" (возлюбленнаго). В самом деле, (Авраам) с твердостью подвизался здесь не только против природы, но и против той любви к сыну, которая была особенно велика в нем, как в силу собственной добродетели, так и в виду многих добродетелей сына. Если же отцы неравнодушно переносят смерть и преступных детей, но и их оплакивают, то кто выразит высоту любомудрия этого отца, который решился заклать собственными руками сына, – сына настоящего, единородного, возлюбленного Исаака? Подлинно, этот подвиг блистательнее целых тысяч диадем и бесчисленных венцов. У того, кто носит обыкновенный венец, может отнять его не только внезапная смерть, но и прежде смерти еще тысячи неблагоприятных обстоятельств; напротив, у того, кто украшен этою необыкновенною диадемою, отнять все и после смерти не может никто – ни свой, ни чужой. Рассмотри же, прошу, и драгоценнейший камень в этой диадеме, потому что наверху она закрепляется как бы драгоценным камнем. Чем же это? Словом: "Для Меня" (Мене ради). В самом деле, не то удивительно, что не пощадил сына, но то, что – ради Него. О, блаженная десница! Какой чудный нож ты восприняла? О, дивный нож! Какая чудная десница тебя восприняла? О, дивный нож! На какое употребление ты назначен, какое ты совершил служение, и сколь чудным образом послужил? Как это – и обагрился ты кровью, и не обагрился? Я не знаю уже, что и сказать: так страшно было это таинство! Нож не коснулся тела отрока, не прошел чрез гортань этого святого, не обагрился кровью праведника; а если справедливее сказать, то и коснулся, и прошел, и обагрился кровью, и потоплен был в ней, и не был потоплен. Может быть, вам кажется, что я противоречу сам себе, как потерявший рассудок. И действительно, рассудок мой теряется при размышлении о чуде, случившемся с этим праведником; однако я нисколько не противоречу себе. Действительно, рука этого праведника вонзила уже нож в гортань сына, но рука Божия и вонзенному ножу не допустила обагриться кровью. Не Авраам только держал нож, но и Бог. И тогда как Авраам наносит удар решением воли, Бог останавливает его Своим гласом. Один и тот же глас и вооружил десницу праведника и удержал ее, и рука, управляемая Богом, как бы вождем, все делала по Его мановению, и во всех движениях повиновалась Его гласу. Смотри, в самом деле: Бог сказал: "заколи" – и она тотчас вооружилась; сказал: "не заколай" – и она тотчас отлагает оружие. Так искусно устроено было все. Таким образом, Бог показал в нем всему миру – вождя и воина, сонмам ангелов – венценосного священника, царя, увенчанного диадемою, или лучше сказать – ножом, с победным знамением в руке, героя, победителя без сражения. Подобно тому, как какой-нибудь военачальник, выставив вперед искусного и мужественного воина, одним вращением оружия, одним видом и быстротою движения его часто приводит в страх врага своего, так и Бог одним только произволением, одним только видом и положением праведника поразил и обратил в бегство всеобщего нашего врага диавола, который, я думаю, тогда бежал в страхе и ужасе. "Но, –скажет кто-нибудь, – почему же Бог не попустил деснице праведника обагриться кровью (сына), чтобы тотчас воскресить закланнаго?" Потому что Богу несвойственно принимать такие кровавые жертвы: они служат трапезою только для проклятых демонов. Здесь же (в жертвоприношении Авраамовом) открылись вместе – и человеколюбие Владыки, и верность раба. Прежде (Авраам) вышел только из земли своей; а теперь отказался даже от своей природы. Потому-то и получил сверх сына еще и другое несравненно большее, – и весьма справедливо. В самом деле, он решился не называться отцом, лишь бы перед Богом явиться верным рабом, и за это не только остался отцом, но сделался еще и священником. И так как он отказался от своего для Бога, за это и Бог, возвратив, что было его, даровал ему и Свое. Притом, когда враги строят козни праведникам, Бог попускает дойти искушениям до самого дела и тогда творит чудеса, – так было, напр., в печи вавилонской и во рве львином; когда же сам повелевает им что-либо, то повеление Его останавливается на готовности их исполнить его. 7. Скажи же теперь, чего еще недоставало к этой доблести? В самом деле, разве Авраам предвидел, что будет? Разве мог предугадывать человеколюбие Божие? Правда, он был пророк, но и пророк не все знает. Иначе, заклание (Исаака) было бы излишне и недостойно Бога. Если же ему нужно было узнать, что Бог силен воскресить и из мертвых, то это он гораздо убедительнее узнал в разрешении неплодия Сарры, или даже еще прежде этого примера, потому что веровал. Ты же должен не удивляться только этому праведнику, но и соревновать ему. Видя, как он во время такого великого возмущения и обуревания волн плывет как бы при ясной и тихой погоде, и ты, подобно ему, возьми в руки кормило послушания и мужества. Не о том только рассуждай, что он устроил жертвенник и приготовил дрова, но вспомни и то, что говорил ему сын его, и размысли, сколько страшных полчищ устремилось на него, когда он, отец, услышал от сына слова: "где же агнец?" (где овча?) (Быт.22: 7). Подумай, сколько тогда восстало на него помыслов, вооруженных не железом, но огненными копьями, которые поражали и пронзали сердце его со всех сторон? Если и теперь многие, даже не будучи отцами, сокрушаются об этом и проливают слезы, не зная, чем кончилось это дело; многие же, и зная это, плачут, как я вижу, то какие страдания должен был вытерпеть тот, который родил, воспитал и, будучи уже в старости, имел только одного этого сына, которого теперь видит пред собою, слышит эти слова, и готовится тотчас умертвить? С другой стороны, какое благоразумие в словах (сына)! С какой кротостью он выслушивает ответ (отца)! И кто же тут действовал? Неужели диавол, чтобы еще более разжечь сердце (Авраама)? Нет, тут действовал Бог, чтобы еще более испытать и очистить златую душу этого праведника. Когда говорила жена Иова, тогда действовал диавол, потому что таков был совет (Иов.2: 9). Но Исаак не произнес ни одного богохульного слова; напротив, все говорил весьма благочестиво и благоразумно. Необыкновенно трогательны были слова его, и как мед сладкие истекали из его спокойной и кроткой души. Каменное сердце могли смягчить такие слова; но они нисколько не тронули и не поколебали того адаманта (Авраама). Он не сказал: "Для чего ты называешь отцом того, кто немного спустя не будет твоим отцом; того, кто лишился уже этой чести?" Но для чего сын спрашивает (отца)? Конечно, не просто из любопытства и не по излишней любознательности, но потому, что и он заботился об исполнении предпринятого (жертвоприношения). Он так рассуждал с собою: "Если бы отец не хотел сделать меня участником (жертвоприношения), то не оставил бы рабов при подошве горы, а меня не взял бы одного (на гору)", вот почему он и спрашивает отца тогда, когда они были одни, и никто не мог слышать их разговора. Вот как благоразумен был этот сын! Мужи и жены, не воспламеняется ли сердце у всех вас? Не каждый ли из вас мысленно готов обнять и облобызать этого отрока? Кто из вас не дивится его благоразумию и не изумляется той благоговейной покорности его, по которой он и в то время как (отец) связывал его и возлагал на дрова, не испугался, не вскочил, не стал обличать отца, как бы сумасшедшего; напротив, позволил ему связать себя, вести и возложить на дрова, и все это перенес молча, как какой-нибудь агнец, или – лучше – как общий всех Владыка? И действительно, Исаак подражал Ему в послушании и кротости, и был образом Его: "как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен" (яко овча на заколение ведеся и, яко агнец пред стригущим его, безгласен) (Ис. 53: 7). Правда, отрок этот говорил; но говорил также и Владыка его. Как же он был безгласен? То есть ничего не говорил дерзко и грубо, но все так скромно и уступчиво, что слова его более, чем молчание, обнаруживали покорность и кротость его. Точно также и Христос хотя ударившему Его в ланиту и сказал: "если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?" (аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще ли добре, что Мя биеши?) (Иоан.18: 23), но этими словами еще более обнаружил Свою кротость, чем, если бы промолчал. И как Исаак произносил имя отца у жертвенника, так и Христос с креста взывал, говоря: "Отче! прости им, ибо не знают, что делают" (Отче, отпусти им: не ведят бо что творят) (Лук.23: 34). Что же патриарх? "Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой" (Быт.22: 8). Оба они произносят естественные имена, один – отца, другой – сына. Жестокая война и сильная буря поднимается с обеих сторон, а кораблекрушения нет ни на которой из них. И это потому, что всем управляет любомудрие. Потом, лишь только услышал Исаак имя Бога, ни слова уже не говорил более, чтобы не любопытствовать напрасно. Так благоразумен был этот отрок в самом цвете возраста! Итак, видишь, сколько воинств и в скольких сражениях победил этот царь? Подлинно, варвары, часто нападавшие на Иерусалим, не были так страшны для этого города, как (для Авраама) помыслы, отовсюду на него восстававшие. И, однако, он восторжествовал над всеми ими. Желаешь ли видеть в нем и священника? Доказательство не далеко. В самом деле, когда ты видишь его с огнем и ножом в руках стоящим у жертвенника, почему после этого будешь сомневаться в его священстве? Если хочешь видеть и жертву, им принесенную, можешь видеть – даже сугубую. Он принес сына, принес и овна, а прежде всего – свою волю. Кровью овна он освятил свою десницу, а закланием сына – свою душу. Таким образом, он рукоположен во священника кровью единородного и принесением в жертву агнца, подобно тому, как и (подзаконные) священники освящаемы были кровью (жертв) приносимых Богу. Желаешь ли, наконец, видеть (в Аврааме) и пророка? "Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался", – говорит (Христос) (Иоан.8: 56). Так точно и ты в купели крещения соделываешься царем и священником и пророком: царем – повергнув долу все злые дела и умертвив греховные пожелания; священником – через посвящение себя Богу, чрез принесение тела своего в жертву Ему и чрез духовное заклание самого себя, (по словам апостола, который) говорит: "если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем" (2Тим.2: 11); наконец, соделываешься и пророком, – так как познаешь будущее, делаешься богодухновенным и запечатленным. Подобно тому, как воины запечатлеваются печатью, так и верующие– Духом Святым, чтобы всякому ты был заметен, если выйдешь из строя. Иудеи имели печатью обрезание, а мы – "залог Духа" (обручение Духа). Итак, узнав это и размыслив о высоком достоинстве, полученном нами в крещении, покажем в себе жизнь, достойную этой благодати, чтобы получить нам и будущее царство, которого все мы да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ

Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире (2Кор. 1:12). Утешение, доставляемое чистою совестью. – Непреложность Божиих обетований. – Вера и  добродетель Авраама. – Его твердость. 1. Здесь (апостол) открывает нам еще другое, не только немаловажное, напротив очень важное средство к утешению, могущее ободрить душу, потопляемую бедствиями. Так как он сказал: "Бог избавил нас"(избавил ны есть), и все дело приписал щедротам  Божиим и молитвам коринфян, то, чтобы не сделать чрез это своих слушателей беспечными, если они будут возлагать упование свое только на милосердие Божие и молитвы других, он далее показывает, что и сами (апостолы) немало сделали со своей стороны. На такое участие свое (апостол) и выше указал, когда говорил: "Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше" (якоже избыточествуют страдания Христова, избыточествует и утешение наше) (ст. 5). Но здесь он высказывает еще другую свою добродетель. Какую же? Ту, что: "Мы, – говорит, – где ни жили, везде поступали по чистой и искренней совести. А это немало служит к успокоению и утешению нашему, и не только к утешению, но и к другому, что гораздо более утешения, – к похвале". Так говорил (апостол верующим) как для того, чтобы и их научить не упадать духом в скорбях, но радоваться, если только будут иметь чистую совесть, так, отчасти, и для того, чтобы обличить пред ними лжеапостолов. И как в первом послании говорил он: "Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова" (посла мене Христос благовестити не в премудрости слова, да не испразднится крест Христов) (1Кор. 1:17), и: "чтобы вера ваша [утверждалась] не на мудрости человеческой, но на силе Божией" (да вера ваша не в мудрости человеческой, но в силе Божией будет) (1Кор. 2:5), так и здесь говорит: "не в мудрости, но благодатию Божиею". Кроме того, словом "не в мудрости" он намекает и на нечто другое, т. е. не обманом и обольщением; и таким образом посрамляет мирское научение. "Похвала наша, – говорит, – есть свидетельство совести нашей", т. е., когда совесть наша не имеет причины осуждать нас как преступников, преследуемых за худые дела. "Хотя бы, – говорит, – мы терпели бесчисленные бедствия, хотя бы нам отовсюду угрожали нападения и опасности, для нашего утешения, и не только для утешения, но и для получения венца, достаточно одного свидетельства чистой совести – что мы терпим эти бедствия не какое-нибудь преступление, но за угодное Богу, за добродетель, за истинное любомудрие и за спасение многих". Итак, первое утешение (о котором выше говорил апостол) проистекало от Бога; а это (о котором теперь говорит) от них самих, и было плодом чистой их жизни. Потому-то и похвалою он называет это утешение, что оно было плодом их добродетели. В чем же эта похвала и что свидетельствует нам совесть наша? "в простоте и богоугодной искренности" (Яко в простоте и чистоте), – т.е., ничего не делали коварно, или лицемерно, или притворно, или из лести, или злонамеренно, или для обмана и обольщения, или по другим подобным побуждениям; но поступали всегда со всякой свободою, простотою, истиною, в чистоте и незлобии сердца, с бесхитростною душою, не имели ничего, что бы нужно было скрывать, ничего зазорного. "не по плотской мудрости" (не в мудрости плоти), т.е., без коварства и лукавства, без изысканных слов и хитросплетенных умствований – это именно он и называет плотскою мудростью. Итак, чем (лжеапостолы) надмевались, то именно он отвергает и презирает, явно показывая этим, что плотское мудрование недостойно похвалы, и что сам он не только не ищет его, но еще стыдится и отвращается. "но по благодати Божией жили в мире" (но благодатию Божиею жихом в мире). Что значит: "по благодати Божией"? Значит – премудростью и силою, данными нам от Бога, проявляемыми в чудесах и победе над мудрецами, риторами, философами, царями и народами, несмотря на то, что мы люди грубые и ничего не заимствовали от мирской мудрости. И немаловажное это было утешение и похвала – в сознании, что они действовали не человеческою силою, но совершали все благодатью Божией. "В мире". Так было не в Коринфе только, но и по всей вселенной. "Особенно же у вас" (Множае же у вас). Что " Особенно ж у вас "? – "По благодати Божией жили". "У вас мы совершали, – говорит,– больше чудес и знамений, большую соблюдали осторожность и заботились о безукоризненном образе жизни". (Апостол) и это называет благодатью Божией, ей же приписывая и собственные подвиги. Там (в Коринфе) он совершил сверхдолжный подвиг, когда, щадя слабость коринфян, проповедывал у них Евангелие без всякого со стороны их возмездия. "Мы пишем вам не иное, как то, что вы читаете или разумеете" (Не иная бо пишем вам, но яже чтете и разумеваете) (ст. 13). Так как (апостол) высказывал себе великие похвалы, и, по-видимому, свидетельствовал только сам о себе, что могло показаться неудобным, то он приводит в свидетели того, что говорил, опять самих коринфян. "Пусть, – говорит, – никто не думает, что слова мои самохвальство, неоправданное делами: я передаю вам только то, что вы сами знаете, и, что я не лгу, в том мне свидетелями прежде других должны быть вы. Читая послания наши, вы видите, что в них написано то же самое, что вам известно о нас же на самом деле, и что ваше свидетельство не противоречит нашим посланиям, напротив – то, что вы прежде знали о нас, совершенно согласно с тем, что читаете о нас в посланиях". "Так как вы отчасти и уразумели уже" (Якоже и разумеете нас отчасти) (ст. 14), т. е., "Вы не по слуху знаете о наших делах, но из самого опыта". Слово же "отчасти" (апостол) употребил из скромности. Таков уже у него обычай: лишь только скажет о себе что-нибудь великое, по требованию необходимости (иначе он этого не делает), как тотчас старается смягчить возвышенность слов своих. "Надеюсь, до конца уразумеете" (Уповаю же, яко и до конца уразумеете) (ст.13). 2. Видишь ли, как он на бывшем основывает надежду на будущее – и не только на бывшем, но и на силе Божией; не просто выразил уверенность, но все возложил на Бога и надежду на Него. "Мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа" (Яко похваление вам есмы, якоже и вы нам в день Господа нашего Иисуса Христа) (ст. 14). Здесь (апостол), представляя коринфян участниками и сообщниками в славе его деяний, предупреждает зависть, которая могла родиться в них от прежних его слов. "Похвала моя, – говорит, – принадлежит не мне одному, но от меня переходит и к вам, и взаимно от вас ко мне". Так как он превознес себя, указав на прошедшие свои дела и обещав такие же впредь, то, чтобы слушатели не вздумали упрекать его как человека высокомерного и не увлеклись, как я сказал, чувством зависти, он разделяет с ними славу свою, усвояя и им этот венец похвал. "Если,– говорит, – мы будем действительно таковы, то наша похвала будет и вашей славой, подобно тому, как, наоборот, когда и вы имеете добрую славу, мы радуемся, торжествуем и увенчиваемся". И здесь опять слова (апостола) показывают великое его смиренномудрие – он говорит не как учитель с учениками, а как ученик с равными учениками. Так он умеряет речь свою! И смотри, как он возводит коринфян к высшему и приучает их к любомудрию, когда устремляет мысли к великому дню Господню. "Не сказывайте мне, – говорит, – о настоящем, т. е. о поношениях, оскорблениях, насмешках, которые терпим от многих; земное ничто не важно – ни радости, ни печали, ни порицания, ни похвалы человеческие; но вспоминайте тот страшный и ужасный день, в котором все будет открыто. Тогда и мы прославимся в вас, и вы в нас, если откроется, что у вас были такие учители, которые ничему человеческому не учили, и, ведя жизнь непорочную, не подавали никакого повода к соблазну; а у нас были такие ученики, которые поступали не так, как обыкновенные люди– не колебались, но с готовностью принимали все и ни в чем не противомудрствовали. И ныне открыто это имеющим ум Христов, а тогда откроется всем. Итак, если мы и скорбим ныне, то не малое имеем и утешение, как от доброй совести, так и от ожидаемого тогда откровения. Ныне одна совесть наша знает, что мы во всем поступаем по благодати Божией, как и вы это знаете, и еще узнаете; а тогда и все люди узнают и наши и ваши дела, и увидят, как мы прославляемся друг за друга". Таким образом, чтобы (коринфяне) не подумали, что вся слава от похвалы принадлежит только одному ему, он представляет и им случай к похвалению, и тем отвлекает (их внимание) от настоящих скорбей. И как поступил относительно утешения, сказав: "утешаемся для вашего утешения" (утешаемся о вашем утешении), так и здесь поступает, говоря: "мы хвалимся вами, так же как и вы нами",делая их, таким образом, участниками себе во всем – в утешении, в страданиях и в самом спасении своем, поскольку и это спасение приписывает их молитвам, когда говорит: "при содействии и вашей молитвы за нас, избавил нас Бог" (споспешествующим и вам молитвою, избавил ны есть Бог). Так же точно и похвалу свою делает общею (с коринфянами). Как там говорил: "зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" (ведяще зане якоже общницы есте страстем нашим, такожде и утешению) (ст. 7), так и здесь говорит: "мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа. И в этой уверенности я намеревался придти к вам ранее" (похваление вам есмы, якоже и вы нам. И сим упованием хотех к вам приити прежде) (ст. 15). Какая это "уверенность"? "То, – говорит, – что я надеюсь на вас, что вы будете моею похвалою, а я вашею, что я от сердца люблю вас, что я не сознаю в себе ничего худого и уверен, что у вас все духовно, и что свидетелями в этом будете для нас вы". "Намеревался придти к вам … и через вас пройти в Македонию" (Хотех к вам приити и вами проити в Македонию). Но в первом послании (апостол) дал противное этому обещанию: "Я приду к вам, – говорит, – когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию" (прииду к вам … егда Македонию прейду; Македонию бо прохожду) (1Кор. 16:5). Итак, почему же он говорит здесь противное? Нет, не противное. Правда, это противоречит тому, что он писал прежде, но не противоречит его желанию. Поэтому он и не сказал здесь: "я писал вами пройти в Македонию", но: "намеревался". "Если, – говорит, – я и не так написал, но я все же прежде старался и желал придти к вам; до такой степени, – говорит, – не хотелось мне придти к вам позже, нежели как обещал, что даже хотел придти ранее". "Чтобы вы вторично получили благодать" (Да вторую благодать имате). Что такое "вторую благодать"? Т. е. сугубую – одну от послания, другую от присутствия. "Благодатью" же здесь называет он радость. "И через вас пройти в Македонию, из Македонии же опять придти к вам; а вы проводили бы меня в Иудею. Имея такое намерение, легкомысленно ли я поступил?" (И вами проити в Македонию, и паки от Македонии приити к вам, и вами проводитися во Иудею. Сие же хотя, еда что убо легкотою деях?) (ст. 16 и 17). 3. Здесь (апостол) уже прямо снимает с себя упрек в замедлении и неисполнении своего обещания придти (к коринфянам). Смысл слов его такой: "Я хотел придти к вам. Почему же не пришел? Не по легкомыслию ли и непостоянству? (А таково значение слов "легкомысленно ли я поступил?" (еда что убо легкотою деях). Нет. Почему же? Потому что, "что я предпринимаю, не по плоти предпринимаю" (яже  совещаваю, не по плоти совещаваю). Что же значит: "не по плоти"? Не как плотской человек. "У меня то "да, да", то "нет, нет?" (Да будет у мене, еже ей ей, и еже ни ни?). Но и это еще не ясно. Что же такое он говорит? "Человек плотской, – говорит, – т. е. прикованный только к настоящему, в настоящем всегда живущий и не находящийся под влиянием Духа Божия, может пойти всюду и блуждать, где вздумает; напротив, служитель Духа Божия и им водимый и управляемый, не может всегда быть господином своей воли, завися от власти Духа. С ним бывает то же, что с верным рабом, который только исполняет приказания господина своего, и не имеет власти над собою, и не знает отдыха даже на малое время; он иногда обещает что-либо своим товарищам, но после не исполняет своего обещания, когда оно окажется противным воле господина его". Вот что значат слова (апостола): "не по плоти предпринимаю" (не по плоти совещаваю), то есть: "Я нахожусь под управлением Духа Божия, и не имею власти идти, куда хочу: я подчинен власти и повелениям Утешителя, и Его голос руководит и управляет мною. Потому я и не мог придти к вам; это не угодно было Духу Божию. Подобное часто бывало и судя по Деяниям Апостольским (Деян.16: 6-9): когда апостолы намеревались идти вместе, Дух повелевал им идти в другое место. "Итак, что я не пришел к вам, несмотря на свое обещание, это зависело не от легкомыслия моего или непостоянства, но от Духа, которому я подчинен и должен повиноваться". Видишь ли и здесь обычный образ его умствования? Из того, что, по мнению других, служило доказательством, что он рассуждает по плоти, т. е., что он не исполнил своего обещания, – из этого самого он показывает, что он располагает собою всецело по Духу, совершенно противно предпринимаемому по плоти. "Что же, – скажет кто-либо,– разве (апостол) не по внушению Духа Божия обещался (придти)?" Нет (не по внушению Духа). Я и прежде говорил, что Павел не все предвидел будущее и имеющее совершиться успешно. Вот почему и в первом послании он говорит: "чтобы вы меня проводили, куда пойду" (да вы мя проводите, аможе аще пойду) (1Кор. 16: 6), – конечно, из опасения, чтобы, сказавши "в Иудею", после не быть принужденным отправиться в другое место; здесь же, после того как этого не случилось, говорит уже: "а вы проводили бы меня в Иудею" (и вами проводитися во Иудею). Так как обещание придти к ним (в Коринф) было делом любви его к ним, то он и сказал об этом ясно. А желание его отправиться от них в Иудею нисколько их не касалось; потому он и сказал раньше об этом неопределенно. Но после, когда удостоверился и в этом, говорит здесь уже прямо, что пойдет в Иудею. И это сделано для пользы, чтобы кто-нибудь из них не подумал о нем более надлежащего. В самом деле, если бы (апостолы) не показали в себе никаких знаков немощи человеческой, то до какого бы нечестия могли дойти люди, когда, несмотря и на эти знаки, хотели принести в жертву им волов? И что ты удивляешься тому, что Павел не всегда знал будущее, если иногда не знал и того, о чем лучше молиться? "Ибо мы не знаем, – говорит, – о чем молиться, как должно" (О чесом бо помолимся, яко же подобает, не вемы) (Рим.8: 26). И не только это говорит, чтоб показать свою скромность, но еще указывает и самый случай, когда он не знал, о чем лучше ему надлежало молиться. Когда же он не знал этого? Тогда, как молился об удалении от него искушений. "Дано мне, – говорит, – жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но [Господь] сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи" (Дадеся ми пакостник плоти, ангел сатанин, да ми пакости деет. О сем трикраты Господа молих. И рече ми: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается) (2Кор. 12: 7-9). Видишь ли, как не знал (апостол), чего ему лучше надлежало просить? А потому и не получил, хотя и неоднократно молил о том. "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»" (Верен же Бог, яко слово наше, еже к вам, не бысть ей и ни) (ст.18). Здесь (апостол) прекрасно разрешает возникавшее возражение. "Если ты, – могли ему сказать, – обещавшись придти к нам, отложил намерение, и у тебя нет "да да" и "нет нет", напротив, ты впоследствии переменяешь прежде сказанное тобою, как поступил касательно твоего путешествия к нам, – то – горе нам! – не случалось ли того же и в самой проповеди?" Итак, чтобы этого не подумали и не смущались, он говорит: "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»". "В проповеди, – говорит, – этого не было, а бывало это только в дороге и путешествиях. В проповеди наши слова всегда верны и неизменны", – "словом" же здесь называет он проповедь. Далее представляет неоспоримое доказательство этого, относя все дело проповеди к Богу. Слова его имеют такой смысл: "обещание придти было мое, т. е., я от себя обещал это; проповедь же не мое дело и не человеческое, но Божие; а что от Бога, то недоступно для лжи и обмана. Поэтому и сказал: "верен Бог", т. е. истинен. Итак, не заподазривайте того, что происходит от Бога, и в чем нет ничего человеческого". Упомянув же о "слове", (апостол) далее присовокупляет и объяснение, о каком слове он говорит. 4. Итак, какое же это "слово"? "Ибо Сын Божий, – говорит, – Иисус Христос, проповеданный у вас нами, мною и Силуаном и Тимофеем, не был «да» и «нет»" (Ибо Сын Божий, иже у вас нами проповеданный, мною и Силуаном и Тимофеем, не бысть ей и ни) (ст. 19). Здесь он выводит на сцену и других учителей для того, чтобы этим указанием не на слушателей только, но вместе и на учителей, еще более подтвердить достоверность своего свидетельства. Правда, (те, на кого указывает апостол), были ученики же; но он, по своему смирению, причисляет и их к чину учителей. Что же значит: "не был «да» и «нет»? "Я не извращал, – говорит, – смысла первой моей проповеди; не проповедывал вам ныне так, а завтра иначе, потому что это свойственно только заблудившемуся разуму, а не вере. "Но в Нем было «да»" (Но в Нем самом ей бысть), т. е., слово проповеди остается непоколебимо и твердо". "Ибо все обетования Божии в Нем «да» и в Нем «аминь», - в славу Божию, через нас" (Елика бо обетования Божия, в том ей, и в том аминь, Богу к славе нами) (ст. 20). Что значит: "все обетования Божии" (елика обетования Божия)? Много обетований содержит проповедь Евангельская, и о многих обетованиях благовествовали и проповедовали (апостолы). Они говорили и о воскресении, и о восхищении на небо, и о бессмертии, и о великих наградах в будущей жизни и неизреченных там благах. Эти-то обетования (апостол) называет непреложными и говорит, что в них не было – ей и ни. Смысл его слов такой: "Что я вам говорил об этих обетованиях, то не было иногда истинно, а иногда ложно, как мое обещание придти к вам, но всегда истинно". И, прежде всего, защищает догматы веры и слово о Христе, говоря: "И слово мое, и проповедь моя не было то «да», то «нет» (не бысть ей и ни); потом уже самые обетования: "ибо все обетования Божии в Нем «да»" (елика бо обетования Божия, в том ей). Если же верны обетования Божии, и нет сомнения, что Бог исполнит их, то тем более верен Он сам, и слово о Нем твердо, и нельзя сказать, что иногда Он есть, иногда же нет Его, но всегда есть, и один и тот же. Что же значит: "в Нем «да» и в Нем «аминь» (в том ей, и в том аминь)? Этими словами он показывает, что обетования Божии непременно сбудутся, поскольку и существование, и исполнение их зависит от Бога, а не от человека. Итак, нечего бояться: обещает не человек, которого можно подозревать в неверности, но Бог, Который говорит и творит. "В славу Божию, через нас" (Богу к славе нами). Что значит: "в славу через нас"? Он исполнит обетования Свои чрез нас, т. е., изливая благодеяния Свои на нас, к славе Его. Это и значит: "В славу Божию". А если исполнение обетований служит к славе Божией, то они непременно исполнятся, потому что Бог не может презреть Своей славы, хотя бы и презрел наше спасение, равно как и в силу беспредельного Его человеколюбия. Кроме того, спасение наше тесно соединено с Его славою, которая открывается в исполнении обетований Его. Итак, если исполнение обетований служит к славе Божией, то, конечно, совершится и наше спасение. То же самое постоянно внушает (апостол) и в послании к Ефесянам, когда говорит: "в похвалу славы Его" (Ефес.1: 14); и везде употребляет такие выражения, желая показать необходимость исполнения обетований Божиих. То же говорит и здесь, т. е., что обетования Божии непреложны, так как исполнение их служит не только к нашему спасению, но вместе и к  славе Божией. "Итак, не беспокойся, – говорит, – о том, что обетования эти через нас возвещены, и не сомневайся в верности их исполнения, потому что исполнение их зависит не от нас, а от Бога, Которому они и принадлежат, так как мы возвестили вам не свои, а Его обетования". "Утверждающий же нас с вами во Христе и помазавший нас [есть] Бог: и запечатлевший и давший залог Духа в сердца наши" (Извествуяй же нас с вами во Христа и помазавый нас, Бог, и запечатлевший и давший обручение Духа в сердца наши) (ст. 21, 22). Опять из бывшего утверждает истину будущего. "Если, –говорит, – сам Бог утверждает нас во Христе, т. е., не попускает нам колебаться в вере во Христа, и сам помазал нас и даровал Духа в сердца наши, то как не дарует нам благ, обетованных в будущей жизни? Если он даровал уже начало и основание, корень и источник благ, т. е. истинное познание о Нем и причастие Св. Духа, то как же Он не даст тех благ, которые проистекают отсюда? Подлинно, если и настоящие блага, которыми пользуемся, даны ради тех, которых ожидаем еще, то тем более даровавший эти блага дарует и ожидаемые. И если первые блага Он даровал нам тогда, когда мы были еще врагами Его, то тем более дарует нам вторые, когда мы сделались уже любезными Ему. Потому-то (апостол) и не сказал просто – "Духа", но прибавил – "залог" (обручение), чтобы этим уверить нас в получении всего обещанного Богом. Действительно, если бы Бог не хотел даровать нам всего, что обещал, то не благоволил бы дать и залога, чтобы не потерять его попусту и напрасно. И смотри, какое благомыслие у Павла! "Что еще, – говорит он, – должно сказать в подтверждение того, что истина обетований зависит не от нас, когда и то самое, что вы твердо и непоколебимо стоите в вере, зависит не от нас, но от Бога? Утверждающий (Извествуяй же) (βεβαιών – утверждающий) вас, – говорит, – Бог, т. е., не мы утверждаем вас, потому что и мы сами имеем нужду в утверждающем. Итак, никто не должен думать, что истина проповеди чрез нас подвергается опасности. Сам (утверждающий нас в вере) все принял на Себя, сам о всем печется". 5. Что же значит: "помазавший и запечатлевший"? Значит – даровавший Духа, чрез Которого совершил и то и другое – помазание и запечатление, соделав нас вместе и пророками, и священниками, и царями, потому что в древности были помазываемы получавшие эти достоинства. Но мы ныне имеем не одно которое-нибудь из этих достоинств, но все три, и притом в высшей мере, так как мы и царство надеемся получить, и соделываемся священниками, когда приносим тела наши в жертву Богу, (по наставлению апостола, который) говорит: "представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу" (представите члены ваши жертву живу, благоугодну Богови) (Рим.12: 1), наконец мы делаемся и пророками, потому что чего " не видел глаз, не слышало ухо" (око не виде и ухо не слыша), то открыто нам (1Кор. 2: 9). Но царями мы можем быть еще и иначе, именно – если будем обуздывать неуместные помыслы. Что такой (обуздывающий свои помыслы) действительно есть царь, и даже более чем облеченный только в диадему, это я теперь же покажу вам. Царь имеет много войска, а мы и более того имеем помыслов. В самом деле, невозможно исчислить необъятного множества помыслов наших. Впрочем, можно видеть не только многочисленность наших помыслов, но и то, что в этом множестве их есть и полководцы, и тысячники, и сотники, и стрелки, и пращники. Что еще отличает царя? Одежды. Но и он (обуздывающий свои помыслы) облекается еще в лучшую и драгоценнейшую одежду, которой ни моль не снедает, ни время не истребляет. Он имеет и многовидный славный венец – венец милосердия Божия, как сказано: "благослови душе моя Господа …  венчающего тебя милостию и щедротами" (Пс.102: 1, 4); венец славы – "славою и честию увенчал Его" (Пс.8: 6); венец благоволения Божия – "благоволением, как щитом, венчаешь его" (яко оружием благоволения венчал еси нас) (Пс.5: 13); венец благодатей – "прекрасный венок для головы твоей" (венец бо благодатей приимеши на твоей главе) (Притч.1: 9). Видишь ли, как разнообразно украшена эта диадема, и насколько она великолепнее обыкновенной. Но исследуем тщательнее и глубже принадлежности этих царей. Обыкновенный царь, имея во власти своей копьеносцев, всем им дает повеления, и все они повинуются и служат ему. Но я покажу тебе, что другой царь имеет бόльшую власть. Что касается числа подвластных, то оно у обоих равное, или даже у последнего и больше; остается только рассмотреть покорность (тому и другому оказываемую). Не представляй мне здесь в пример (царей) лишившихся царства, или умерщвленных собственными их телохранителями. Нет, не таких (царей) выведем на сцену, но с той и другой стороны поищем таких, которые благополучно управляли своими царствами. Итак, представь со своей стороны кого угодно, а я всякому, кого ты представишь, противопоставлю одного патриарха (Авраама). Подумай, какое множество помыслов должно было восстать в душе его, когда ему повелено было принести в жертву сына? Однако все эти помыслы он покорил, и все они повиновались ему с бόльшим страхом, чем какому-нибудь царю его телохранители. Одним взором он укротил все помыслы, так что ни один из них не осмелился показать ни малейшего знака противоречия, но все преклонились пред ним, и покорились ему, как царю, хотя по природе они весьма непокорны и даже неукротимы. Не так страшны острия копий, прямо устремленных многочисленными воинами, как страшны были тогда эти помыслы. Естественная любовь отца к сыну не острее ли самых копий? Потому она могла и уязвлять душу отца гораздо глубже, чем самое изощренное острие копья. Не бывало столь острого копья, как остры были стрелы помыслов, изощряемые в глубине души родительскою любовью к сыну и пронзавшие сердце праведника. Там потребны и время, и намерение, и удар, и чувство мучительной боли, а затем уже следует смерть. Здесь же ничего подобного не требовалось; следовательно, и раны наносимы были несравненно скорее и глубже. Но, несмотря на то, что против него ополчилось тогда такое множество помыслов, в душе его была великая тишина; и все помыслы, предстоя пред ним в стройном чине, более украшали его, нежели устрашали. Итак, посмотри на этого праведника в ту минуту, когда он извлек нож, и противопоставляй ему каких тебе угодно царей – Августов, Кесарей. Ты, верно, не представишь ничего столь высокого, и никогда не найдешь образца столь величественного и столь достойного небес. Этот праведный муж восторжествовал тогда над самовластием самым могущественным, потому что нет ничего самовластнее природы. Поэтому хотя бы ты представил тысячи мужей, которые умертвили тиранов, ты не укажешь нам ни одного подобного мужа. Поистине, это была победа, свойственная ангелу, а не человеку. Смотри. Природа повержена долу со всем ее оружием, со всем воинством; а он твердо стоит, простерши руки не с венцом, но с ножом, который блистательнее всякого венца; и сонмы ангелов рукоплещут ему, и сам Бог с небес провозглашает его победителем. Так как он был гражданином неба, то оттуда же он получил и провозглашение. Итак, что может быть славнее этого? Или, лучше, что могло бы равняться этой награде? Если бы и на олимпийских играх одержавшего победу не глашатай, стоящий внизу, но сам царь, вверху сидящий, встав, провозгласил победителем, то не почел ли бы он такое провозглашение наградою, блистательнейшею самых венцов, и не обратил ли бы на себя внимания всех зрителей? Скажи же теперь, на какой степени славы и величия должно поставить этого святого мужа, которого не земной царь, но сам Бог с неба во всеуслышание провозглашает победителем, – не на олимпийском зрелище, но на зрелище целого мира, пред сонмами ангелов и архангелов? Если угодно, выслушаем и самое провозглашение. В чем же состояло это провозглашение? – "Авраам! Авраам! … не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня" (Аврааме, Аврааме, да не возложиши руки твоея на Исаака, ниже да сотвориши ему что: ныне бо познах, яко боишися ты Бога, и не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради) (Быт.22: 12). Что же это значит? Ужели Тот, Который знает все вещи прежде бытия их, только теперь узнал (Авраама)? Ведь и человеку даже была очевидна богобоязненность этого мужа: столько показал он примеров своего повиновения Богу – напр., когда Бог сказал ему: "пойди из земли твоей, от родства твоего" (изыди от земли твоея и от рода твоего) (Быт.12: 1), когда для Бога и из благоговения к Нему предоставил племяннику своему избрать плодоноснейшую страну, когда избавил его от великих и многих опасностей, когда по повелению Божию не усомнился идти в Египет, и не огорчился, когда там лишился было жены, и во многих других случаях. По этим примерам, как я сказал, богобоязненность (Авраама) мог знать и человек, не только Бог, Который не имеет нужды выжидать самых дел, чтобы видеть их последствия. Притом как же (Бог) и оправдал его, если не знал его? "Поверил, – говорится, – Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность" (Верова Авраам и вменися ему в правду) (Рим.4: 3). 6. Итак, что же значит: "теперь Я знаю" (ныне познах)? Сирийский переводчик передает эти слова так: "теперь ты показал", т. е. людям. "Я сам, – говорит, – давно знал тебя, еще прежде всех Моих тебе повелений". Но почему же и людям (показал только) теперь? Разве прежние примеры недостаточны были показать его богобоязненность? Без сомнения, достаточны. Но этот последний пример, несомненно, настолько превосходит все прежние, что те в сравнении с ним кажутся ничего не значащими. Итак, "теперь Я знаю" сказано с тем намерением, чтобы превознести этот последний подвиг (Авраама) и поставить его выше всех других. Это обыкновенный образ выражения и у многих людей в случаях особенной важности и превосходящих прежние. Например, если кто получит от другого дар, несравненно больше прежних, то он обыкновенно говорит: "Теперь я узнал, что такой-то любит меня", выражая этим не то, чтобы он прежде не знал этого, а желая показать, что настоящий дар более всех (прежде полученных). Так и Бог, беседуя (с Авраамом) человеческим языком, говорит: "теперь Я знаю", желая показать не что иное, как превосходство настоящего его подвига, а не то, чтобы в это время только узнал его богобоязненность, или как велика эта богобоязненность. Так и тогда, когда Он сказал: "сойду и посмотрю" (приидите, сошедши узрим) (Быт.18: 21), сказал так не потому, чтобы Ему нужно было сходить – ведь Он все наполняет, и все ясно видит – но для того, чтобы нас вразумить, что Он не без причины что-либо определяет. Также, когда Давид говорит: "Господь с небес призрел" (Господь с небесе приниче) (Псал.13:2), то этой метафорой, взятой от людей, означает в Боге точное познание. Так и здесь: "теперь Я знаю" для того сказал (Бог), чтобы показать, что этот подвиг выше всех прежних; и в подтверждение этого присовокупляет следующие слова: "не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня" (яко не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради). Не сказал просто – "сына", но присовокупляет еще – "единственного" (возлюбленнаго). В самом деле, (Авраам) с твердостью подвизался здесь не только против природы, но и против той любви к сыну, которая была особенно велика в нем, как в силу собственной добродетели, так и в виду многих добродетелей сына. Если же отцы неравнодушно переносят смерть и преступных детей, но и их оплакивают, то кто выразит высоту любомудрия этого отца, который решился заклать собственными руками сына, – сына настоящего, единородного, возлюбленного Исаака? Подлинно, этот подвиг блистательнее целых тысяч диадем и бесчисленных венцов. У того, кто носит обыкновенный венец, может отнять его не только внезапная смерть, но и прежде смерти еще тысячи неблагоприятных обстоятельств; напротив, у того, кто украшен этою необыкновенною диадемою, отнять все и после смерти не может никто – ни свой, ни чужой. Рассмотри же, прошу, и драгоценнейший камень в этой диадеме, потому что наверху она закрепляется как бы драгоценным камнем. Чем же это? Словом: "Для Меня" (Мене ради). В самом деле, не то удивительно, что не пощадил сына, но то, что – ради Него. О, блаженная десница! Какой чудный нож ты восприняла? О, дивный нож! Какая чудная десница тебя восприняла? О, дивный нож! На какое употребление ты назначен, какое ты совершил служение, и сколь чудным образом послужил? Как это – и обагрился ты кровью, и не обагрился? Я не знаю уже, что и сказать: так страшно было это таинство! Нож не коснулся тела отрока, не прошел чрез гортань этого святого, не обагрился кровью праведника; а если справедливее сказать, то и коснулся, и прошел, и обагрился кровью, и потоплен был в ней, и не был потоплен. Может быть, вам кажется, что я противоречу сам себе, как потерявший рассудок. И действительно, рассудок мой теряется при размышлении о чуде, случившемся с этим праведником; однако я нисколько не противоречу себе. Действительно, рука этого праведника вонзила уже нож в гортань сына, но рука Божия и вонзенному ножу не допустила обагриться кровью. Не Авраам только держал нож, но и Бог. И тогда как Авраам наносит удар решением воли, Бог останавливает его Своим гласом. Один и тот же глас и вооружил десницу праведника и удержал ее, и рука, управляемая Богом, как бы вождем, все делала по Его мановению, и во всех движениях повиновалась Его гласу. Смотри, в самом деле: Бог сказал: "заколи" – и она тотчас вооружилась; сказал: "не заколай" – и она тотчас отлагает оружие. Так искусно устроено было все. Таким образом, Бог показал в нем всему миру – вождя и воина, сонмам ангелов – венценосного священника, царя, увенчанного диадемою, или лучше сказать – ножом, с победным знамением в руке, героя, победителя без сражения. Подобно тому, как какой-нибудь военачальник, выставив вперед искусного и мужественного воина, одним вращением оружия, одним видом и быстротою движения его часто приводит в страх врага своего, так и Бог одним только произволением, одним только видом и положением праведника поразил и обратил в бегство всеобщего нашего врага диавола, который, я думаю, тогда бежал в страхе и ужасе. "Но, –скажет кто-нибудь, – почему же Бог не попустил деснице праведника обагриться кровью (сына), чтобы тотчас воскресить закланнаго?" Потому что Богу несвойственно принимать такие кровавые жертвы: они служат трапезою только для проклятых демонов. Здесь же (в жертвоприношении Авраамовом) открылись вместе – и человеколюбие Владыки, и верность раба. Прежде (Авраам) вышел только из земли своей; а теперь отказался даже от своей природы. Потому-то и получил сверх сына еще и другое несравненно большее, – и весьма справедливо. В самом деле, он решился не называться отцом, лишь бы перед Богом явиться верным рабом, и за это не только остался отцом, но сделался еще и священником. И так как он отказался от своего для Бога, за это и Бог, возвратив, что было его, даровал ему и Свое. Притом, когда враги строят козни праведникам, Бог попускает дойти искушениям до самого дела и тогда творит чудеса, – так было, напр., в печи вавилонской и во рве львином; когда же сам повелевает им что-либо, то повеление Его останавливается на готовности их исполнить его. 7. Скажи же теперь, чего еще недоставало к этой доблести? В самом деле, разве Авраам предвидел, что будет? Разве мог предугадывать человеколюбие Божие? Правда, он был пророк, но и пророк не все знает. Иначе, заклание (Исаака) было бы излишне и недостойно Бога. Если же ему нужно было узнать, что Бог силен воскресить и из мертвых, то это он гораздо убедительнее узнал в разрешении неплодия Сарры, или даже еще прежде этого примера, потому что веровал. Ты же должен не удивляться только этому праведнику, но и соревновать ему. Видя, как он во время такого великого возмущения и обуревания волн плывет как бы при ясной и тихой погоде, и ты, подобно ему, возьми в руки кормило послушания и мужества. Не о том только рассуждай, что он устроил жертвенник и приготовил дрова, но вспомни и то, что говорил ему сын его, и размысли, сколько страшных полчищ устремилось на него, когда он, отец, услышал от сына слова: "где же агнец?" (где овча?) (Быт.22: 7). Подумай, сколько тогда восстало на него помыслов, вооруженных не железом, но огненными копьями, которые поражали и пронзали сердце его со всех сторон? Если и теперь многие, даже не будучи отцами, сокрушаются об этом и проливают слезы, не зная, чем кончилось это дело; многие же, и зная это, плачут, как я вижу, то какие страдания должен был вытерпеть тот, который родил, воспитал и, будучи уже в старости, имел только одного этого сына, которого теперь видит пред собою, слышит эти слова, и готовится тотчас умертвить? С другой стороны, какое благоразумие в словах (сына)! С какой кротостью он выслушивает ответ (отца)! И кто же тут действовал? Неужели диавол, чтобы еще более разжечь сердце (Авраама)? Нет, тут действовал Бог, чтобы еще более испытать и очистить златую душу этого праведника. Когда говорила жена Иова, тогда действовал диавол, потому что таков был совет (Иов.2: 9). Но Исаак не произнес ни одного богохульного слова; напротив, все говорил весьма благочестиво и благоразумно. Необыкновенно трогательны были слова его, и как мед сладкие истекали из его спокойной и кроткой души. Каменное сердце могли смягчить такие слова; но они нисколько не тронули и не поколебали того адаманта (Авраама). Он не сказал: "Для чего ты называешь отцом того, кто немного спустя не будет твоим отцом; того, кто лишился уже этой чести?" Но для чего сын спрашивает (отца)? Конечно, не просто из любопытства и не по излишней любознательности, но потому, что и он заботился об исполнении предпринятого (жертвоприношения). Он так рассуждал с собою: "Если бы отец не хотел сделать меня участником (жертвоприношения), то не оставил бы рабов при подошве горы, а меня не взял бы одного (на гору)", вот почему он и спрашивает отца тогда, когда они были одни, и никто не мог слышать их разговора. Вот как благоразумен был этот сын! Мужи и жены, не воспламеняется ли сердце у всех вас? Не каждый ли из вас мысленно готов обнять и облобызать этого отрока? Кто из вас не дивится его благоразумию и не изумляется той благоговейной покорности его, по которой он и в то время как (отец) связывал его и возлагал на дрова, не испугался, не вскочил, не стал обличать отца, как бы сумасшедшего; напротив, позволил ему связать себя, вести и возложить на дрова, и все это перенес молча, как какой-нибудь агнец, или – лучше – как общий всех Владыка? И действительно, Исаак подражал Ему в послушании и кротости, и был образом Его: "как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен" (яко овча на заколение ведеся и, яко агнец пред стригущим его, безгласен) (Ис. 53: 7). Правда, отрок этот говорил; но говорил также и Владыка его. Как же он был безгласен? То есть ничего не говорил дерзко и грубо, но все так скромно и уступчиво, что слова его более, чем молчание, обнаруживали покорность и кротость его. Точно также и Христос хотя ударившему Его в ланиту и сказал: "если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?" (аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще ли добре, что Мя биеши?) (Иоан.18: 23), но этими словами еще более обнаружил Свою кротость, чем, если бы промолчал. И как Исаак произносил имя отца у жертвенника, так и Христос с креста взывал, говоря: "Отче! прости им, ибо не знают, что делают" (Отче, отпусти им: не ведят бо что творят) (Лук.23: 34). Что же патриарх? "Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой" (Быт.22: 8). Оба они произносят естественные имена, один – отца, другой – сына. Жестокая война и сильная буря поднимается с обеих сторон, а кораблекрушения нет ни на которой из них. И это потому, что всем управляет любомудрие. Потом, лишь только услышал Исаак имя Бога, ни слова уже не говорил более, чтобы не любопытствовать напрасно. Так благоразумен был этот отрок в самом цвете возраста! Итак, видишь, сколько воинств и в скольких сражениях победил этот царь? Подлинно, варвары, часто нападавшие на Иерусалим, не были так страшны для этого города, как (для Авраама) помыслы, отовсюду на него восстававшие. И, однако, он восторжествовал над всеми ими. Желаешь ли видеть в нем и священника? Доказательство не далеко. В самом деле, когда ты видишь его с огнем и ножом в руках стоящим у жертвенника, почему после этого будешь сомневаться в его священстве? Если хочешь видеть и жертву, им принесенную, можешь видеть – даже сугубую. Он принес сына, принес и овна, а прежде всего – свою волю. Кровью овна он освятил свою десницу, а закланием сына – свою душу. Таким образом, он рукоположен во священника кровью единородного и принесением в жертву агнца, подобно тому, как и (подзаконные) священники освящаемы были кровью (жертв) приносимых Богу. Желаешь ли, наконец, видеть (в Аврааме) и пророка? "Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался", – говорит (Христос) (Иоан.8: 56). Так точно и ты в купели крещения соделываешься царем и священником и пророком: царем – повергнув долу все злые дела и умертвив греховные пожелания; священником – через посвящение себя Богу, чрез принесение тела своего в жертву Ему и чрез духовное заклание самого себя, (по словам апостола, который) говорит: "если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем" (2Тим.2: 11); наконец, соделываешься и пророком, – так как познаешь будущее, делаешься богодухновенным и запечатленным. Подобно тому, как воины запечатлеваются печатью, так и верующие– Духом Святым, чтобы всякому ты был заметен, если выйдешь из строя. Иудеи имели печатью обрезание, а мы – "залог Духа" (обручение Духа). Итак, узнав это и размыслив о высоком достоинстве, полученном нами в крещении, покажем в себе жизнь, достойную этой благодати, чтобы получить нам и будущее царство, которого все мы да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Бога призываю во свидетели на душу мою, что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф (2Кор. 1:23). Мудрость Павла. – Его любовь к ученикам. – Признак добрых учеников. – Способы очищения грехов. 1.Что ты говоришь, блаженный Павел? Щадя их, не пришел ты в Коринф? Нам кажется, что, говоря так, ты противоречишь самому себе. Выше ты сказал, что не пришел потому, что ничего не предпринимаешь по плоти, не имеешь власти над собою, но идешь туда, куда велит тебе Святый Дух. Притом, как на препятствия к этому, указывал ты и на скорби свои. А теперь говоришь, как будто не придти зависело от тебя, а не от власти Духа. "Щадя вас, – говоришь, – доселе (ктому) не приидох в Коринф". Что же должно сказать на это? Или то, что и это самое случилось по воле Духа, который тогда, как (апостол) хотел идти, внушил ему отложить это путешествие, представляя необходимость щадить их; или он говорит о другом путешествии, и этим дает им знать, что он хотел идти к ним еще прежде, нежели написал первое послание, но удержался от этого по любви к ним, чтобы не застать их не исправившимися. Впрочем, вероятно и то, что (апостол) по той же причине после и сам решился остаться на месте, когда писал второе послание, хотя Дух уже и не удерживал его идти. И такое предположение гораздо вероятнее, т.е., что вначале его удерживал Дух, а после и сам он остался, рассудив, что так будет лучше. А ты смотри, как (апостол) опять упоминает о себе, – чего замечать я не перестану, – извлекая для себя защиту из самых нареканий, какие бы могли ему сделать. Коринфяне могли возыметь подозрение и сказать ему: "Ты возненавидел нас, потому и не хотел к нам придти". (Предупреждая такое подозрение, апостол) представляет противную причину, почему не пришел, именно ­­– ту, что любил их. Что же значит: "щадя вас"? "Я слышал, – говорит, – что некоторые из вас блудодействовали; потому и не хотел придти к вам, чтобы не опечалить вас. Находясь у вас, я бы был поставлен в необходимость сам разбирать и исследовать это дело и многих наказать. Итак, я почел за лучшее не быть у вас, чтобы дать вам время раскаяться, нежели, пришедши к вам, наказывать вас, и самому понести от вас еще большую скорбь". Эту мысль он ясно изложил под конец послания, когда сказал: "чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали" (боюся, еда како пришедша мя смирит Бог мой у вас, и восплачуся многих прежде согрешших, и не покаявшихся о нечистоте и блуждении, яко содеяша) (12: 21). То же разумеет он и здесь, и хотя говорит это как бы в оправдание себя, но вместе с тем сильнейшим образом обличает и устрашает их самих. (Самым оправданием себя пред ними) он дает им разуметь, что они подлежат еще наказанию, и могут что-нибудь потерпеть, если не поспешат исправиться. И это опять он высказывает в конце послания, говоря: "когда опять приду, не пощажу" (аще прииду паки, не пощажду) (13: 2). Различие только в том, что в конце послания говорит об этом прямо, а здесь – как еще в начале послания – не так открыто и с некоторым снисхождением, и даже мало того, далее смягчает и поправляет и этот образ выражения. В самом деле, так как (апостол) сказал, как прилично говорить только имеющему великую власть, – а щадить других может только тот, кто властен их и наказывать, – то, чтобы смягчить и несколько прикрыть то, что могло казаться резким, он говорит далее: "не потому, будто мы берем власть над верою вашею" (не яко обладаем верою вашею) (ст.24), – т.е.: "когда я сказал, что, щадя вас, не пришел, то сказал так не потому, чтобы хотел властвовать над вами". Не сказал даже – "над вами", но – "над верою", что и гораздо благосклоннее, и согласнее с истиною. Ведь не желающего верить кто властен принудить к вере? "Но мы споспешествуем радости вашей" (Но споспешницы есмы вашей радости). "Так как ваша радость, –говорит, – есть вместе и наша, то я не пришел к вам, чтобы не ввергнуть вас в уныние, и тем не увеличить своей печали; и остался для того, чтобы дать вам случай радоваться своему исправлению только от (заочной моей) угрозы. Мы все делаем для вашей радости и только о ней и заботимся, потому что и мы сами имеем общение в ней". "Ибо верою вы тверды" (Верою бо стоите). Смотри, с какою опять осторожностью говорит он. Он опасается снова упрекать их, потому что достаточно сильно уже обличил их в первом послании, и они после того показали уже некоторую перемену (в жизни). Если бы и после этой перемены они услышали те же упреки, какие и прежде, то это могло бы погубить их. Вот почему настоящее послание и написано с большею легкостью, чем первое. "Рассудил сам в себе не приходить к вам опять с огорчением" (Судих же в себе, не паки скорбию к вам приити) (2: 1). Слово "опять" (паки) показывает, что (апостол) уже огорчен был (коринфянами), и, по-видимому, защищаясь перед ними, он незаметно упрекает их же самих. Представь же, как велика должна была быть скорбь (апостола), если уже раз огорчили его и опять готовы были огорчить. Но он не говорит им прямо: "вы огорчили меня", а дает понять им это другими словами, именно говоря: "я не пришел к вам для того, чтобы не огорчить вас". Это равносильно тому, что я сказал, между тем было удобоприемлемее и удобовыносимее. "Ибо если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" (Аще бо аз скорбь творю вам, то кто есть веселяяй мя, точию приемляй скорбь от мене?) (ст.2). Какая тут последовательность? Очень большая. В самом деле, смотри. "Не хотел, – говорит, – придти к вам, чтобы не огорчить вас новыми упреками, негодованием и отвращением". Далее, так как и это было очень резко, и уличало (коринфян), будто они образом своей жизни огорчают Павла, то он, желая смягчить сказанное, говорит: "Ибо если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" Смысл же слов его такой: "Если мне довелось испытать и огорчения, когда я принужден был упрекать вас и видеть вашу скорбь от того, то и это самое доставило мне радость. Это именно было признаком величайшей ко мне любви вашей, когда я так много значил для вас, что и одно негодование мое могло уязвлять вас". 2. И заметь мудрость (апостола). Ученики обыкновенно досадуют и скорбят, когда их упрекают, а он представляет эти упреки как благодать какую для них. "Никто, – говорит он, – так не радует меня, как тот, кто уязвляется от слов моих, и скорбит, видя меня огорченным". Правда, следовало бы сказать так: "Если я опечаливаю вас, то кто же может обрадовать вас?" Но он не говорит этого, а, желая исправить их, говорит обратное: "Хотя я и заставляю вас скорбеть, но вы, уязвляясь скорбию от моих слов, доставляете мне великую радость". "Это самое и писал я вам" (И писах вам сие истое) (ст.3). Что же такое? "То, что я не пришел, именно щадя вас". Когда же (апостол) писал об этом? Разве в первом послании, когда говорил: "не хочу видеться с вами теперь мимоходом" (не хощу вас ныне в мимохождении видети) (16:7)? Нет, а я думаю, что в том же послании, когда сказал: "чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой" (да не паки пришедша мя смирит Бог мой у вас). Итак, "Это самое, – говорит, – и писал я вам, в конце послания, чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде" (да не паки пришедша мя смирит Бог мой, и восплачуся многих прежде согрешших) (12: 21). Для чего же ты писал? "Дабы, придя, не иметь огорчения от тех, о которых мне надлежало радоваться: ибо я во всех вас уверен, что моя радость есть [радость] и для всех вас" (Да не пришед скорбь прииму, о нихже подобаше ми радоватися, надеяся на вся вы, яко моя радость всех вас есть) (2: 3). Так как (апостол) сказал: "Я радуюсь, когда вы скорбите", а эти слова могли еще показаться слишком тяжкими и жестокими, то он опять выразил то же самое иначе, и последующими словами сделал сноснее сказанное. "Я для того, – говорит, – прежде написал вам, чтобы, к прискорбию моему, не найти вас не исправившимися. И когда я сказал: "дабы … не иметь огорчения" (да не скорбь прииму), то сказал так, имея в виду не свою, но вашу пользу. Я уверен, что вы радуетесь, если видите меня радующимся, и сами исполнитесь печали, когда увидите меня печальным". Смотри теперь, какую тесную связь имеет все сказанное. Теперь для нас будут понятны слова его. "Для того,–говорит, – не пришел я, чтобы не опечалить вас, если найду еще не исправившимися. Поступил же так, имея в виду не свою, но вашу пользу. От вашего огорчения я получаю немалое удовольствие, когда вижу, что вы так обо мне заботитесь, что и сами скорбите, и печалитесь, когда видите меня скорбящим: "кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" (кто бо есть веселяяй мя, точию приемляй скорбь от мене?) Однако, несмотря и на такое расположение моего духа, я, поскольку ищу вашей пользы, "это самое и писал я вам … дабы не иметь огорчения" (писах вас сие истое, да не скорбь прииму), и в этом случае опять ища не своей, но вашей пользы. Я ведь знаю, что вы сами будете скорбеть, увидев меня скорбящим; равно как, наоборот, возрадуетесь, когда увидите меня радующимся". Смотри же, какое здесь благоразумие. Прежде он сказал: "Я не пришел, чтобы не огорчить вас, хотя, – говорит, – я и радуюсь". Потом, чтобы не подумали, что он радуется только их огорчению, говорит: "Потому я радуюсь, что еще имею место в сердцах ваших. Иначе я бы сугубую понес скорбь – и оттого, что был бы принужден огорчить упреками вас, которые столько любите меня, и оттого, что сам бы скорбел, чем увеличил бы еще более и вашу скорбь". Смотри же теперь, как с похвалою сказал и эти слова: "о которых мне надлежало радоваться" (о нихже подобаше ми радоватися). Они свидетельствуют об искренности его и великой любви к ним. Так мог бы сказать какой-нибудь отец к детям, для которых он делал много добра и много потрудился. "Итак, – говорит, – если я только пишу и не иду к вам сам, то не иду потому, что устраиваю что-нибудь лучшее о вас, а не по ненависти к вам, не потому, чтобы отвращался вас, но потому, что очень люблю вас". Далее, чтобы ввиду слов, что кто скорбит, то радует его, не сказали ему: "Так ты заботишься только о том, чтобы тебе самому радоваться и показать всем, какую великую ты имеешь у нас силу?", он присовокупил следующее: "От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам" (от печали бо многия и туги сердца написах вам многими слезами, не яко да оскорбитеся, но любовь да познаете, юже имею изобильно к вам) (ст.4). Что может быть любвеобильнее этой души? Этими словами (апостол) показывает, что он скорбел о согрешивших не только не менее, напротив, даже гораздо более, чем скорбели сами согрешившие. Он не просто говорит – "от печали", но – "от великой скорби"; не слезами только, но – "многими слезами и от стесненного сердца (от туги сердца)", т.е.: "Я был угнетаем и подавляем печалью, и, будучи не в состоянии вынести этого облака печали, я решился писать к вам, – не для того, впрочем, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, – говорит, – какую я в избытке имею к вам". Надлежало бы сказать так: "Не для того, чтобы оскорбить вас, но чтобы исправить", потому что для этого (апостол) и писал; но он не говорит так, а, желая сделать речь более приятною и крепче привязать их к себе, он, вместо напоминания об исправлении, уверяет их в любви своей, по которой все делает. И не просто говорит: "Имею к вам любовь", но: "любовь, какую я в избытке имею к вам" (юже имам изобильно к вам). Желает и этим привлечь их к себе, показав, что он более всех любит их, и расположен к ним, как к избранным ученикам. Потому-то он и прежде говорил: "если для других я не Апостол, то для вас Апостол" (аще иным и несмь апостол, но обаче вам есмь) (1Кор. 9: 2); и в другом месте: "хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов" (аще бо и многи пестуны имате, но не многи отцы) (1Кор. 4: 15); или еще: "по благодати Божией, жили в мире, особенно же у вас" (благодатию Божиею жихом в мире, множае же у вас" (2Кор.1: 12); и ниже (в конце настоящего послания) пишет: "чрезвычайно любя вас, я менее любим вами" (и излишше вас любя, меньше любим есмь) (12: 15); наконец и здесь говорит: "любовь, какую я в избытке имею к вам" (юже имам изобильно к вам). 3. Таким образом, хотя слова (апостола) и полны были гнева, но этот гнев происходил от великой любви и скорби. "И пиша послание, – говорит, – я страдал и скорбел не о том только, что вы согрешили, но и о том, что я поставлен был в необходимость огорчить вас, и все это от любви, – подобно отцу, который, будучи поставлен в необходимость отсекать или прижигать гнилые члены у любимого сына, вдвойне страдает – и оттого, что сын болеет, и от необходимости самому отсекать. Таким образом, что вы почитаете признаком недоброжелательства к вам, служит признаком величайшей к вам любви. Если же огорчить вас меня побуждала любовь, то тем более радоваться – ваша скорбь". Итак, защитив себя (он и часто так защищается, и не стыдится этого, потому что если и Бог это делает, говоря напр.: "Народ Мой! Что сделал Я тебе?" (людие Мои, что сотворих вам) (Мих.6: 3), – то тем более мог делать это Павел), – итак, защитив себя самого, (апостол) переходит теперь к защищению впадшего в блудодеяние. Так как (апостол) сам же прежде изъявил гнев на него, а теперь требует простить его, то, чтобы не перетолковали в худую сторону его повеление как противоречащее первому и не стали упорствовать – смотри, каким образом предуготовил их к этому как вышесказанным, так и нижеследующим. Что именно он говорит далее? "Если же кто огорчил, то не меня огорчил" (Аще ли кто оскорбил, не мене оскорби) (ст.5). Сначала похвалив их за то, что они имеют с ним одни радости и одни скорби, и, сказав наперед: "моя радость есть радость и для всех" (всяко моя радость всех вас есть) (ст.3), (апостол) начинает после этого уже речь о кровосмеснике. "Если, – говорит, – радость моя есть вместе и ваша радость, то вы должны и теперь вместе со мною радоваться, точно так же, как и тогда вместе со мною скорбели. Как тогда своею скорбью вы доставили мне удовольствие и радость, так и теперь сделаете то же вашей радостью, если только примете участие в моей радости". (Апостол) не сказал: "Моя скорбь есть скорбь и для всех вас", но он высказал то же в других местах другими словами, а здесь упомянул только о том, что было нужно, именно о радости, сказав, что "моя радость есть радость и для всех вас". Вслед за этим он напоминает и прежде сказанное им, говоря: "Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью, - чтобы не сказать много, - и всех вас" (аще ли кто оскорбил, не мене оскорби, но отчасти, да не отягчу всех вас). "Знаю, – говорит, – что и вы со мною огорчились и вознегодовали на впадшего в блудодеяние, и что случай этот отчасти огорчил всех вас. Впрочем, "отчасти" сказал я не потому, что ваше огорчение было меньше моего, но чтобы не отягчить впадшего в блудодеяние. Итак, не меня только огорчил он, но и вас в равной мере, и я только по снисхождению к нему сказал – "отчасти". Видишь, как скоро (апостол) смягчил гнев их, сказав, что и они были общниками в его скорби? "Для такого довольно сего наказания от многих" (Довольно бы таковому запрещение сие, еже от многих) (ст.6). Не говорит: "впадшему в блудодеяние", но опять, как и в первом послании: "таковому", хотя и по другой уже причине; тогда говорил так по отвращению от соделанного греха, а здесь по снисхождению к согрешившему. Здесь он совсем не упоминает о содеянном грехе, потому что время уже было защищать виновного. "Так что вам лучше уже простить его и утешить, дабы он не был поглощен чрезмерною печалью" (Темже сопротивное паче вы да даруете и утешите, да не како многою скорбию пожерт будет таковый) (ст.7). (Апостол) повелевает здесь не только разрешить положенное наказание, но и возводит виновного в прежнее его состояние, потому что если кто, наказавши виновного, просто отпускает его, без всякого утешения, то не делает ему никакой пользы. Но смотри опять, как (апостол) удерживает и виновного, чтобы он, получив прощение, не сделался хуже. Он показывает ему, что хотя он и исповедал свой грех и раскаялся в нем, однако получает прощение не столько за раскаяние, сколько по милости и снисхождению, почему и говорит: "Так что вам лучше уже простить его и утешить" (да даруете и утешите). Это же видно и из дальнейших слов. "Не потому, – говорит, – разрешаю простить виновного, что он достоин этого, или что он показал достаточное раскаяние; но потому, что он слаб", – почему и присовокупил: "дабы он не был поглощен чрезмерною печалью" (да не како многою скорбию пожерт будет таковый). Говоря так, (апостол) свидетельствует и о великом раскаянии виновного, и не допускает его дойти до отчаяния. Что же значит: "дабы он не был поглощен" (пожерт будет)? Или то, что он поступит так же, как Иуда, или, что, оставшись жить, сделается еще хуже. "Хотя, – говорит, – он и не таков, чтобы не мог более переносить скорби продолженного наказания, но, потеряв терпение и надежду, легко может посягнуть на свою жизнь, или предаться, в конце концов, большему нечестию. Поэтому нам нужно быть осмотрительными, чтобы рана не сделалась более тяжкой и чтобы неумеренностью (в наказании) не погубить того, что уже сделали доброго". Говоря так, (апостол), как я и прежде заметил, хотел и обуздать и вразумить (виновного), чтобы он, получив прощение, не сделался еще нерадивее. "Я принял его, – говорит, – (в прежнее мое расположение) не потому, чтобы он совершенно очистился от скверны, но боясь, чтобы он не сделал чего-нибудь хуже". Отсюда мы научаемся, что меру покаяния надобно назначать не только по свойству грехов, но и сообразуясь с расположением и состоянием самих грешников. Так и тогда поступил апостол, так как и его устрашила слабость грешника. Потому он и сказал: "дабы он не был поглощен" (да не пожерт будет) – как бы зверем каким-нибудь, или волнами, или бурею. "И потому прошу вас" (Тем же молю вы) (ст.8). Не повелевает уже, но просит, – не как учитель, но как равный, и, предоставив им восседать на судейском седалище, сам стал на месте защитника. Так как он достиг уже, чего  хотел, то от радости не знал меры своему смирению. О чем же ты просишь, скажи мне? "Оказать ему любовь" (Утвердите к нему любовь), – т.е.: "С крепкою любовью, а не просто и как случилось, примите его". Говоря это, (апостол) опять усваивает им величайшую добродетель. Те самые, которые прежде так любили согрешившего и так защищали его, что даже гордились этим, до такой степени отвратились от него, что Павлу стоило великого труда заставить их принять его с крепкою любовью. Вот похвальное качество в учениках, вот совершенство в учителе – когда ученики так послушны, а учитель образует таких (послушных учеников). Если бы и ныне так было, то согрешающие не были бы так нечувствительны к своим грехам. И никого не должно ни безрассудно любить, ни отвращаться без причины. "Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны" (На сие бо и писах вам, да разумею искусство ваше, аще во всем послушливы есте) (ст.9), т.е., не только в отсечении согрешившего, но и в присоединении его. Видишь, как и здесь опять (апостол) поставляет их в необходимость решиться на этот подвиг? Как тогда, когда (виновный) согрешил, (апостол) представил им, какая опасность грозит им, если они не отсекут его, сказав, что "малая закваска квасит все тесто" (мал квас все смешение квасит) (1Кор. 5:6), и многое другое, так  точно и здесь опять представил им всю опасность непослушания. "Подобно тому, как прежде, – как бы так говорил, – я должен был заботиться не о нем только, но и о вас, так и теперь не столько забочусь о нем, сколько о вас, чтобы кто не почел вас за людей упорных, бесчеловечных, и не во всем послушных". Поэтому и говорит: " Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны". То (удаление виновного из общества) могло показаться и делом ненависти и жестокости, а это (принятие его в любовь) особенно докажет искренность послушания, а вместе и готовность к делам человеколюбия. В том и заключается признак добрых учеников, что они повинуются своему учителю не только в первом (его требовании), но и тогда, когда он повелевает и обратное (этому требованию). Потому-то (апостол) и сказал: "во всем", желая показать, что коринфяне в случае непослушания постыдят не столько его, сколько себя, заслужив славу непокорных. Делает же это он для того, чтобы и этим побудить их к послушанию, почему и говорит: "Я для того и писал вам" (на сие бо и писах вам). Хотя он и не для того писал, так как главная цель его была спасение согрешившего, однако говорит "для того", чтобы тем более расположить их в пользу виновного. Впрочем, этим он и себе не вредит в достижении главной цели, и коринфянам делает приятное. Словами же "во всем" он напоминает им о первом их послушании и выставляет его здесь на вид с намерением похвалить их. "А кого вы в чем прощаете, того и я" (Ему же аще что даруете, и аз) (ст.10). Видишь, как опять унижает себя перед ними, поставляя их на первом месте, а себя на втором; и все это для того, чтобы смягчить ожесточенные души и преклонить грубые сердца. Затем, чтобы не подать повода думать, что все дело предоставлено их власти, и чтобы они не стали упорствовать в прощении (виновного), опять побуждает их к этому, говоря, что и сам он даровал ему прощение. "Ибо и я, если в чем простил кого, простил для вас" (Ибо и аз, аще что даровах, еже даровах, вас ради). "И это самое, – говорит, – сделал я для вас". И в первый раз, когда повелевал отсечь виновного, он не дал им власти простить его, сказав: "уже решил … сделавшего такое дело … предать сатане" (уже судих предати таковаго сатане), а потом допустил и их к участию в этом приговоре, когда сказал: "в собрании вашем … предать" (собравшимся вам предати таковаго) (1Кор. 5:3-5). Он поступил так, имея в виду две важные вещи: чтобы и приговор произнести, и не без согласия коринфян, чтобы не огорчить их. И таким образом, ни сам один не произнес приговора, чтобы коринфяне не подумали о нем, как о человеке гордом и презирающем их, ни им не присвоил всей власти, чтобы они, сделавшись полновластными судиями, преждевременно не даровали прощения виновному и чрез то не погубили его. Точно так же поступает он и здесь, когда говорит: "Я даровал уже прощение – я, который в первом послании осудил его". Потом, чтобы коринфяне не оскорбились, как бы пренебреженные (апостолом), он говорит: "вас ради". Что же это? Ужели он простил согрешившего для людей? Нет, – почему и присовокупил: "от лица Христова" (о лице Христове). Что же значит: " от лица Христова "? Или – по воле Божией, или – во славу Христа. "Чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы" (Да не обидими будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его) (ст.11). Видишь, как он то присваивает (коринфянам) власть суда, чтобы смягчить их, то снова отнимает ее, чтобы истребить в них всякую гордость. Впрочем, не этого только хочет он достигнуть своими словами; он хочет еще и показать, что в случае их непослушания вред будет общий для всех. Так поступил он и вначале. Как тогда он говорил: "малая закваска квасит все тесто" (1Кор. 5: 6), так и теперь говорит: "чтобы не сделал нам ущерба сатана"; и везде усвояет прощение согрешившего как себе, так и им (коринфянам). 5. Пересмотри же снова (все, что он говорил): " Если же кто огорчил, – говорит, – то не меня огорчил, но частью, - чтобы не сказать много, - и всех вас" (аще же кто оскорбил, не мене оскорби, но от части, да не отягчу всех вас); затем далее: "для такого довольно сего наказания от многих". Таков его приговор и определение. Впрочем, на этом приговоре он не остановился, но призывает опять к участию в нем и коринфян, говоря: "Так что вам лучше уже простить его и утешить … И потому прошу вас оказать ему любовь" (темже сопротивное паче вы да даруете и утешите. Темже молю вы, утвердите к нему любовь). Но, предав виновного в их руки, опять переходит к утверждению свой власти, говоря: "Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны" (на сие бо и писах вам, да разумею искусство ваше, аще во всем послушливи есте). Затем опять приписывает прощение согрешившего коринфянам, говоря: "вам лучше уже простить его" (емуже аще что даруете); а потом себе: "и я, –говорит, – простил" (и аз … аще что даровах); наконец им и себе вместе: "ибо и я, – говорит, – если в чем простил кого, простил для вас от лица Христова" (ибо и аз, аще что даровах, вас ради, о лице Христове", - т. е., или во славу Христа, или потому, что сам Христос повелел (простить согрешившего). Эти последние слова особенно убедительны были для коринфян, так как они боялись уже отказать в прощении, которое служило к славе (Иисуса Христа) и было Ему угодно. Вслед за тем опять поставляет на вид коринфянам общий для всех вред в случае их непослушания, говоря: "чтобы не сделал нам ущерба сатана" (да не обидими будем (πλεονεκτηθώμεν) от сатаны). Здесь он очень кстати употребил слово хищение (πλεονεξίαν), так как диавол берет уже не свое, а похищает наше. Не говори мне того, что один только согрешивший мог бы сделаться добычею этого зверя, но представляй и то, что угрожает опасность всему стаду уменьшением числа его, и особенно теперь, когда можно возвратить то, что потеряно. "Ибо нам не безызвестны его умыслы" (Не неразумеваем бо умышлений его), т.е., что (сатана) и путем благочестия может привести к погибели. Он может погубить не только тем, что доводит до блудодеяния, но и противоположным способом может ввергнуть в погибель, именно: безмерною печалью во время покаяния. Таким образом, если (сатана) вместе со своею собственностью захватывает и нашу, когда и того, кого доводит до греха, погубляет, и того, кому мы повелеваем спасительное покаяние, у нас похищает, то как же назвать это, если не хищением? Для него недостаточно, что он низлагает нас чрез грех; он и чрез покаяние делает то же, если мы не бываем осторожны. Вот почему (апостол) весьма справедливо и назвал  хищением тот случай, когда (сатана) побеждает нас нашим же оружием. Ему свойственно овладевать нами чрез грех, а не чрез покаяние, потому что последнее есть наше оружие, а не его. Итак, если (сатана) и чрез покаяние может овладевать нами, то рассуди сам, как постыдно для нас это поражение, как он будет насмехаться и издеваться над нами, как над бессильными и немощными, если победит нас нашим же оружием? И подлинно, в высшей степени смешно и крайне постыдно, если он нашими же лекарствами причиняет нам раны. Потому-то (апостол) и сказал: "ибо нам не безызвестны его умыслы" (не неразумеваем бо умышлений его), т.е. насколько лукав, коварен, злокознен и исполнен он злобы, и какой вред причиняет нам даже под видом благочестия. Итак, помышляя об этом, не будем никогда ни презирать никого (из согрешающих), ни сами, согрешая, предаваться отчаянию, равно как и оставаться в беспечности; напротив, будем сердечно сокрушаться о своих беззакониях, не на словах только раскаиваясь в них. В самом деле, я знаю многих, которые хотя говорят, что они оплакивают свои грехи, ничего, однако ж, важного не делают. Правда, они постятся и носят грубые одежды, но в то же время имеют жадность к деньгам гораздо большую, чем торгаши, предаются более сильному гневу, чем звери, и находят удовольствия в злословии более, чем другие в похвале. Это не составляет покаяния; это только призрак и тень покаяния, а не самое покаяние. Потому-то и этим (грешникам) прилично сказать: "Смотрите, чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы (да не обидими будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его). Одних он губит чрез грехи, других чрез покаяние, и этих еще и другим образом, – когда не дает им воспользоваться плодами покаяния. Когда сатана не находит случая прямо погубить кого-нибудь, он подходит к нему другим путем, побуждая человека усугубить труды, но не давая ему воспользоваться плодами трудов своих, и стараясь уверить его, что он все необходимое уже сделал, и потому может не заботиться ни о чем другом. Итак, чтобы нам не изнурять себя напрасно трудами, побеседуем немного с теми женами, с которыми так бывает, потому что женщины преимущественно подвержены этому недугу. Прекрасно, конечно, и то, что и ныне вы делаете, т. е. пост, лежание на земле и посыпание пеплом главы. Но все эти дела не принесут никакой пользы, если к ним не присоединятся другие. Бог показал, как Он прощает грехи. Для чего же вы, оставив указанный путь, пролагаете себе другой? Согрешили некогда ниневитяне, и сделали то же, что и вы теперь делаете. Но посмотрим, что послужило к их спасению. Как для излечения больных врачи, хотя употребляют многие средства, но благоразумный смотрит не на то, что принимал больной, а на то, что послужило к его исцелению, так точно и здесь надобно смотреть. Итак, что же спасло тех ниневитян? На язвы свои они возложили пост, и строгий пост, лежание на земле, одежды из вретища, пепел и слезы, и вместе с этим переменили и образ жизни. 6. Посмотрим же, какое из перечисленных лекарств уврачевало их. "Но как мы узнаем это?" – скажет кто. Узнаем, если придем ко Врачу, или спросим Его самого. Он не утаит от нас; напротив, со всею готовностью откроет это. Он даже в книге записал это лекарство, исцелившее их, чтобы всякий знал его и не имел нужды спрашивать о нем. Что же это за лекарство? " И увидел Бог, –говорит (пророк), – дела их, что они обратились от злого пути своего, и пожалел Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на них" (Виде Бог, яко обратишася от путей своих лукавых и раскаяся о зле, еже глаголаше сотворити им) (Ион. 3: 10). Не сказал: "видел пост, вретища и пепел". Я говорю это не с тем, чтобы отвергать пост, – нет, – а для того, чтобы убедить вас делать то, что лучше поста – воздерживаться от всякого зла. Согрешил и Давид: посмотрим же, как и он каялся. Три дня он сидел во прахе. Однако он сделал это не для заглаждения греха своего, но молясь о (больном) детище, не истрезвившись еще от упоения страстью. Грех же свой очистил он иначе, именно: самоуничижением, сокрушением сердечным, скорбью душевною, строгим воздержанием от подобных грехов, непрестанным памятованием сделанного греха, благодушным перенесением всех постигших его скорбей, пощадою своих оскорбителей, наконец, тем, что не только сам не мстил врагам, поносившим его, но не позволял мстить и другим за него, когда они хотели того. Так, когда Семей осыпал его бесчисленными проклятиями, и когда военачальник, находившийся (при Давиде), вознегодовал на это, тогда он сказал: "пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида" (оставите его проклинать мя, яко Господь повеле ему) (2Цар.16: 10). Он имел сокрушенное и смиренное сердце, и это-то особенно и очищало грехи его, потому что в этом и состоит исповедание, это и есть покаяние. Напротив, если, постясь, мы остаемся высокомерными, то не только не получим никакой пользы, но еще потерпим и вред. Итак, смири сердце твое и ты, чтобы умилостивить Бога: "Близок Господь к сокрушенным сердцем (Близ Господь сокрушенных сердцем) (Пс.33: 19). Видишь, как жившие в светлых чертогах переносили бесчестие, как они, поносимые и от последних из рабов своих, не прекословили, но терпели поношения за бесчестие, которым покрыл их грех. Так поступай и ты. Если поносит тебя кто – не ожесточайся, но плачь и стенай, не о том, что тебя поносят, но о грехе, который подверг тебя такому бесчестью. Плачь и стенай, когда согрешишь, не о том, что будешь наказан, так как это ничего не значит, но о том, что ты оскорбил своего Владыку, который столь кроток, столько тебя любит, столько заботится о твоем спасении, что и Сына предал за тебя. Вот о чем плачь и стенай, и делай это непрестанно, потому что в этом и состоит исповедание. Не будь ныне весел, завтра печален, потом опять весел, а всегда пребывай в плаче и сокрушении. "Блаженны, – говорит (Господь), – плачущие" (Мф.5:4), т. е. те, которые непрестанно это делают. Непрестанно и ты делай это, всегда внимай себе и сокрушай сердце твое, наподобие того, как сокрушался бы тот, кто потерял любимейшего сына. "Расторгните (Раздирайте), – говорит (Господь), – сердца ваша, а не ризы ваша" (Иоил.2:13). А  расторгнутое не воздымается уже, сокрушение не восстает более. Потому-то и говорит (Писание) в одном месте: "расторгните", а в другом: "сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит" (Пс. 1: 19). Итак, мудрец ли ты, или богатый, или сильный, расторгни сердце твое, т. е. не попускай, чтобы оно высокомудрствовало и надмевалось, потому что расторгнутое не надувается, хотя бы и было чем надуваемо: оно не может вынести этого надувания, потому что расторгнуто. Так и ты смири свое сердце. Помысли, что мытарь за одно слово был оправдан, хотя то, что говорил он, было даже не столько смирение, сколько истинное признание. Если же и истинное признание имеет такую силу, то насколько более смиренномудрие? Прости обиды тем, кто погрешил против тебя, потому что и это служит к прощению грехов твоих. О первом (сетовании и скорби о грехах) сказано: "Я видел, что пойде дряхл (печален) и исцелил пути его" (Ис. 77: 17, 18). Это же прекратило гнев Божий и на Ахаава (3Цар.21: 29). А о втором (прощении обид) говорится: "прощайте, и прощены будете" (отпущайте, и отпустят вам) (Лук.6: 37). Есть еще и другой способ, которым обретается это врачевство, это – осуждение себя в своих беззакониях: "говори ты, чтоб оправдаться" (глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися) (Ис.43: 26). Равным образом и благодарное чувство, с которым мы переносим скорби, заглаждает грехи наши, более же всего милостыня. Перечти же целительные средства для уврачевания твоих язв и прикладывай все их одно за другим непрестанно: самоуничижение, исповедание, непамятозлобие, благодарение за посылаемые на тебя скорби, вспомоществование бедным деньгами и вещами, наконец, непрестанную молитву. Неотступным молением вдовица умилостивила жестокого и немилосердного судию (Лук.18: 5). Если же эта вдова умилостивила неправедного судию, то тем более ты умилостивишь Судию кроткого. Кроме этих способов (к очищению грехов) есть еще и другой – заступление обидимых. "Защищайте, – говорится, –  сироту, вступайтесь за вдову … Тогда придите - и рассудим … Если будут грехи ваши, как багряное, - как снег убелю; если будут красны, как пурпур, - как волну убелю" (Судите сиру, и оправдите вдовицу, и приидите, и истяжимся: и аще будут грехи ваши яко багряное, яко снег убелю) (Ис. 1: 17,18). Итак, будем ли ты достойны какого-либо извинения, когда, имея столько путей, возводящих на небо, и столько средств для уврачевания язв душевных, остаемся в этих язвах даже и после крещения? Не будем же закосневать в них. И те, которые еще не пали, пусть стараются сохранить невредимо красоту свою, мало того– пусть еще более приумножают ее, потому что хотя они и теперь непорочны, но упомянутые добродетели еще более украсят их. Что же касается нас, которые много уже нагрешили, то потщимся воспользоваться предложенными средствами к очищению грехов наших, чтобы нам предстать судищу Христову со многим дерзновением, которое все мы и да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ

Бога призываю во свидетели на душу мою, что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф (2Кор. 1:23). Мудрость Павла. – Его любовь к ученикам. – Признак добрых учеников. – Способы очищения грехов. 1.Что ты говоришь, блаженный Павел? Щадя их, не пришел ты в Коринф? Нам кажется, что, говоря так, ты противоречишь самому себе. Выше ты сказал, что не пришел потому, что ничего не предпринимаешь по плоти, не имеешь власти над собою, но идешь туда, куда велит тебе Святый Дух. Притом, как на препятствия к этому, указывал ты и на скорби свои. А теперь говоришь, как будто не придти зависело от тебя, а не от власти Духа. "Щадя вас, – говоришь, – доселе (ктому) не приидох в Коринф". Что же должно сказать на это? Или то, что и это самое случилось по воле Духа, который тогда, как (апостол) хотел идти, внушил ему отложить это путешествие, представляя необходимость щадить их; или он говорит о другом путешествии, и этим дает им знать, что он хотел идти к ним еще прежде, нежели написал первое послание, но удержался от этого по любви к ним, чтобы не застать их не исправившимися. Впрочем, вероятно и то, что (апостол) по той же причине после и сам решился остаться на месте, когда писал второе послание, хотя Дух уже и не удерживал его идти. И такое предположение гораздо вероятнее, т.е., что вначале его удерживал Дух, а после и сам он остался, рассудив, что так будет лучше. А ты смотри, как (апостол) опять упоминает о себе, – чего замечать я не перестану, – извлекая для себя защиту из самых нареканий, какие бы могли ему сделать. Коринфяне могли возыметь подозрение и сказать ему: "Ты возненавидел нас, потому и не хотел к нам придти". (Предупреждая такое подозрение, апостол) представляет противную причину, почему не пришел, именно ­­– ту, что любил их. Что же значит: "щадя вас"? "Я слышал, – говорит, – что некоторые из вас блудодействовали; потому и не хотел придти к вам, чтобы не опечалить вас. Находясь у вас, я бы был поставлен в необходимость сам разбирать и исследовать это дело и многих наказать. Итак, я почел за лучшее не быть у вас, чтобы дать вам время раскаяться, нежели, пришедши к вам, наказывать вас, и самому понести от вас еще большую скорбь". Эту мысль он ясно изложил под конец послания, когда сказал: "чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали" (боюся, еда како пришедша мя смирит Бог мой у вас, и восплачуся многих прежде согрешших, и не покаявшихся о нечистоте и блуждении, яко содеяша) (12: 21). То же разумеет он и здесь, и хотя говорит это как бы в оправдание себя, но вместе с тем сильнейшим образом обличает и устрашает их самих. (Самым оправданием себя пред ними) он дает им разуметь, что они подлежат еще наказанию, и могут что-нибудь потерпеть, если не поспешат исправиться. И это опять он высказывает в конце послания, говоря: "когда опять приду, не пощажу" (аще прииду паки, не пощажду) (13: 2). Различие только в том, что в конце послания говорит об этом прямо, а здесь – как еще в начале послания – не так открыто и с некоторым снисхождением, и даже мало того, далее смягчает и поправляет и этот образ выражения. В самом деле, так как (апостол) сказал, как прилично говорить только имеющему великую власть, – а щадить других может только тот, кто властен их и наказывать, – то, чтобы смягчить и несколько прикрыть то, что могло казаться резким, он говорит далее: "не потому, будто мы берем власть над верою вашею" (не яко обладаем верою вашею) (ст.24), – т.е.: "когда я сказал, что, щадя вас, не пришел, то сказал так не потому, чтобы хотел властвовать над вами". Не сказал даже – "над вами", но – "над верою", что и гораздо благосклоннее, и согласнее с истиною. Ведь не желающего верить кто властен принудить к вере? "Но мы споспешествуем радости вашей" (Но споспешницы есмы вашей радости). "Так как ваша радость, –говорит, – есть вместе и наша, то я не пришел к вам, чтобы не ввергнуть вас в уныние, и тем не увеличить своей печали; и остался для того, чтобы дать вам случай радоваться своему исправлению только от (заочной моей) угрозы. Мы все делаем для вашей радости и только о ней и заботимся, потому что и мы сами имеем общение в ней". "Ибо верою вы тверды" (Верою бо стоите). Смотри, с какою опять осторожностью говорит он. Он опасается снова упрекать их, потому что достаточно сильно уже обличил их в первом послании, и они после того показали уже некоторую перемену (в жизни). Если бы и после этой перемены они услышали те же упреки, какие и прежде, то это могло бы погубить их. Вот почему настоящее послание и написано с большею легкостью, чем первое. "Рассудил сам в себе не приходить к вам опять с огорчением" (Судих же в себе, не паки скорбию к вам приити) (2: 1). Слово "опять" (паки) показывает, что (апостол) уже огорчен был (коринфянами), и, по-видимому, защищаясь перед ними, он незаметно упрекает их же самих. Представь же, как велика должна была быть скорбь (апостола), если уже раз огорчили его и опять готовы были огорчить. Но он не говорит им прямо: "вы огорчили меня", а дает понять им это другими словами, именно говоря: "я не пришел к вам для того, чтобы не огорчить вас". Это равносильно тому, что я сказал, между тем было удобоприемлемее и удобовыносимее. "Ибо если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" (Аще бо аз скорбь творю вам, то кто есть веселяяй мя, точию приемляй скорбь от мене?) (ст.2). Какая тут последовательность? Очень большая. В самом деле, смотри. "Не хотел, – говорит, – придти к вам, чтобы не огорчить вас новыми упреками, негодованием и отвращением". Далее, так как и это было очень резко, и уличало (коринфян), будто они образом своей жизни огорчают Павла, то он, желая смягчить сказанное, говорит: "Ибо если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" Смысл же слов его такой: "Если мне довелось испытать и огорчения, когда я принужден был упрекать вас и видеть вашу скорбь от того, то и это самое доставило мне радость. Это именно было признаком величайшей ко мне любви вашей, когда я так много значил для вас, что и одно негодование мое могло уязвлять вас". 2. И заметь мудрость (апостола). Ученики обыкновенно досадуют и скорбят, когда их упрекают, а он представляет эти упреки как благодать какую для них. "Никто, – говорит он, – так не радует меня, как тот, кто уязвляется от слов моих, и скорбит, видя меня огорченным". Правда, следовало бы сказать так: "Если я опечаливаю вас, то кто же может обрадовать вас?" Но он не говорит этого, а, желая исправить их, говорит обратное: "Хотя я и заставляю вас скорбеть, но вы, уязвляясь скорбию от моих слов, доставляете мне великую радость". "Это самое и писал я вам" (И писах вам сие истое) (ст.3). Что же такое? "То, что я не пришел, именно щадя вас". Когда же (апостол) писал об этом? Разве в первом послании, когда говорил: "не хочу видеться с вами теперь мимоходом" (не хощу вас ныне в мимохождении видети) (16:7)? Нет, а я думаю, что в том же послании, когда сказал: "чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой" (да не паки пришедша мя смирит Бог мой у вас). Итак, "Это самое, – говорит, – и писал я вам, в конце послания, чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде" (да не паки пришедша мя смирит Бог мой, и восплачуся многих прежде согрешших) (12: 21). Для чего же ты писал? "Дабы, придя, не иметь огорчения от тех, о которых мне надлежало радоваться: ибо я во всех вас уверен, что моя радость есть [радость] и для всех вас" (Да не пришед скорбь прииму, о нихже подобаше ми радоватися, надеяся на вся вы, яко моя радость всех вас есть) (2: 3). Так как (апостол) сказал: "Я радуюсь, когда вы скорбите", а эти слова могли еще показаться слишком тяжкими и жестокими, то он опять выразил то же самое иначе, и последующими словами сделал сноснее сказанное. "Я для того, – говорит, – прежде написал вам, чтобы, к прискорбию моему, не найти вас не исправившимися. И когда я сказал: "дабы … не иметь огорчения" (да не скорбь прииму), то сказал так, имея в виду не свою, но вашу пользу. Я уверен, что вы радуетесь, если видите меня радующимся, и сами исполнитесь печали, когда увидите меня печальным". Смотри теперь, какую тесную связь имеет все сказанное. Теперь для нас будут понятны слова его. "Для того,–говорит, – не пришел я, чтобы не опечалить вас, если найду еще не исправившимися. Поступил же так, имея в виду не свою, но вашу пользу. От вашего огорчения я получаю немалое удовольствие, когда вижу, что вы так обо мне заботитесь, что и сами скорбите, и печалитесь, когда видите меня скорбящим: "кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" (кто бо есть веселяяй мя, точию приемляй скорбь от мене?) Однако, несмотря и на такое расположение моего духа, я, поскольку ищу вашей пользы, "это самое и писал я вам … дабы не иметь огорчения" (писах вас сие истое, да не скорбь прииму), и в этом случае опять ища не своей, но вашей пользы. Я ведь знаю, что вы сами будете скорбеть, увидев меня скорбящим; равно как, наоборот, возрадуетесь, когда увидите меня радующимся". Смотри же, какое здесь благоразумие. Прежде он сказал: "Я не пришел, чтобы не огорчить вас, хотя, – говорит, – я и радуюсь". Потом, чтобы не подумали, что он радуется только их огорчению, говорит: "Потому я радуюсь, что еще имею место в сердцах ваших. Иначе я бы сугубую понес скорбь – и оттого, что был бы принужден огорчить упреками вас, которые столько любите меня, и оттого, что сам бы скорбел, чем увеличил бы еще более и вашу скорбь". Смотри же теперь, как с похвалою сказал и эти слова: "о которых мне надлежало радоваться" (о нихже подобаше ми радоватися). Они свидетельствуют об искренности его и великой любви к ним. Так мог бы сказать какой-нибудь отец к детям, для которых он делал много добра и много потрудился. "Итак, – говорит, – если я только пишу и не иду к вам сам, то не иду потому, что устраиваю что-нибудь лучшее о вас, а не по ненависти к вам, не потому, чтобы отвращался вас, но потому, что очень люблю вас". Далее, чтобы ввиду слов, что кто скорбит, то радует его, не сказали ему: "Так ты заботишься только о том, чтобы тебе самому радоваться и показать всем, какую великую ты имеешь у нас силу?", он присовокупил следующее: "От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам" (от печали бо многия и туги сердца написах вам многими слезами, не яко да оскорбитеся, но любовь да познаете, юже имею изобильно к вам) (ст.4). Что может быть любвеобильнее этой души? Этими словами (апостол) показывает, что он скорбел о согрешивших не только не менее, напротив, даже гораздо более, чем скорбели сами согрешившие. Он не просто говорит – "от печали", но – "от великой скорби"; не слезами только, но – "многими слезами и от стесненного сердца (от туги сердца)", т.е.: "Я был угнетаем и подавляем печалью, и, будучи не в состоянии вынести этого облака печали, я решился писать к вам, – не для того, впрочем, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, – говорит, – какую я в избытке имею к вам". Надлежало бы сказать так: "Не для того, чтобы оскорбить вас, но чтобы исправить", потому что для этого (апостол) и писал; но он не говорит так, а, желая сделать речь более приятною и крепче привязать их к себе, он, вместо напоминания об исправлении, уверяет их в любви своей, по которой все делает. И не просто говорит: "Имею к вам любовь", но: "любовь, какую я в избытке имею к вам" (юже имам изобильно к вам). Желает и этим привлечь их к себе, показав, что он более всех любит их, и расположен к ним, как к избранным ученикам. Потому-то он и прежде говорил: "если для других я не Апостол, то для вас Апостол" (аще иным и несмь апостол, но обаче вам есмь) (1Кор. 9: 2); и в другом месте: "хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов" (аще бо и многи пестуны имате, но не многи отцы) (1Кор. 4: 15); или еще: "по благодати Божией, жили в мире, особенно же у вас" (благодатию Божиею жихом в мире, множае же у вас" (2Кор.1: 12); и ниже (в конце настоящего послания) пишет: "чрезвычайно любя вас, я менее любим вами" (и излишше вас любя, меньше любим есмь) (12: 15); наконец и здесь говорит: "любовь, какую я в избытке имею к вам" (юже имам изобильно к вам). 3. Таким образом, хотя слова (апостола) и полны были гнева, но этот гнев происходил от великой любви и скорби. "И пиша послание, – говорит, – я страдал и скорбел не о том только, что вы согрешили, но и о том, что я поставлен был в необходимость огорчить вас, и все это от любви, – подобно отцу, который, будучи поставлен в необходимость отсекать или прижигать гнилые члены у любимого сына, вдвойне страдает – и оттого, что сын болеет, и от необходимости самому отсекать. Таким образом, что вы почитаете признаком недоброжелательства к вам, служит признаком величайшей к вам любви. Если же огорчить вас меня побуждала любовь, то тем более радоваться – ваша скорбь". Итак, защитив себя (он и часто так защищается, и не стыдится этого, потому что если и Бог это делает, говоря напр.: "Народ Мой! Что сделал Я тебе?" (людие Мои, что сотворих вам) (Мих.6: 3), – то тем более мог делать это Павел), – итак, защитив себя самого, (апостол) переходит теперь к защищению впадшего в блудодеяние. Так как (апостол) сам же прежде изъявил гнев на него, а теперь требует простить его, то, чтобы не перетолковали в худую сторону его повеление как противоречащее первому и не стали упорствовать – смотри, каким образом предуготовил их к этому как вышесказанным, так и нижеследующим. Что именно он говорит далее? "Если же кто огорчил, то не меня огорчил" (Аще ли кто оскорбил, не мене оскорби) (ст.5). Сначала похвалив их за то, что они имеют с ним одни радости и одни скорби, и, сказав наперед: "моя радость есть радость и для всех" (всяко моя радость всех вас есть) (ст.3), (апостол) начинает после этого уже речь о кровосмеснике. "Если, – говорит, – радость моя есть вместе и ваша радость, то вы должны и теперь вместе со мною радоваться, точно так же, как и тогда вместе со мною скорбели. Как тогда своею скорбью вы доставили мне удовольствие и радость, так и теперь сделаете то же вашей радостью, если только примете участие в моей радости". (Апостол) не сказал: "Моя скорбь есть скорбь и для всех вас", но он высказал то же в других местах другими словами, а здесь упомянул только о том, что было нужно, именно о радости, сказав, что "моя радость есть радость и для всех вас". Вслед за этим он напоминает и прежде сказанное им, говоря: "Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью, - чтобы не сказать много, - и всех вас" (аще ли кто оскорбил, не мене оскорби, но отчасти, да не отягчу всех вас). "Знаю, – говорит, – что и вы со мною огорчились и вознегодовали на впадшего в блудодеяние, и что случай этот отчасти огорчил всех вас. Впрочем, "отчасти" сказал я не потому, что ваше огорчение было меньше моего, но чтобы не отягчить впадшего в блудодеяние. Итак, не меня только огорчил он, но и вас в равной мере, и я только по снисхождению к нему сказал – "отчасти". Видишь, как скоро (апостол) смягчил гнев их, сказав, что и они были общниками в его скорби? "Для такого довольно сего наказания от многих" (Довольно бы таковому запрещение сие, еже от многих) (ст.6). Не говорит: "впадшему в блудодеяние", но опять, как и в первом послании: "таковому", хотя и по другой уже причине; тогда говорил так по отвращению от соделанного греха, а здесь по снисхождению к согрешившему. Здесь он совсем не упоминает о содеянном грехе, потому что время уже было защищать виновного. "Так что вам лучше уже простить его и утешить, дабы он не был поглощен чрезмерною печалью" (Темже сопротивное паче вы да даруете и утешите, да не како многою скорбию пожерт будет таковый) (ст.7). (Апостол) повелевает здесь не только разрешить положенное наказание, но и возводит виновного в прежнее его состояние, потому что если кто, наказавши виновного, просто отпускает его, без всякого утешения, то не делает ему никакой пользы. Но смотри опять, как (апостол) удерживает и виновного, чтобы он, получив прощение, не сделался хуже. Он показывает ему, что хотя он и исповедал свой грех и раскаялся в нем, однако получает прощение не столько за раскаяние, сколько по милости и снисхождению, почему и говорит: "Так что вам лучше уже простить его и утешить" (да даруете и утешите). Это же видно и из дальнейших слов. "Не потому, – говорит, – разрешаю простить виновного, что он достоин этого, или что он показал достаточное раскаяние; но потому, что он слаб", – почему и присовокупил: "дабы он не был поглощен чрезмерною печалью" (да не како многою скорбию пожерт будет таковый). Говоря так, (апостол) свидетельствует и о великом раскаянии виновного, и не допускает его дойти до отчаяния. Что же значит: "дабы он не был поглощен" (пожерт будет)? Или то, что он поступит так же, как Иуда, или, что, оставшись жить, сделается еще хуже. "Хотя, – говорит, – он и не таков, чтобы не мог более переносить скорби продолженного наказания, но, потеряв терпение и надежду, легко может посягнуть на свою жизнь, или предаться, в конце концов, большему нечестию. Поэтому нам нужно быть осмотрительными, чтобы рана не сделалась более тяжкой и чтобы неумеренностью (в наказании) не погубить того, что уже сделали доброго". Говоря так, (апостол), как я и прежде заметил, хотел и обуздать и вразумить (виновного), чтобы он, получив прощение, не сделался еще нерадивее. "Я принял его, – говорит, – (в прежнее мое расположение) не потому, чтобы он совершенно очистился от скверны, но боясь, чтобы он не сделал чего-нибудь хуже". Отсюда мы научаемся, что меру покаяния надобно назначать не только по свойству грехов, но и сообразуясь с расположением и состоянием самих грешников. Так и тогда поступил апостол, так как и его устрашила слабость грешника. Потому он и сказал: "дабы он не был поглощен" (да не пожерт будет) – как бы зверем каким-нибудь, или волнами, или бурею. "И потому прошу вас" (Тем же молю вы) (ст.8). Не повелевает уже, но просит, – не как учитель, но как равный, и, предоставив им восседать на судейском седалище, сам стал на месте защитника. Так как он достиг уже, чего  хотел, то от радости не знал меры своему смирению. О чем же ты просишь, скажи мне? "Оказать ему любовь" (Утвердите к нему любовь), – т.е.: "С крепкою любовью, а не просто и как случилось, примите его". Говоря это, (апостол) опять усваивает им величайшую добродетель. Те самые, которые прежде так любили согрешившего и так защищали его, что даже гордились этим, до такой степени отвратились от него, что Павлу стоило великого труда заставить их принять его с крепкою любовью. Вот похвальное качество в учениках, вот совершенство в учителе – когда ученики так послушны, а учитель образует таких (послушных учеников). Если бы и ныне так было, то согрешающие не были бы так нечувствительны к своим грехам. И никого не должно ни безрассудно любить, ни отвращаться без причины. "Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны" (На сие бо и писах вам, да разумею искусство ваше, аще во всем послушливы есте) (ст.9), т.е., не только в отсечении согрешившего, но и в присоединении его. Видишь, как и здесь опять (апостол) поставляет их в необходимость решиться на этот подвиг? Как тогда, когда (виновный) согрешил, (апостол) представил им, какая опасность грозит им, если они не отсекут его, сказав, что "малая закваска квасит все тесто" (мал квас все смешение квасит) (1Кор. 5:6), и многое другое, так  точно и здесь опять представил им всю опасность непослушания. "Подобно тому, как прежде, – как бы так говорил, – я должен был заботиться не о нем только, но и о вас, так и теперь не столько забочусь о нем, сколько о вас, чтобы кто не почел вас за людей упорных, бесчеловечных, и не во всем послушных". Поэтому и говорит: " Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны". То (удаление виновного из общества) могло показаться и делом ненависти и жестокости, а это (принятие его в любовь) особенно докажет искренность послушания, а вместе и готовность к делам человеколюбия. В том и заключается признак добрых учеников, что они повинуются своему учителю не только в первом (его требовании), но и тогда, когда он повелевает и обратное (этому требованию). Потому-то (апостол) и сказал: "во всем", желая показать, что коринфяне в случае непослушания постыдят не столько его, сколько себя, заслужив славу непокорных. Делает же это он для того, чтобы и этим побудить их к послушанию, почему и говорит: "Я для того и писал вам" (на сие бо и писах вам). Хотя он и не для того писал, так как главная цель его была спасение согрешившего, однако говорит "для того", чтобы тем более расположить их в пользу виновного. Впрочем, этим он и себе не вредит в достижении главной цели, и коринфянам делает приятное. Словами же "во всем" он напоминает им о первом их послушании и выставляет его здесь на вид с намерением похвалить их. "А кого вы в чем прощаете, того и я" (Ему же аще что даруете, и аз) (ст.10). Видишь, как опять унижает себя перед ними, поставляя их на первом месте, а себя на втором; и все это для того, чтобы смягчить ожесточенные души и преклонить грубые сердца. Затем, чтобы не подать повода думать, что все дело предоставлено их власти, и чтобы они не стали упорствовать в прощении (виновного), опять побуждает их к этому, говоря, что и сам он даровал ему прощение. "Ибо и я, если в чем простил кого, простил для вас" (Ибо и аз, аще что даровах, еже даровах, вас ради). "И это самое, – говорит, – сделал я для вас". И в первый раз, когда повелевал отсечь виновного, он не дал им власти простить его, сказав: "уже решил … сделавшего такое дело … предать сатане" (уже судих предати таковаго сатане), а потом допустил и их к участию в этом приговоре, когда сказал: "в собрании вашем … предать" (собравшимся вам предати таковаго) (1Кор. 5:3-5). Он поступил так, имея в виду две важные вещи: чтобы и приговор произнести, и не без согласия коринфян, чтобы не огорчить их. И таким образом, ни сам один не произнес приговора, чтобы коринфяне не подумали о нем, как о человеке гордом и презирающем их, ни им не присвоил всей власти, чтобы они, сделавшись полновластными судиями, преждевременно не даровали прощения виновному и чрез то не погубили его. Точно так же поступает он и здесь, когда говорит: "Я даровал уже прощение – я, который в первом послании осудил его". Потом, чтобы коринфяне не оскорбились, как бы пренебреженные (апостолом), он говорит: "вас ради". Что же это? Ужели он простил согрешившего для людей? Нет, – почему и присовокупил: "от лица Христова" (о лице Христове). Что же значит: " от лица Христова "? Или – по воле Божией, или – во славу Христа. "Чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы" (Да не обидими будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его) (ст.11). Видишь, как он то присваивает (коринфянам) власть суда, чтобы смягчить их, то снова отнимает ее, чтобы истребить в них всякую гордость. Впрочем, не этого только хочет он достигнуть своими словами; он хочет еще и показать, что в случае их непослушания вред будет общий для всех. Так поступил он и вначале. Как тогда он говорил: "малая закваска квасит все тесто" (1Кор. 5: 6), так и теперь говорит: "чтобы не сделал нам ущерба сатана"; и везде усвояет прощение согрешившего как себе, так и им (коринфянам). 5. Пересмотри же снова (все, что он говорил): " Если же кто огорчил, – говорит, – то не меня огорчил, но частью, - чтобы не сказать много, - и всех вас" (аще же кто оскорбил, не мене оскорби, но от части, да не отягчу всех вас); затем далее: "для такого довольно сего наказания от многих". Таков его приговор и определение. Впрочем, на этом приговоре он не остановился, но призывает опять к участию в нем и коринфян, говоря: "Так что вам лучше уже простить его и утешить … И потому прошу вас оказать ему любовь" (темже сопротивное паче вы да даруете и утешите. Темже молю вы, утвердите к нему любовь). Но, предав виновного в их руки, опять переходит к утверждению свой власти, говоря: "Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны" (на сие бо и писах вам, да разумею искусство ваше, аще во всем послушливи есте). Затем опять приписывает прощение согрешившего коринфянам, говоря: "вам лучше уже простить его" (емуже аще что даруете); а потом себе: "и я, –говорит, – простил" (и аз … аще что даровах); наконец им и себе вместе: "ибо и я, – говорит, – если в чем простил кого, простил для вас от лица Христова" (ибо и аз, аще что даровах, вас ради, о лице Христове", - т. е., или во славу Христа, или потому, что сам Христос повелел (простить согрешившего). Эти последние слова особенно убедительны были для коринфян, так как они боялись уже отказать в прощении, которое служило к славе (Иисуса Христа) и было Ему угодно. Вслед за тем опять поставляет на вид коринфянам общий для всех вред в случае их непослушания, говоря: "чтобы не сделал нам ущерба сатана" (да не обидими будем (πλεονεκτηθώμεν) от сатаны). Здесь он очень кстати употребил слово хищение (πλεονεξίαν), так как диавол берет уже не свое, а похищает наше. Не говори мне того, что один только согрешивший мог бы сделаться добычею этого зверя, но представляй и то, что угрожает опасность всему стаду уменьшением числа его, и особенно теперь, когда можно возвратить то, что потеряно. "Ибо нам не безызвестны его умыслы" (Не неразумеваем бо умышлений его), т.е., что (сатана) и путем благочестия может привести к погибели. Он может погубить не только тем, что доводит до блудодеяния, но и противоположным способом может ввергнуть в погибель, именно: безмерною печалью во время покаяния. Таким образом, если (сатана) вместе со своею собственностью захватывает и нашу, когда и того, кого доводит до греха, погубляет, и того, кому мы повелеваем спасительное покаяние, у нас похищает, то как же назвать это, если не хищением? Для него недостаточно, что он низлагает нас чрез грех; он и чрез покаяние делает то же, если мы не бываем осторожны. Вот почему (апостол) весьма справедливо и назвал  хищением тот случай, когда (сатана) побеждает нас нашим же оружием. Ему свойственно овладевать нами чрез грех, а не чрез покаяние, потому что последнее есть наше оружие, а не его. Итак, если (сатана) и чрез покаяние может овладевать нами, то рассуди сам, как постыдно для нас это поражение, как он будет насмехаться и издеваться над нами, как над бессильными и немощными, если победит нас нашим же оружием? И подлинно, в высшей степени смешно и крайне постыдно, если он нашими же лекарствами причиняет нам раны. Потому-то (апостол) и сказал: "ибо нам не безызвестны его умыслы" (не неразумеваем бо умышлений его), т.е. насколько лукав, коварен, злокознен и исполнен он злобы, и какой вред причиняет нам даже под видом благочестия. Итак, помышляя об этом, не будем никогда ни презирать никого (из согрешающих), ни сами, согрешая, предаваться отчаянию, равно как и оставаться в беспечности; напротив, будем сердечно сокрушаться о своих беззакониях, не на словах только раскаиваясь в них. В самом деле, я знаю многих, которые хотя говорят, что они оплакивают свои грехи, ничего, однако ж, важного не делают. Правда, они постятся и носят грубые одежды, но в то же время имеют жадность к деньгам гораздо большую, чем торгаши, предаются более сильному гневу, чем звери, и находят удовольствия в злословии более, чем другие в похвале. Это не составляет покаяния; это только призрак и тень покаяния, а не самое покаяние. Потому-то и этим (грешникам) прилично сказать: "Смотрите, чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы (да не обидими будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его). Одних он губит чрез грехи, других чрез покаяние, и этих еще и другим образом, – когда не дает им воспользоваться плодами покаяния. Когда сатана не находит случая прямо погубить кого-нибудь, он подходит к нему другим путем, побуждая человека усугубить труды, но не давая ему воспользоваться плодами трудов своих, и стараясь уверить его, что он все необходимое уже сделал, и потому может не заботиться ни о чем другом. Итак, чтобы нам не изнурять себя напрасно трудами, побеседуем немного с теми женами, с которыми так бывает, потому что женщины преимущественно подвержены этому недугу. Прекрасно, конечно, и то, что и ныне вы делаете, т. е. пост, лежание на земле и посыпание пеплом главы. Но все эти дела не принесут никакой пользы, если к ним не присоединятся другие. Бог показал, как Он прощает грехи. Для чего же вы, оставив указанный путь, пролагаете себе другой? Согрешили некогда ниневитяне, и сделали то же, что и вы теперь делаете. Но посмотрим, что послужило к их спасению. Как для излечения больных врачи, хотя употребляют многие средства, но благоразумный смотрит не на то, что принимал больной, а на то, что послужило к его исцелению, так точно и здесь надобно смотреть. Итак, что же спасло тех ниневитян? На язвы свои они возложили пост, и строгий пост, лежание на земле, одежды из вретища, пепел и слезы, и вместе с этим переменили и образ жизни. 6. Посмотрим же, какое из перечисленных лекарств уврачевало их. "Но как мы узнаем это?" – скажет кто. Узнаем, если придем ко Врачу, или спросим Его самого. Он не утаит от нас; напротив, со всею готовностью откроет это. Он даже в книге записал это лекарство, исцелившее их, чтобы всякий знал его и не имел нужды спрашивать о нем. Что же это за лекарство? " И увидел Бог, –говорит (пророк), – дела их, что они обратились от злого пути своего, и пожалел Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на них" (Виде Бог, яко обратишася от путей своих лукавых и раскаяся о зле, еже глаголаше сотворити им) (Ион. 3: 10). Не сказал: "видел пост, вретища и пепел". Я говорю это не с тем, чтобы отвергать пост, – нет, – а для того, чтобы убедить вас делать то, что лучше поста – воздерживаться от всякого зла. Согрешил и Давид: посмотрим же, как и он каялся. Три дня он сидел во прахе. Однако он сделал это не для заглаждения греха своего, но молясь о (больном) детище, не истрезвившись еще от упоения страстью. Грех же свой очистил он иначе, именно: самоуничижением, сокрушением сердечным, скорбью душевною, строгим воздержанием от подобных грехов, непрестанным памятованием сделанного греха, благодушным перенесением всех постигших его скорбей, пощадою своих оскорбителей, наконец, тем, что не только сам не мстил врагам, поносившим его, но не позволял мстить и другим за него, когда они хотели того. Так, когда Семей осыпал его бесчисленными проклятиями, и когда военачальник, находившийся (при Давиде), вознегодовал на это, тогда он сказал: "пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида" (оставите его проклинать мя, яко Господь повеле ему) (2Цар.16: 10). Он имел сокрушенное и смиренное сердце, и это-то особенно и очищало грехи его, потому что в этом и состоит исповедание, это и есть покаяние. Напротив, если, постясь, мы остаемся высокомерными, то не только не получим никакой пользы, но еще потерпим и вред. Итак, смири сердце твое и ты, чтобы умилостивить Бога: "Близок Господь к сокрушенным сердцем (Близ Господь сокрушенных сердцем) (Пс.33: 19). Видишь, как жившие в светлых чертогах переносили бесчестие, как они, поносимые и от последних из рабов своих, не прекословили, но терпели поношения за бесчестие, которым покрыл их грех. Так поступай и ты. Если поносит тебя кто – не ожесточайся, но плачь и стенай, не о том, что тебя поносят, но о грехе, который подверг тебя такому бесчестью. Плачь и стенай, когда согрешишь, не о том, что будешь наказан, так как это ничего не значит, но о том, что ты оскорбил своего Владыку, который столь кроток, столько тебя любит, столько заботится о твоем спасении, что и Сына предал за тебя. Вот о чем плачь и стенай, и делай это непрестанно, потому что в этом и состоит исповедание. Не будь ныне весел, завтра печален, потом опять весел, а всегда пребывай в плаче и сокрушении. "Блаженны, – говорит (Господь), – плачущие" (Мф.5:4), т. е. те, которые непрестанно это делают. Непрестанно и ты делай это, всегда внимай себе и сокрушай сердце твое, наподобие того, как сокрушался бы тот, кто потерял любимейшего сына. "Расторгните (Раздирайте), – говорит (Господь), – сердца ваша, а не ризы ваша" (Иоил.2:13). А  расторгнутое не воздымается уже, сокрушение не восстает более. Потому-то и говорит (Писание) в одном месте: "расторгните", а в другом: "сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит" (Пс. 1: 19). Итак, мудрец ли ты, или богатый, или сильный, расторгни сердце твое, т. е. не попускай, чтобы оно высокомудрствовало и надмевалось, потому что расторгнутое не надувается, хотя бы и было чем надуваемо: оно не может вынести этого надувания, потому что расторгнуто. Так и ты смири свое сердце. Помысли, что мытарь за одно слово был оправдан, хотя то, что говорил он, было даже не столько смирение, сколько истинное признание. Если же и истинное признание имеет такую силу, то насколько более смиренномудрие? Прости обиды тем, кто погрешил против тебя, потому что и это служит к прощению грехов твоих. О первом (сетовании и скорби о грехах) сказано: "Я видел, что пойде дряхл (печален) и исцелил пути его" (Ис. 77: 17, 18). Это же прекратило гнев Божий и на Ахаава (3Цар.21: 29). А о втором (прощении обид) говорится: "прощайте, и прощены будете" (отпущайте, и отпустят вам) (Лук.6: 37). Есть еще и другой способ, которым обретается это врачевство, это – осуждение себя в своих беззакониях: "говори ты, чтоб оправдаться" (глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися) (Ис.43: 26). Равным образом и благодарное чувство, с которым мы переносим скорби, заглаждает грехи наши, более же всего милостыня. Перечти же целительные средства для уврачевания твоих язв и прикладывай все их одно за другим непрестанно: самоуничижение, исповедание, непамятозлобие, благодарение за посылаемые на тебя скорби, вспомоществование бедным деньгами и вещами, наконец, непрестанную молитву. Неотступным молением вдовица умилостивила жестокого и немилосердного судию (Лук.18: 5). Если же эта вдова умилостивила неправедного судию, то тем более ты умилостивишь Судию кроткого. Кроме этих способов (к очищению грехов) есть еще и другой – заступление обидимых. "Защищайте, – говорится, –  сироту, вступайтесь за вдову … Тогда придите - и рассудим … Если будут грехи ваши, как багряное, - как снег убелю; если будут красны, как пурпур, - как волну убелю" (Судите сиру, и оправдите вдовицу, и приидите, и истяжимся: и аще будут грехи ваши яко багряное, яко снег убелю) (Ис. 1: 17,18). Итак, будем ли ты достойны какого-либо извинения, когда, имея столько путей, возводящих на небо, и столько средств для уврачевания язв душевных, остаемся в этих язвах даже и после крещения? Не будем же закосневать в них. И те, которые еще не пали, пусть стараются сохранить невредимо красоту свою, мало того– пусть еще более приумножают ее, потому что хотя они и теперь непорочны, но упомянутые добродетели еще более украсят их. Что же касается нас, которые много уже нагрешили, то потщимся воспользоваться предложенными средствами к очищению грехов наших, чтобы нам предстать судищу Христову со многим дерзновением, которое все мы и да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

      Придя в Троаду для благовествования о Христе, хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел покоя духу моему, потому что не нашел [там] брата моего Тита (2Кор. 2: 12, 13).       Величайшая добродетель – все приписывать Богу. – Никто не может скрыться от очей Божиих. – Не нужно молиться о погибели врагов. – Проклятия против врагов смешны. 1. Эти слова кажутся недостойными Павла, так как показывают, что он из-за отсутствия брата пренебрег случаем споспешествовать спасению. Притом же они, по-видимому, не имеют и связи с (прежде сказанным). Что же прежде хотите, чтобы я вам доказал? То ли, что (апостол) не сказал здесь ничего недостойного себя, или то, что сказанное им имеет тесную связь с предыдущим? Мне кажется, прежде должно доказать последнее, потому что тогда и первое будет для нас удобопонятнее и яснее. Итак, какую же связь имеют эти слова с тем, что сказано прежде? Припомним прежде сказанное, тогда поймем и теперь сказанное. Что же прежде он говорил? То, что говорил в начале послания, а именно: "не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии, потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы" (не хощу вас не ведети о скорби, бывшей нам во Асии, яко по премногу и паче силы отяготихомся) (1: 8). Потом показывает, как он избавился от угрожавшей опасности, и, высказав далее промежуточные мысли, служащие к его оправданию, наконец опять дает знать, что он имел и другую скорбь. Какую же, и каким образом? Ту, что не нашел Тита. Поистине, и претерпенные (апостолом) искушения составляли для него немалую скорбь и могли повергнуть душу его в уныние. А когда не нашлось и того, кто мог бы его утешить и через  участие облегчить тяжесть скорби, то, естественно, душевная буря должна была возрасти еще более. А этот Тит есть тот самый, о котором ниже говорит (апостол), и который приходил к нему (от коринфян), и от него обратно был посылаем к ним, и о котором он так много говорил с великою похвалою. Итак, желая показать, что он и об отсутствии Тита скорбел из-за них же, (апостол) и сказал вышеуказанные слова. Отсюда очевидно, что эти слова имеют тесную связь с прежде сказанным. А что слова эти и не недостойны Павла – я попытаюсь доказать и это. В самом деле, он не говорит, что отсутствие воспрепятствовало спасению желавших присоединиться к верующим; не говорит и того, что из-за этого он презрел верующих; а говорит только, что он не имел покоя, т. е. скорбел и печалился об отсутствии брата, желая показать этим, что значит отсутствие брата, и по этой причине вышел из Троады. Что же значат слова: "Придя в Троаду для благовествования " (пришед в Троаду во благовестие)? "Не без намерения, – говорит, – пришел я, но для того, чтобы проповедовать.  И все-таки, несмотря на то, что с таким намерением пришел я (в Троаду), и там нашел весьма много дела: "хотя мне и отверста была дверь Господом,  я не имел, – говорит, –  покоя духу моему" (двери отверзене ми бывшей о Господе, не имех покоя). Впрочем, это не помешало делу проповеди. Как же говорит: "но, простившись с ними, я пошел" (отрекся им изыдох)? То есть: "Я не мог там остаться на долгое время по причине стеснения и скорби сердечной"; а может быть, и потому, что самое отсутствие (Тита) служило препятствием делу. А это также немало служило к успокоению коринфян. "Если, – говорит, – потому  только, что не нашел брата (в Троаде), я должен был  поспешно удалиться оттуда, хотя там мне отверзта была дверь для проповеди, для которой я и приходил туда, то тем более вы должны извинить нас теснотою обстоятельств, которые всюду нами управляют и не позволяют нам, как бы мы хотели, ни уходить откуда-либо, ни проводить где-либо более времени, по нашему желанию". Вот почему, как выше он усвоял свои путешествия Духу Божию, так и здесь приписывает Богу, присовокупляя слова: "Благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте" (Богу же благодарение всегда победители нас творящему о Христе, и воню разума Его являющу нами во всяком месте) (ст. 14). Чтобы не подумали, что (апостол) сетует и ропщет на принуждение от Бога быть там или в другом месте, он воссылает благодарение Богу. Смысл же слов его такой: "Повсюду скорби, повсюду теснота! Пришел я во Асию – там отягчен был сверх сил; пришел во Троаду – тут не нашел брата; не пошел к вам – и это причинило мне немалое, даже весьма большое огорчение, как потому, что многие из вас согрешили, так и потому, что я по этой причине не мог видеть вас". "Щадя вас, – говорит, –  я доселе не приходил в Коринф" (Щадя вас ктому не приидох в Коринф) (1: 23). Итак, чтобы, говоря таким образом, не показаться ропщущим на Бога, (апостол) присовокупляет, что: "В этих скорбях мы не только не унываем, но еще радуемся; и что главное – радуемся не только ради будущих наград, но и ради настоящих, так как перенесением скорбей мы еще и в этой жизни приобретаем себе похвалу и славу. Поэтому мы так далеки от сетования и ропота, что случающияся с нами скорби называем даже торжеством и хвалимся ими". В этом смысле и сказал (апостол): "Благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе" (Богу же благодарение всегда победители нас творящему), т. е., делает нас для всех славными. Хотя для других кажется бесчестием то, что мы всюду терпим гонение, но для нас это является величайшей честью. Вот почему не сказал: "делающему нас известными", но: "победители творящему", желая показать, что эти гонения служат для нас по всей земле вместо славных памятников непрестанных побед, одержанных над диаволом. Указав же на Дающего победы, далее сказывает и причину (этих побед) и тем ободряет слушателей. "Не только, – говорит, – от Бога даются нам победы, но и о Христе", т.е. через Христа и проповедь. "А одерживая победы, – говорит,  –нельзя и не прославиться нам, носящим знамение победы, так как мы именно носим его. Оттого мы и известны и сильны везде. "Благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте" (И воню разума его являющу нами во всяком месте). 2. Выше (апостол) сказал: "всегда победители нас творящему"; теперь говорит: "во всяком месте", указывая этим на то, что всякое место и время наполнены апостольскими подвигами. При этом он употребляет новую метафору, заимствованную от благовонного запаха. "Мы так же, – говорит, – делаемся всем известны, как и носящие многоценное миро", называя многоценным миром познание (о Христе). И не сказал просто – "познание" (разум), но – "благоухание познания" (воню разума), потому что именно таково нынешнее наше познание: не совсем ясно и не совершенно открыто. Потому-то и в первом послании он говорил: "теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно" (видим убо ныне зерцалом в гадании) (13: 12), и здесь познание о Христе называет "благоуханием познания" (вонею разума). Кто обоняет благоухание, тот знает, что где-то находится благовонное миро; но каково это миро само в себе, этого не может знать, если прежде не имел случая видеть его. Точно так же и мы: знаем, что Бог есть; а что Он по существу – этого не знаем. "Итак, мы, – говорит, –подобны царской кадильнице; и куда бы ни пошли, всюду источаем небесное миро и духовное благоухание". Говоря так, (апостол) имел двоякое намерение: во-первых, хотел показать силу проповеди – именно то, что через врагов, строящих козни, они только еще более прославляются, поскольку гонения дают возможность всей вселенной видеть их победы и обонять благоухание их проповеди; во-вторых, желал убедить коринфян мужественно переносить скорби и искушения, потому что через это они приобретут неизреченную славу еще прежде воздаяния (на небе). "Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих" (Яко Христово благоухание есмы Богови в спасаемых и в погибающих) (ст. 15). "Спасается ли кто, – говорит, – или погибает, проповедь Евангельская всегда сохраняет свое достоинство". Как свет и тогда, когда ослепляет слабых зрением, остается светом, хотя ослепляет; или как мед, хотя бы казался горьким для больных, не перестает быть сладким по природе, так точно и благовестие (о Христе) всегда сохраняет свое благоухание, хотя неверующие и погибают. Губит их не благовестие, но собственное их ожесточение. И погибелью нечестивых даже особенно обнаруживается благоухание проповеди. Таким образом, сила благовестия обнаруживается не только в спасении добрых, но и в погибели нечестивых. Так и солнце потому особенно и ослепляет взоры слабых, что светит очень ясно. Также и Спаситель, хотя "лежит Сей на падение и на восстание многих" (лежит на падение и на востание многим) (Лук.2: 34), однако не перестает быть Спасителем и тогда, когда бесчисленное множество людей падают. И хоть пришествие Его на землю более послужило в наказание для неверующих, несмотря на то, оно всегда пребывает спасительным. В этом смысле и Павел говорит: "мы Христово благоухание Богу" (благоухание есмы Богови); т. е., "хотя некоторые из слышащих благовестие и погибают, однако мы не перестаем быть тем, что мы есть". И не просто сказал – "благоухание", но – "Богу". Если же мы благоухание Богу и сам Бог так определяет о нас, то кто еще будет противоречить? И слова "Христово благоухание", по моему мнению, имеют двоякое значение. Этим (апостол) хочет сказать или то, что они, повседневно умирая (1Кор. 15: 31), приносят себя в жертву Богу, или, что они – благоухание смерти Христовой точно так же, как бы кто-нибудь сказал: "этот фимиам точно благоухание такой-то жертвы". Итак, или в этом последнем значении употребил он слово "благоухание", или в первом мною сказанном, т. е., что (апостолы) повседневно приносили себя в жертву Богу, для Христа. Видишь ли, до чего он возвысил искушения, назвав их своим торжеством, и благоуханием, и жертвою, приносимою Богу? Далее, так как он сказал: "мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих" (благоухание есмы и в погибающих), то, чтобы ты не подумал, что и погибающие угодны Богу, присовокупил: "для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь" (овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот) (ст.16), т. е., обоняя это благоухание, одни спасаются, а другие погибают – так, впрочем, что если кто погибает, тот бывает сам виною своей погибели, потому что и благовонное миро, говорят, удушает свиней, и свет, как я прежде сказал, ослепляет слабых зрением. И таково свойство благ, что они не только усовершают сродное им, но и губят противное; и в этом последнем случае особенно обнаруживается их сила. Так и огонь, не тогда только, когда светит или очищает золото, оказывается огнем и обнаруживает свойственную ему силу; но еще более тогда, когда пожигает терние. И Христос явит свое величие, когда "убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего" (убиет антихриста духом уст Своих, и упразднит явлением пришествия Своего) (2Сол.2:8). "И кто способен к сему?" (И к сим кто доволен?) Так как (апостол) сказал много великого и необычайного, называя себя и жертвою и благоуханием Христовым, и усваивая себе повсеместное торжество, то он опять старается умерить сказанное, относя все это к Богу. Поэтому и говорит: "И кто способен к сему?". "Все это, – говорит, – Христово, и нет ничего нашего". Видишь ли его отличие от лжеапостолов? Последние хвалятся, что они в проповедь о Христе приносят нечто свое; а он, напротив, ставит в похвалу себе то, что ничего не называет своим. "ибо похвала наша,– говорит, – сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире" (Похваление наше сие есть, свидетельство совести, яко не в мудрости плоти, но благодатию Божиею жихом в мире) (2Кор. 1: 12). И как те приобретение земной мудрости вменяли в похвалу себе, так он, напротив, вменяет себе в похвалу незнание ее. Потому и здесь говорит: "И кто способен к сему?" А если мы сами по себе недостаточны для этого, то все происходящее (с нами и чрез нас) есть дело благодати. "Ибо мы не повреждаем слова Божия, как многие" (Несмы бо, якоже прочии нечисто проповедающии слово Божие) (ст.17). 3. "Хотя мы, – говорит, – и возвещаем много великаго, однако ничего не присваиваем себе, напротив, все относим ко Христу. Мы не хотим подражать лжеапостолам, которые много присваивают себе самим. Это значило бы поступать подобно торгашу, когда он подделывает вино, или продает за деньги то, что надлежало бы давать даром". В самом деле, мне кажется, что (апостол) здесь осмеивает и любостяжание (лжеапостолов), и опять намекает на то, о чем я прежде говорил, т. е. что они проповедуют божественное с примесью своего собственного. Обличая тот же порок, и Исаия говорил: "корчемницы твои мешают вино с водою" (1:22). Хотя это сказано о вине, но не будет погрешности, если кто отнесет это и к учению. "Не так, – говорит, – поступаем мы; но что вверено нам, то и предлагаем другим, и преподаем учение чистое – без всякой примеси – почему и присовокупил еще: "но проповедуем искренно, как от Бога, пред Богом, во Христе" (но яко от чистоты, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголем). "Мы, – говорит, – не с тем проповедуем, чтобы обманывать вас, как бы свое даруя вам что-нибудь, или от себя что-нибудь привнося и примешивая, но "как от Бога", т. е.: "не говорим, будто от себя что-нибудь даруем вам, но утверждаем, что все даровал Бог". Выражение "как от Бога" именно и значит – ничем не хвалиться как своим, но все приписывать Богу. "Во Христе проповедуем" (Во Христе глаголем), – т. е., "все говорим не от нашей мудрости, но просвещаемые силою Христовою". Напротив, любящие хвалиться не так проповедуют, но как бы привнося что-нибудь свое. Потому и в другом месте (апостол), обличая таких проповедников, говорит: "Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?" (Что имаши, егоже неси приял? Аще же и приял еси, что хвалишься, яко не прием) (1Кор. 4:7). Самая высокая добродетель – приписывать все Богу и ничего не почитать своим, ничего не делать для приобретения славы человеческой, но все – для благоугождения Богу, потому что Он (а не другой кто) потребует от нас отчета. В наше же время порядок этот извращен. Ныне мы не столько боимся Того, кто некогда воссядет на судилище и потребует от нас отчета в делах наших, сколько страшимся тех, которые вместе с нами предстанут на суд.  Откуда же у нас эта болезнь? Откуда проникла в наши сердца? От редкого помышления о будущем и крайней привязанности к настоящему. Оттого мы так легко впадаем и в злые дела; и даже если делаем что-нибудь доброе, то делаем только напоказ, так что и отсюда для нас происходит вред. Ты не один раз глядел бесстыдными глазами на женщину, и утаил это как от той, на которую посмотрел, так и от спутников твоих; но ты не скроешь этого от Ока, никогда не дремлющего. Еще прежде, чем человек совершит грех, Оно уже видело в душе его преступную похоть, и внутреннее неистовство, и бурное и необузданное движение помыслов. Тот, кто все видит, не имеет нужды в свидетелях и доказательствах. Итак, смотри не на подобных тебе рабов. Если и похвалит дела твои человек, для тебя нет в том никакой пользы, как скоро не примет их Бог; равным образом, если и похулит их человек, нет в том для тебя никакого вреда, как скоро не похулит Бог. Напротив, высоко ценя мнение подобных тебе рабов, а не страшась и не трепеща негодования Судии, смотри, не прогневай Судию. Итак, презрим похвалу человеческую. Доколе станем унижаться и пресмыкаться по земле? Доколе будем порываться к земле, когда Бог влечет нас на небо? Браться Иосифа не сделали бы умысла убить своего брата в пустыне, если бы, как должно, имели пред очами своими страх Божий (Быт.37). Равным образом и Каин, если бы боялся суда Божия, как надлежало бояться, не сказал бы Авелю: "иди, и пойдем на поле" (Быт.4:8). В самом деле, для чего ты, жалкий и несчастный, отлучил брата своего от отца и увел в пустыню? Разве Бог не видит и на поле твоего дерзкого преступления? Как ты не научился из случившегося с твоим отцом, что Бог все видит и присутствует при всех наших делах? Но почему, когда (Каин) не признавался в своем преступлении, Бог не сказал ему: "от Меня ли Вездесущего и знающего даже тайные помышления ты скрываешь?" Потому, что он не мог еще хорошо понимать этих свойств Божиих. Что же сказал ему Бог? "Голос крови брата твоего вопиет ко Мне" (Глас крове брата твоего вопиет ко Мне) (Быт.4:10). Слова эти не то значат, чтобы кровь имела голос, а сказаны в том же смысле, как и мы говорим о случаях явных и очевидных: самое дело говорит. Итак, всегда должно иметь пред очами суд Божий – и все зло угаснет. Таким же образом и во время молитв мы можем удерживать трезвенное внимание, если будем помнить, с кем беседуем, если будем представлять, что приносим жертву, имеем в руках нож, и огонь и дрова; если, мысленно отверзши двери неба, там остановимся, и, взяв духовный нож, вонзим его в жертвенное животное, и пожрем Ему трезвенное внимание, и прольем пред Ним слезы. Такова кровь этой жертвы; таковым закланием должен быть обагрен этот жертвенник! Смотри же, не позволяй ни одному помыслу занимать в это время твою душу. 4. Припомни, что и Авраам при своем жертвоприношении не позволил быть ни жене, ни рабу, ни другому кому. Так и ты не оставляй при себе никакой страсти, свойственной рабам, а не свободным, но один взойди на ту гору, на которую он всходил, и на которую никому другому всходить не позволено. Если же какие из недостойных помыслов и будут усиливаться, чтобы взойти с тобою на гору, запрети им это, как господин их, и скажи: "останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам" (сядите зде, аз же и детищ поклонившеся возвратимся) (Быт.22:5). Все, что есть бессловесного и неразумного –  и осла и рабов – оставь при подошве горы; взойди, взяв с собою только разумное, как он – Исаака. И ты, как он, устрой жертвенник, отрешившись от всего человеческого и став выше своей природы – ведь и он, если бы не стал выше своей природы, не решился бы заклать сына. Наконец, ничто пусть не возмущает тебя в это время, но будь выше самых небес. Горько плачь, принеси в жертву исповедание (грехов), потому что сказано: "говори ты, чтоб оправдаться" (глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися) (Ис.43:26). Принеси в жертву сокрушение сердечное. Такие жертвы не превращаются в пепел, не исчезают с дымом; не нужны для них ни дрова, ни огонь, нужно только сокрушенное сердце. Это дрова, это огонь, который объемлет дрова пламенем, а не сжигает их. Кто с пламенным усердием молится, тот горит и не сгорает – подобно золоту, испытываемому огнем, делается только чище и светлее. Вместе с этим наблюдай и то, чтобы не говорить в молитве ничего, что может прогневить своего Владыку: не приступай к Нему с молитвою о погибели врагов.