Спасительна ли вера в ложь? Святоотеческое учение о послушании, изложенное святителем Игнатием Ставропольским

Преподобный Лев Оптинский, который был старше святителя Игнатия на сорок лет, начинал подвизаться, можно сказать, в другую эпоху. В юности он обладал огромной физической силой: поднимал до двенадцати пудов, а однажды голыми руками задушил напавшего на него волка. Святитель же Игнатий с юности имел подорванное здоровье, что определенным образом сказалось на его устроении: "...Для многих монахов, славных своей аскетической жизнью, например, для оптинских, мое настроение остается очень неясным: ибо их настроение образовалось от деятельной жизни телесной, столько видной для мира и прославляемой им, а мое - от вынужденного болезнями и другими обстоятельствами затвора и сопряженного с ним душевного делания и подвига, не видного и непонятного для мира. Это-то настроение и проявляется повсюду в моих сочинениях, как они ни недостаточны, и делает их своехарактерными. Они по характеру подходят к писаниям древних аскетов". 82

Для святителя Игнатия, по состоянию его здоровья, был невозможен телесный подвиг, обычный для большинства иноков того времени. Поэтому его аскетическое учение оказалось более жизненным для тех его современников, которые не обладали крепким, здоровым телом, и тем более для выросших в пыльных мегаполисах иноков конца XX - начала XXI века, среди которых здоровых людей практически нет. Таким образом, аскетическое учение святителя, единственно применимое в наши времена, явилось, по сути, пророческим, тогда как аскетическими наставлениями Оптинских старцев относительно поста и других телесных деланий ныне пользоваться невозможно. Улучшения физической крепости не предвидится - ожидается только ухудшение. Согласно Священному Писанию (см. 3 Ездр. 5; 48-55), последующие поколения будут еще более слабыми.

"Преподобный Макарий советовал заниматься Иисусовой молитвой вслух, не выделял ее из ряда других монашеских деланий. Но, разумеется, никогда ни преподобный Макарий, ни другие Оптинские старцы умного делания не отвергали. Учитывая общее упадочное состояние эпохи (так оно, о. Доримедонт, все-таки было "упадочным"? - ред.), Оптинские старцы в своем духовном руководстве были чрезвычайно осторожны, высоких учений всем и сразу не преподавали" (С. 18).

Судя по всему, высокого учения об этом предмете Оптинские старцы не преподавали никому. Дошедшие до нас письма показывают, что ими преподавалась весьма невысокая степень делания молитвы Иисусовой. Хотя это вовсе не значит, что сами они не достигли высоких степеней. Возможно, такие советы давались устно или до нас дошли не все письма. Но воспоминаний учеников или каких-либо других письменных источников, в которых Оптинскими старцами говорилось бы о высоких степенях делания Ии-сусовой молитвы, мы не имеем, за исключением отдельных наставлений преподобного Варсонофия Оптинского. Возможно, это произошло потому, что большинство духовных детей и посетителей старцев были мирянами или насельницами женских монастырей. Как известно, мирянам, за редким исключением, Святые Отцы запрещают преподавать высокие учения и тонкие аскетические делания, как несвойственные их образу жизни.

Преподобные старцы Оптинские учили смирению и другим добродетелям, в том числе, молитвенному деланию. Но относительно молитвы чаще всего предлагали следующий совет: начни, а дальше сама молитва научит тому, что нужно делать. Оптинские старцы учили непрестанной молитве, заповедуя творить ее вслух во избежание прелести, т.е. преподавали, главным образом, молитву гласную. Их наставлениями ученик прекрасно приготовляется к молитвенному деланию, ему преподается основа молитвенной и монашеской жизни: смирение, послушание, самоукорение, покаяние - об этом, действительно, говорится много. Но тот, кто захочет идти дальше и будет искать в наставлениях Оптинских отцов ответы на аскетические вопросы об умном делании, будет искать глубины и тонкости в объяснении делания молитвы Иисусовой, какие имеются у святителя Игнатия, - не найдет их. Если желающий потрудиться в умном делании будет следовать только наставлениям Оптинских старцев, не ознакомившись с учением святителя Игнатия, он очень рискует впасть в прелесть. Их учение о молитве основано на телесном подвиге.

В творениях же святителя Игнатия имеются ответы на серьезные, глубокие вопросы об умном делании. Его книги составлены таким образом, что даже при невозможности иметь духовное руководство позволяют заняться молитвенным трудом. Причем учение о молитве изложено в стройной и строгой последовательности: от начальных степеней к совершенству. Юных он предостерегает от преждевременных занятий высокими деланиями, устанавливая порядок и степени прохождения молитвенного подвига, указывая писания Отцов, которыми необходимо при этом руководствоваться. Подвижник, достигший более высоких степеней молитвы, доходящих до созерцания, также почерпнет в писаниях святителя Игнатия много назидательного для себя.

Для современного делателя молитвы эти книги незаменимы, что засвидетельствовано всеми без исключения выдающимися подвижниками Русской Церкви XX века.

- А вот отец Д. утверждает, что современники единодушно отвергали учение святителя: "В эпоху святителя Игнатия богословие непослушания было немыслимо. Ведь в те времена в русском монашестве опыт послушания старцу жил и плодоносил. Именно поэтому русские подвижники XIX - начала ХХ веков, не разделяя частное мнение современного Святого Отца (мнение святителя Игнатия о послушании не подтверждает ни один из современных ему аскетических писателей), не пытались с ним полемизировать" (С. 6).

- Очень оригинально автор объясняет, почему современники не полемизировали со святителем Игнатием! Они не полемизировали потому, что были с ним согласны. Было бы странно, если бы прежде уважаемого о. Д. ни при жизни, ни за сто пятьдесят лет после кончины свт. Игнатия никто из святых не позаботился о том, чтобы остановить "великий вред, происходящий от искаженного понимания основной добродетели монашеского подвига" (С. 7), - как изволит выражаться об учении святителя о. Д.

Действительно: ни один из современников в полемику с ним не вступил, по той причине, что возразить было нечего. Справедливости ради не-обходимо отметить, что Оптинские старцы, предлагая вступающим в скит послушникам для чтения в числе других Отцов и книги святителя Игнатия, не благословляли читать двенадцатую и тринадцатую главы V тома, где излагается учение о послушании с рассуждением. Этот запрет относился к новоначальным послушникам, и это вполне понятно, потому что в Оптиной-то старцы были, и послушники, в большинстве своем происходящие из простонародья, действительно могли неверно понять учение святителя и отвергнуть столь полезное для них руководство Оптинских отцов.

Сам по себе указанный факт еще не говорит, что Оптинские старцы не были согласны со взглядами святителя на духовное руководство их времени. В целом книги святителя Игнатия в Оптиной всегда читали; они находились в монастырской библиотеке, были доступны всем. Их никто не возбранял читать, никто не подвергал сомнению аскетическое учение святителя. Иеромонах Доримедонт (Сухинин) первым дерзнул открыто похулить учение великого Святого Отца Русской Церкви, аскетического писателя такого масштаба, каким является святитель Игнатий, еп. Кавказский.

Своей работой о. Доримедонт не только принижает значение святителя Игнатия, но противоречит и преподобным старцам Оптинским, к которым пытается апеллировать, как это можно было видеть из приведенного выше отзыва прп. Варсонофия и из взаимоотношений свт. Игнатия с прп. Макарием. А преподобноисповедник Никон (Беляев, f1931), находясь в тюрьме, попросил передать ему туда пятый том творений святителя - то самое оспариваемое о. Доримедонтом "Приношение современному монашеству" - и составил свои заметки и примечания к нему.

Преподобноисповедник Никон, последний из Оптинских старцев, глубоко почитал святителя Игнатия, постоянно цитировал его творения (в частности, в своих дневниках), неоднократно говорил об их уникальном значении:

"Сейчас я прочел у еп. Игнатия (Брянчанинова) о кончине мира. Когда я читаю его сочинения, то удивляюсь его поистине ангельскому уму, его дивно глубокому разумению Св. Писания. Его сочинения как-то особенно располагают мое сердце, мое разумение, просвещая его истинно евангельским светом ...Те места из Св. Писания, которые мною или вовсе не понимались, или понимались превратно, о смысле и отношении которых к жизни я имел весьма туманное представление, сейчас становятся для меня очень понятными и ясными". 83