13. БЕСЕДА ТРИНАДЦАТАЯ

"Итак, если бы совершенство достигалось посредством левитского священства, - ибо с ним сопряжен закон народа, - то какая бы еще нужда была восставать иному священнику по чину Мелхиседека, а не по чину Аарона именоваться? Потому что с переменою священства необходимо быть перемене и закона. Ибо Тот, о Котором говорится сие, принадлежал к иному колену, из которого никто не приступал к жертвеннику. Ибо известно, что Господь наш воссиял из колена Иудина, о котором Моисей ничего не сказал относительно священства" (Евр. 7:11-14). 1. "Итак, если бы", - говорит, - "совершенство достигалось посредством левитского священства". Сказав о Мелхиседеке, показав, сколько он был выше Авраама, и объяснив великое между ними различие, теперь он начинает показывать различие самих заветов, как один из них несовершен, а другой совершен. Впрочем и теперь еще не приступает к самому делу, а сначала рассуждает о священстве и завете, потому что для неверных было более убедительным предлагать доказательства от предметов уже принятых и прежде известных. Он доказал, что Мелхиседек был гораздо выше Левея и Авраама, явившись в отношении к ним священником. Это же он доказывает теперь с дру­гой стороны. С какой именно? Со стороны священства нынешнего и иудейского. И посмотри на великую мудрость его: чем, по-видимому, Христос отделялся от священства, так как не был "по чину Аарона", то самое и приводит в доказательство Его священства, а прочих исключает. Он делает это, пред­ставляя себя самого как бы сомневающимся, почему (Христос) называется священником не по чину Ааронову, и потом разрешает недоумение. И я, говорит, недоумеваю, почему Он был не по чину Ааронову. Это он выражает словами: "если бы совершенство достигалось посредством левитского священства". А слова: "какая бы еще нужда была" усиливают мысль. Если бы Христос по плоти был священником по чину Мелхиседекову прежде, а потом уже явился закон и (священство) по чину Ааронову, то спра­ведливо иной мог бы сказать, что последнее совершеннее и, будучи введено после, упраздняет первое; но если Христос (является) после и принимает другой образ священства, то очевидно, что по причин несовершенства всего прежнего. Положим, говорит, что всё прежнее исполнилось и нет ничего несовершенного в (прежнем) священстве: для чего же нужно было ещё "восставать иному священнику по чину Мелхиседека, а не по чину Аарона именоваться"? Для чего (Бог), оставив Аарона, вводит другое священ­ство - Мелхиседеково? "Если бы совершенство достигалось посредством левитского священства", т.е., если бы посредством левитского священства достигаемо было совершенство в делах, в учении, в жизни. Заметь, как постепенно он идет вперед. Сказав, что Христос "по чину Мелхиседека", он доказал, что священство по чину Мелхиседекову выше, потому что сам (Мелхиседек) выше; затем он доказывает то же в отношении времени, т.е., что (Христос) после Аарона, следовательно и выше. А что означают следующие слова: "ибо с ним сопряжен закон народа"? Что значит: "с ним"? Им руководятся, через него совершают всё, и нельзя сказать, что оно было дано для других. "С ним сопряжен закон народа", т.е. им пользуются и пользовались, и нельзя сказать, что оно, само будучи совершенно, не руководило народа.  "Сопряжен закон народа", т.е. им руководились. Какая же нужда в другом священстве, если бы это было совершенно? "Потому что с переменою священства необходимо быть перемене и закона": если нужно быть другому священнику, или лучше, другому священ­ству, то нужно быть и другому закону. Это (сказано) против тех, которые говорят: какая была нужда в новом завете? Он мог бы привести свидетельства из пророчества: "Вы сыны пророков и завета, который завещевал Бог отцам вашим" (Деян. 3:25); но рассуждает пока о священстве. И смотри, как хотел внушить это. Сказав: "по чину Мелхиседека", он отверг чин Ааронов, так как не сказал бы: "по чину Мелхиседека", если бы тот был лучше. А когда введено другое священство, то должен быть и другой завет, потому что невозможно священнику быть без завета, законов и постановлений, или принявшему другое свя­щенство руководствоваться прежним заветом. Здесь предста­влялось возражение: как можно быть священником, не будучи левитом? Но (апостол), предуготовив ответ на это в вышесказанном, теперь уже не предлагает разрешения, а говорит об этом мимоходом: я сказал, говорит он, что священство переменено, следовательно должен быть переменён и завет; переменён не только по образу действий и постановлениям, но и по колену, так как следовало (переменить его) и по колену, Каким образом? "Переменою", - говорит, - "священства", т.е., оно перешло из колена в колено, из священнического в цар­ское, для того, чтобы и царское и священническое составили одно. И заметь таинство: сначала было колено царское, а потом священническое, подобно как и во Христе, который был царем всегда, а священником стал тогда, когда принял плоть, когда принес жертву. Видишь ли перемену? То, что было предметом возражения, он представляет необходимым последствием событий: "Ибо Тот", - говорит, - "о Котором говорится сие, принадлежал к иному колену, из которого никто не приступал к жертвеннику. Ибо известно, что Господь наш воссиял из колена Иудина, о котором Моисей ничего не сказал относительно священства". Смысл слов его следующий: и я знаю и говорю, что это колено не имело священства, и никто из него не был священником, - это именно означают слова: "из которого никто не приступал к жертвеннику", - но во всём произошла перемена. Так, нужно было перемениться закону и ветхому завету, по­тому что и самое колено переменено. Видишь ли, как он показывает еще иное различие (заветов) от различия колен? И не только этим он доказывает их различие, но и со сто­роны лица (первосвященника), и завета, и образа действий, и самого прообраза. "Который таков не по закону заповеди плотской, но по силе жизни непрестающей" (Евр.7:16). 2. "Который таков", - говорит, священником – "не по закону заповеди плотской", - потому что тот закон имел много плотского. И хорошо назвал его заповедью плотскою: все, что он определял, было плотское. Так, предписания: обрежь плоть, помажь плоть, омой плоть, очисти плоть, остриги плоть, свяжи плоть, питай плоть, отдыхай плотью, - все это, скажи мне, разве не плотские (заповеди)? Если хочешь знать, каковы и те блага, которые он обещал, послушай: долголетие, говорит, для плоти, молоко и мёд для плоти, покой для плоти, наслаждение для плоти. По такому-то закону Аарон получил священство; но Мелхиседек - не так. "И это еще яснее видно [из того], что по подобию Мелхиседека восстает Священник иной" (Евр.7:15). Что "яснее видно"? Неодинаковость того и другого священства, различие, преимущество того, кто был "не по закону заповеди плотской". Кто? Мелхисе­дек? Нет, - Христос. "Который таков не по закону заповеди плотской, но по силе жизни непрестающей. Ибо засвидетельствовано: Ты священник вовек по чину Мелхиседека" (Евр.7:16-17), т.е. не временный, не ограниченный пределом, "но по силе жизни непрестающей". Этим (апостол) выражает, что (Христос) стал священником собственною силою и Отчею, силою безконечной жизни. Хотя такое выражение не соответствует выражению: "не по закону заповеди плотской", потому что следовало бы сказать: а по (заповеди) духовной; но он под именем плотской разумеет временную, подобно как и в другом месте говорит: "которые с яствами и питиями, и различными омовениями и обрядами, [относящимися] до плоти, установлены были только до времени исправления (Евр. 9:10). "По силе жизни", т.е. потому, что Он живёт собственною силою. Апостол сказал, что "необходимо быть перемене и закона", и показал - каким образом; а затем при­водит причину: ум человеческий более всего удовлетворяется тогда, когда знает причину, и чрез то возвышается в вере, потому что мы тогда более веруем, когда знаем и причину и основание, по которому что-нибудь бывает. "Отменение же прежде бывшей заповеди", - говорит, - "бывает по причине ее немощи и бесполезности" (Евр.7:18). Здесь восстают на нас еретики, которые говорят: вот и Павел назвал заповедь недоброю. Но послушай внимательно; он не сказал: потому что она не добра, или не хороша, но – "по причине ее немощи и бесполезности". И в другом месте он доказывает её немощь, когда говорит: "ослабленный плотию, был бессилен" (Рим. 8:3). Следовательно, не заповедь немощна, но мы. "Ибо закон ничего не довел до совершенства" (Евр.7:19). Что значит: "ничего не довел до совершенства"? Никого, говорит, он не довёл до совершенства, так как его не слушались. Даже если бы его и слушались, и тогда он не сделал бы никого совершенным и добродетельным. Впрочем (апостол) не говорит этого здесь, но (говорит), что он не имел силы, - и справедливо, потому что письмена его повелевали: делай то-то, и не делай того-то, предлагали только (повеления), но не сообщали силы. Не такова наша надежда. Что значит: "отменение"? Отмена, отвержение. А чего именно, это он объясняет, продолжая: "прежде бывшей заповеди": так он называет закон, потому что он уже отменён за свою немощь; он прежде был, но прошёл и устарел по своей немощи. "Отменение" есть отмена того, что имело силу. Отсюда и видно, что он имел силу, но оставлен, потому что был совсем безуспешен. Итак, закон был совершенно безполезен? Нет, он был полезен, и весьма полезен, но он не мог делать людей совершенными. Поэтому (апостол) и говорит: "закон ничего не довел до совершенства": все в нём было прообразом, все - тенью, и обрезание, и жертвы, и суббота, всё не могло проникать в душу, а потому прошло и отменено. "Но вводится лучшая надежда, посредством которой мы приближаемся к Богу. И как [сие было] не без клятвы" (Евр.7:19,20). Видишь ли, как необходима была здесь клятва? Потому (апостол) и рассуждал много о том, что Бог клялся, и клялся для большего удостоверения. "Вводится лучшая надежда". Что это значит? И закон, говорит, имел упование, но не такое; прежде благоугодившие (Богу) надеялись наследовать землю и не терпеть никакого бедствия, мы же, если угодим Богу, надеемся наследовать не землю, а небо; или даже, что гораздо важнее, надеемся стать близ Бога, приблизиться к самому престолу Отчему, служить Ему вместе с ангелами. И смотри, как он мало-по­малу раскрывает эти (истины); прежде, он сказал: "и входит во внутреннейшее за завесу" (Евр. 6:19); а здесь: "вводится лучшая надежда, посредством которой мы приближаемся к Богу. И как [сие было] не без клятвы". Что значит: "И как [сие было] не без клятвы"? Т.е. не без клятвенного уверения. Вот еще иное различие. Это обещано, говорит, не просто. "Ибо те были священниками без клятвы, а Сей с клятвою, потому что о Нем сказано: клялся Господь, и не раскается: Ты священник вовек по чину Мелхиседека, - то лучшего завета поручителем соделался Иисус. Притом тех священников было много, потому что смерть не допускала пребывать одному; а Сей, как пребывающий вечно, имеет и священство непреходящее" (Евр. 7:21-24). (Апостол) указывает два преимущества (новозаветного священства): то, что оно не имеет конца, подобно подзаконному, и то, что оно уста­новлено с клятвою. Все это он доказывает лицом Христа, принявшего (это священство): "по силе",  - говорит, - "жизни непрестающей", также клятвою, потому что Бог "клялся", и самым делом, потому что тот закон, говорит, отменён, так как был немощен, а этот стоит, так как имеет силу. То же он делает и со стороны священника. Каким образом? Дока­зывая, что Он один; а Он не был бы один, если бы не был безсмертен; как прежних священников было много, потому что они были смертны, так Он один, потому что Он - без­смертен. "То лучшего завета поручителем соделался Иисус": Бог клялся Ему, что Он всегда будет священником; а Бог не сделал бы этого, если бы Он не был жив. "Посему и может всегда спасать приходящих чрез Него к Богу, будучи всегда жив, чтобы ходатайствовать за них" (Евр. 7:25). 3. Видишь ли, что (апостол) говорит это (о Христе) по плоти? Показав, что Он священник, благовременно потом говорит, что Он ходатайствует. И в другом месте, когда Павел говорит: "сам Дух ходатайствует за нас" (Рим. 8:26; 1 Тим. 2:5), то разумеет, что Он ходатайствует как первосвященник. В самом деле, Тот, кто воскрешает мертвых, кого хочет, и живет так, как Отец, как может ходатайствовать, когда нужно спасать? Как может ходатайствовать Тот, во власти которого находится весь суд (Иоан. 3:19)? Как мо­жет ходатайствовать Тот, который посылает ангелов, чтобы одних ввергнуть в пещь, а других спасти (Mат. 8:8)? "Посему", - говорит, - "может всегда спасать" (Евр. 7:25). Он спасает потому, что не умирает, потому, что Он "всегда жив" и не имеет преем­ника; а если не имеет преемника, то и может ходатайствовать за всех. Здешние первосвященники, как бы они ни были славны, были только на то время, пока были, например, Самуил и все подобные, а после того уже нет, потому что умерли; а Он не таков, но спасает "всегда". Что значит: "всегда"? (Апостол) внушает некоторое великое таинство: не только здесь, говорит, но и там Он спасает "приходящих чрез Него к Богу". Как спасает? "Всегда жив, чтобы ходатайствовать за них". Видишь ли, сколько уничиженного он сказал (о Христе) по человеческой Его природе? Он не однажды, говорит, ходатайствовал и получил, но всегда, когда нужно ходатайствовать о них; это и означает выражение: "всегда". "Всегда", т.е. не в настоящее только время, но и там в будущей жизни. Следовательно, Ему нужно непрестанно молиться? Но справедливо ли это? Даже и люди праведные часто одним прошением по­лучали всё: как же Он будет молиться непрестанно? И для чего Он сидит вместе с Отцом? Видишь ли, что здесь го­ворится о Нем уничиженное по Его снисхождению? Смысл слов следующий: не бойтесь ничего, не говорите: да, Он хотя и любит нас и имеет дерзновение перед Отцом, но не может жить всегда; Он всегда жив. "Таков и должен быть у нас Первосвященник: святой, непричастный злу, непорочный, отделенный от грешников и превознесенный выше небес" (Евр. 7:26). Видишь ли, что всё это сказано о человечестве (Христовом)? Когда же я говорю: о человечестве, то разумею человечество, соединенное с божеством, не разделяя их, но внушая понимать это по надлежащему. Итак, видишь ли отличие первосвященника (от ветхозаветных)? Все вышесказанное (апостол) соединил в словах: "Который, подобно [нам], искушен во всем, кроме греха" (Евр. 4:15). "Таков", - говорит, - "и должен быть у нас Первосвященник: преподобный, незлобивый[1]". Что значит: "незлобивый"? Не причастный злу, не коварный. А что Он действительно таков, послушай пророка, который говорит: "не было лжи в устах Его" (Ис. 53:9). Может ли кто-нибудь ска­зать это о Боге? Кто не постыдится сказать, что Бог не коварен, не льстив? А о Христе по плоти это сказать можно. "Преподобный[2]", "нескверный[3]" и этого нельзя сказать о Боге, по­тому что Он по существу своему непорочен. "Отделенный от грешников". И это ли только одно доказывает Его превосходство? Не доказывает ли и самая жертва? Да, жертва. Каким образом? "Который не имеет", - говорит, - "нужды ежедневно, как те первосвященники, приносить жертвы сперва за свои грехи, потом за грехи народа, ибо Он совершил это однажды, принеся [в жертву] Себя Самого" (Евр. 7:27). Что - это? Здесь (апостол) начинает говорить о превосходстве духовной жертвы. Он сказал о различии между священниками (ветхозаветным и новозаветным), сказал о различии между заветами (ветхим и новым), - хотя не вполне, однакоже сказал; здесь наконец начинает говорить и о самой жертве. Когда ты слышишь, что Христос есть священник, то не думай, что Он священнодействует постоянно; Он совершил священнодействие однажды, и затем воссел (одесную Отца). Чтобы ты не думал, будто Он стоит горе и священнодействует, (апостол) показывает, что это было делом домостроительства. Как Он был рабом, так же и священником и священнослужителем; как, будучи рабом, Он не остался рабом, так, бу­дучи и священнослужителем, Он не остался священнослужителем, - потому что священнослужителю свойственно не сидеть, а стоять. Здесь (апостол) выражает величие жертвы, которая одна, будучи принесена однажды, имела столько силы, сколько не имели все другие вместе. Впрочем он еще не об этом говорит, а пока только о следующем: "совершил это однажды". Что - "это"? "Нужно было", - говорит, - "чтобы и Сей также имел, что принести" (Евр. 8:3), не за Себя, - как Он, будучи безгрешен, мог приносить жертву за Себя? - а за людей. Что говоришь? Неужели Он не имеет нужды приносить за Себя и настолько силён? Да, говорит. Чтобы ты не подумал, будто в словах: "совершил это однажды" говорится и об Нём, послушай, что говорит (апостол) далее: "ибо закон поставляет первосвященниками человеков, имеющих немощи" (Евр. 7:28). Поэтому они всегда приносят жертвы и за себя самих; а Он, как сильный и не имеющий греха, для чего будет приносить за Себя? Следовательно, Он принёс жертву не за Себя, но за людей, и при том однажды. "А слово клятвенное, после закона, [поставило] Сына, на веки совершенного". Что значит - "совершенного"? Смотри: Павел не поставляет буквально противоположных выражений; после слов: "имеющих немощи", он не сказал: Сына сильного, но: "совершенного", что также, можно сказать, означает сильного. Видишь ли, что слово: "Сына" сказано в противоположность рабу? Под немощью же он разумеет или грех, или смерть. Что значит: "на веки"? Не теперь только безгрешного, говорит, но всегда. Если же Он совершен, если Он никогда не грешит, если Он верно живет, то для чего Ему и приносить жертвы за нас многократно? Впрочем этого (апостол) пока ещё не доказывает, а доказывает только то, что не принёс жертвы за Себя. Итак, если мы имеем такого первосвященника, то будем подражать Ему и идти по стопам Его. Нет другой жертвы; одна очистила нас; а затем огонь и геенна. Для того (апостол) так часто и повторяет: один священник одна жертва, - чтобы кто-нибудь, думая, что их много, не стал грешить без опасения. 4. Потому мы, сподобившиеся этой печати, вкусившие этой жертвы, участвующее в безсмертной трапезе, будем сохранять свое благородство и честь, так как отпадение не безопасно. И те, которые еще не удостоились этого, пусть не будут самонадеянны, так как кто грешит с тем, чтобы принять свя­тое крещение при последнем издыхании, тот часто не получает его. Поверьте мне: не для возбуждения в вас страха я скажу то, что намереваюсь сказать. Я знаю многих, с которыми это случилось, которые много грешили в ожидании просвещения (крещением); но в день кончины отошли, не приняв его. Бог дал крещение для того, чтобы разрушать грехи, а не для того, чтобы умножать грехи. Если же кто будет пользоваться им для того, чтобы свободнее предаваться большим грехам, то такой виновен в безпечности. Такой, если бы не было крещения, жил бы воздержнее, не ожидая отпущения (грехов). Видишь ли, как на нас исполняются слова: "И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро" (Рим. 3:8)? Потому, увещеваю вас, которые ещё не приняли таинства: бодрствуйте; пусть не приступает никто из вас к добродетели, как наёмник, как неблагодарный, как к чему-либо тяжкому и невыносимому; напротив будем присту­пать к ней с усердием и радостью. Если бы не была обещана награда, то неужели не следовало бы быть добродетельным? Но будем добродетельными по крайней мере из-за награды. Не стыдно ли, не крайне ли безсовстно говорить: если не дашь мне награды, то я и не буду целомудренным? Могу сказать на это вот что: хотя бы ты и сохранял целомудрие, ты никогда не будешь целомудренным, если делаешь это из-за награды; ты ведь нисколько не ценишь добродетели, если не любишь её за неё саму. Впрочем, Бог, по великой нашей немощи, благо­волит побуждать нас к ней по крайней мере наградою; но мы и при этом не делаемся добродетельными. Положим, если хотите, что какой-нибудь человек, совершивший множество грехов, отходит, сподобившись крещения, хотя это, я думаю, бывает не часто: как, скажи мне, он отойдёт туда? Он не будет осужден за дела свои, но не будет иметь и дерзновения, - и справедливо. В самом деле, если он, проживши сто лет, не сделает ни одного доброго дела, но только то, что не грешил, или даже и не это, но только то, что спасся одною благодатью, а других увидит увенчанными, прославленными и превознесенными, то, скажи мне, может ли он не унывать, хотя и не впадёт в геенну? Объясню это примером. Представим двух воинов; пусть один из них ворует, обижает, захватывает чужое; а другой пусть не делает ничего такого, но ведёт себя хорошо, оказывает много доблестей, на войне одерживает победы, обагряя руку свою кровью; после, с течением времени, пусть он из того звания, в каком был вместе с вором, будет возведён на царский престол и облечётся в порфиру, а вор пусть останется там же, где и был, но только по милости царской будет свободен от наказания за свои проступки, поставлен на последнем месте и подчинён власти царя: не будет ли этот последний, скажи мне, чувство­вать скорби, видя, что тот, который был равен ему, достиг самой высоты почестей, прославился и управляет вселенной, а он остаётся в низком состоянии, и самое избавление от на­казания получил не с честью, но по одной милости и человеколюбию царя? Царь простил его и освободил от осуждения, но он сам со стыдом будет вести жизнь. И другие не будут удивляться ему, потому что, при таких милостях, мы уди­вляемся не получившим дары, но подающим их, и чем выше эти дары, тем стыднее получающим их, если они были ви­новны в великих грехах. Какими глазами будет, он смотреть на тех, которые находятся в царских чертогах, показывают множество своих ран и подвигов, тогда как он сам не имеет показать ничего, но и самое избавление получил единственно по человеколюбию Божию? Как если бы какой-ни­будь человекоубийца, вор, или прелюбодей, ведомый на казнь, был освобождён от неё по чьей-нибудь просьбе и получил приказание явиться в преддверие царских чертогов, то он не в состоянии был бы смотреть ни на кого, хотя и освобождён от наказания, - так точно и он. 5. Впрочем, когда говорится о царствии, не подумайте, что все удостоятся одного и того же. Если здесь в царских чертогах бывают и епархи, и приближенные царя, и еще низшие сановники, и занимающие место так называемых десятских (δεκανών), хотя великое различие между епархом и десятским, то тем более будет так в горних царских обителях. Говорю это не от себя; но Павел полагает там еще большее различие. Какое различие, говорит он, солнца от луны и звёзд и малейшей из звёзд, такое же будет и в царствии небесном; и для всякого очевидно, что различие между солнцем и малейшею звёздою гораздо большее, нежели между так называемым десятским и епархом. Солнце вдруг освещает всю вселенную и делает её светлою, закрывает луну и звёзды; а звезда часто бывает невидима, даже и во мрак; есть много звёзд, которых мы не видим. Итак, когда мы увидим других, сделавшихся солнцами, а сами займём место малейших звёзд, которые даже невидимы, то какое нам будет утешение? Нет, увещеваю вас, не будем так безпечны, не будем так ленивы, не станем небрежно принимать подаваемое от Бога спасение, но будем делать из него куплю и умножать его. Хотя бы иной был только оглашенным, но он знает Христа, знает веру, слушает слово Божие, не далек от боговедения, понимает волю Владыки своего; почему же он медлит, для чего выжидает и откладывает? Нет ничего лучше добродетельной жизни, и здесь и там, и у просвещенных и у оглашенных. И что, скажи мне, нам предписано трудного? Имей жену, говорит заповедь, и будь воздержан. Неужели, скажи мне, это трудно? И как (может быть это трудным), когда многие и без жены бывают воз­держными, не только христиане, но и язычники? Что язычник совершает из тщеславия, того неужели ты не совершишь из страха Божия? "Из имения твоего", - говорит (Писание), - "подавай милостыню" (Тов. 4:7). Неужели это трудно? Но и здесь осудят нас язычники, расточавшие всё своё имение из одного тщеславия. Не сквернословь. Неужели это трудно? Но если бы и не было повелено, не следовало, ли бы нам самим сделать это, чтобы не показаться безчестными? Напротив сквернословие трудно, как видно из того, что человек стыдится в душе и краснеет, когда случится ему сказать что-нибудь подобное, и даже не решится сказать, если не будет в пьяном виде. Почему, сидя на торжище, ты не делаешь этого, хотя бы и делал у себя дома? Не ради ли присутствующих? Почему не вдруг сделаешь это и при жене своей? Не потому ли, чтобы не оскорбить её? Так, чтобы не оскорбить жены своей, ты не делаешь, этого; оскорбляя же Бога, не стыдишься? А Он вездесущ и слышит всё. "И не упивайтесь вином", - сказано (Еф. 5:18), - и хорошо (сказано), потому что само по себе пьянство разве не наказание? Не сказал: изнуряй тело, но что? "Не упивайтесь", т.е. не давай ему воли так, чтобы оно свергло с себя власть души. Как, неужели не нужно заботиться о теле? Нет, не это говорю я, но - не угождай его похотям. Так и Павел повелевает, когда говорит: "и попечения о плоти не превращайте в похоти" (Рим. 13:14). Не похищай чужого, сказано, не будь любостяжателен, не клянись. Каких трудов требует и это, каких подвигов? Не злословь, сказано, не клевещи.

Нет, - ничего трудного, ничего тяжкого нам не заповедано, если только мы захотим; а если не захотим, то и самое легкое покажется нам трудным. Что легче еды? Но многие, по крайней изнеженности, тяготятся и этим. Я слышу, как многие говорят, что и еда составляете труд. Нет никакого труда во всём вышесказанном, если только, захочешь; в желании заключается всё, после высшей благодати. Будем же желать доброго, чтобы нам сподобиться и вечных благ, благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).   [1] В синод. переводе "непричастный злу". [2] В синод. переводе "святой". [3] В синод. переводе "непорочный".

14. БЕСЕДА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

"Главное же в том, о чем говорим, есть то: мы имеем такого Первосвященника, Который воссел одесную престола величия на небесах и [есть] священнодействователь святилища и скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек" (Евр. 8:1-2). 1. Павел, всегда подражая своему Учителю, говорит то об уничиженном, то о высоком, так что уничиженное пролагает путь к высокому, а последнее руководит к первому, чтобы видящие высокое знали, что уничиженное было делом снисхождения (Христова). Так Он поступает и здесь. Сказав, что "принеся [в жертву] Себя" и показав, что Он есть первосвященник, (Апостол) продолжает: "Главное же в том, о чем говорим, есть то: мы имеем такого Первосвященника, Который воссел одесную престола величия на небесах". Это уже свойственно не священнику, но Тому, чей Он  священник. "Священнодействователь святилища". Не просто служитель, но "священнодействователь святилища". "И скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек". Видишь ли снисхождение (Христово)? Не задолго, пред этим (Апостол) отличал (Его от других), когда говорил: "не все ли они суть служебные духи"? и потому им не оказано: "седи одесную Меня" (Евр. 1:13,14). Говорит так потому, что сидящий, без сомнения, не есть служитель; следовательно (здесь называя Его служителем) говорит это об Нём по плоти. "Скинией истинной" Он называет здесь небо, и, желая показать отличие её от иудейской, присовокупляет: "которую воздвиг Господь, а не человек". Смотри, как он этими словами ободрил души уверовавших из иудеев. Может быть, они воображали, что у нас нет такой скинии; но вот, говорит Он, наш священник - великий и гораздо больший (ветхозаветного), принесший более чуд­ную жертву. Но не одни ли это слова, не хвастовство ли и самообольщение? Для этого он наперед подтвердил (свои слова) клятвою, а потом стал говорить и о скинии. Различие скиний было очевидно уже из предыдущего, но он доказывает его ещё с другой стороны: "которую воздвиг Господь", - говорит, - "а не человек". Где те, которые говорят, что небо движется? Где те, которые утверждают, что оно шаровидно? То и другое здесь опровергается. "Главное же в том", - говорит, - "о чем говорим". Главным всегда называется самое важное. Здесь Он опять низводить речь свою: сказав о высоком, без опасения говорит теперь об уничи­женном. Далее, чтобы ты знал, что слово – "священнодействователь" упо­треблено по отношение к человечеству (Христову), смотри, как он ещё объясняет это: "всякий первосвященник", - говорит, - "поставляется для приношения даров и жертв; а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести" (Евр. 8:3). Слыша, что (Христос) сидит, не подумай, что Он несправедливо назван первосвященником; первое, т.е. сидение, есть знак божеского достоинства, а последнее есть знак великого человеколюбия и попечения об нас. Потому о последнем (Апостол) распро­страняется и говорит более подробно, опасаясь, чтобы не умень­шить первого. Поэтому же к тому самому он склоняет речь свою и теперь, так как некоторые спрашивали: для чего (Христос) умер, будучи священником? Священник не бывает без жертвоприношения; следовательно и Ему надлежало при­нести жертву. И с другой стороны, так как Он сказал, что (Христос) находится выше (небес), то теперь говорит и доказывает, что Он есть священник во всех отношениях, и по Мельхиседеку, и по клятве, и по принесению жертвы. Отсюда он составляет другое необходимое умозаключение: "если бы Он оставался на земле", - говорит, - "то не был бы и священником, потому что [здесь] такие священники, которые по закону приносят дары" (Евр. 8:4). Если, говорит, Он - священник, как и действительно, то Ему следовало быть в другом месте; будучи на земле, Он не был бы священником. Почему? Он не приносил жертв, не священнодействовал, - и справедливо, - потому что здесь были священники. (Апостол) доказывает, что (Христу) невозможно быть священни­ком на земле. Почему? Потому что иначе, говорит, не было бы и воскресения. Здесь необходимо сосредоточить внимание и вникнуть в мысль апостола. Он опять показывает различие священства (ветхозаветного и Христова). "Которые", - говорит, - "служат образу и тени небесного" (Евр. 8:5); Что называет он здесь небесным? Ду­ховное; оно хотя совершается на земле, но достойно небес. Когда Господь наш Иисус Христос предлежит закланным (агнцем), когда нисходит Дух, когда сидящий одесную Отца присутствует здесь, когда (верующие) посредством купели делаются сынами и гражданами небесными, когда мы находим там свое отечество, град и гражданство, когда для здешнего становимся чуждыми, то всё это не есть ли небесное? 2. Что же? Разве песнопения не небесные? Разве не то, что поют горе божественные лики безплотных сил, согласно с ними воспеваем и мы здесь долу? Разве и жертвенник не небесный. Каким образом? Нет на нём ничего плотского; всё предлежащее духовно: не превращается в пепел, дым и смрад наша жертва, но делает всё предлежащее чистым и светлым. Разве не небесны эти священнодействия, которых служители ещё доныне слышат сказанные им слова: "Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся" (Иоан. 20:23)? Разве не небесны все (их священнодействия), когда они имеют и ключи неба? "Которые", - говорит, - "служат образу и тени небесного, как сказано было Моисею, когда он приступал к совершению скинии: смотри, сказано, сделай все по образу, показанному тебе на горе" (Евр. 8:5). Так как слух наш менее способен к восприятию, нежели зрение, - мы ведь не так хорошо передаём душе то, что слышим, как то, что видим собственными глазами, - то Бог показал всё (Моисею). Или об этом говорит (Апостол) в словах: "образу и тени", или разумеет храм, потому что прибавляет: "смотри, сказано, сделай все по образу, показанному тебе на горе", - а это говорится только об устройстве храма, - или разумеет и жертвы, и всё прочее; не погрешит тот, кто скажет и это (последнее), потому что Церковь небесна и есть не что иное, как небо. "Но Сей [Первосвященник] получил служение тем превосходнейшее, чем лучшего Он ходатай завета" (Евр.8:6). Видишь ли, насколько настоящее служение лучше того служения? То - образ и тень, а это - истина. Впрочем, это ни­сколько не доставляло слушателям ни пользы, ни утешения. Потому (Апостол) и присовокупляет то, что особенно могло доставить им радость: "который утвержден", - говорит, - "на лучших обетованиях". Сказав о месте, о священнике и жертве, теперь он излагает различие самих заветов. И прежде он доказывал, что ветхий завет был немощен и безполезен, и, чтобы пока­зать его недостатки, смотри, какие употребляет доводы. В одном месте он сказал (о новом завете): "по силе жизни непрестающей"; в другом (о ветхом) сказал: "отменение же прежде бывшей заповеди бывает по причине ее немощи и бесполезности"; затем ещё (о новом) выразил нечто вели­кое, когда сказал: "но вводится лучшая надежда, посредством которой мы приближаемся к Богу". Здесь же он возводит нас на небо и показывает, что вместо храма у нас небо, и что те священнодействия были прообразами наших, и таким образом возвысив служение, он, наконец, справедливо возвышает и священство. Но, как я сказал, особенно радост­ное для слушателей он излагает в словах: "который утвержден на лучших обетованиях". Откуда это видно? Из того, что тот (ветхий) отменён, а на его место введен этот (новый), кото­рый потому и получил силу, что он лучше. Как выше (Апостол) говорил: "если бы совершенство достигалось посредством левитского священства, - ибо с ним сопряжен закон народа, - то какая бы ещё нужда была восставать иному священнику по чину Мелхиседека"? так и здесь он употребляет такое же умозаключение: "ибо, если бы первый [завет] был без недостатка, то не было бы нужды искать места другому" (Евр.8:7), т.е. если бы не имел никакого недостатка, если бы делал людей непорочными. А что именно это он говорит, выслушай следующее: "укоряя их, говорит"; не сказал: "укоряя" его (т.е. закон), но: "…[пророк], укоряя их, говорит: вот, наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их в то время, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской, потому что они не пребыли в том завете Моем, и Я пренебрег их, говорит Господь" (Евр. 8:8-9). Так, скажешь; но откуда видно, что (ветхий завет) окончился? (Апостол) доказал это и со стороны священника; а теперь прямыми словами ещё яснее доказывает, что он отменён. Каким образом? "На лучших", - говорит, - "обетованиях". Может ли скажи мне, быть равенство между небом и землею? Заметь, как он и там не отвергает обетований, чтобы и в этом отношении не унижать ветхого завета. Прежде он сказал: "вводится лучшая надежда, посредством которой мы приближаемся к Богу", выражая, что и там было упование; и здесь говорит: "вводится лучшая надежда", выражая, что и там были обетования. Но так как (евреи) постоянно роптали, то – "вот, наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет"; не древний, говорит, какой-нибудь завет; а чтобы они не могли подумать этого, то определяет и время: не просто говорит: по завету, какой Я заключил с отцами их, - чтобы не подумали о бывшем при Аврааме или при Ное, - но определяет, какой, именно завет: "не такой завет", - говорит, - "какой Я заключил с отцами их в то время", жившим во время исхода; потому и присовокупляет: "когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской, потому что они не пребыли в том завете Моем, и Я пренебрег их, говорит Господь". 3. Видишь ли, что начало зла от нас? "Они", - говорит, вначале "не пребыли"; следовательно, нерадение от нас, а всё доброе, т.е. все благодеяния - от Бога. Здесь (Бог) как бы представляет оправдание, приводя и самую причину, почему Он оставил их. "Вот завет, который завещаю дому Израилеву после тех дней, говорит Господь: вложу законы Мои в мысли их, и напишу их на сердцах их; и буду их Богом, а они будут Моим народом" (Евр. 8:10). Это говорит он о новом завете, после того как сказал: "не такой завет, какой Я заключил". И какое другое различие между ними, если не это? Если же кто-нибудь скажет, что этим выражается не отличие (нового завета), а то, что он дан в сердца их, что здесь показывается различие не запо­ведей, а способов их сообщения, - завет будет, говорить, уже не на письме, а на сердцах, - тот пусть докажет, что это когда-нибудь было у иудеев. Нельзя доказать этого: и по возвращении их из Вавилона завет дан был им опять пись­менный. Апостолы же, как я могу доказать, ничего не приняли на письме, но всё приняли в сердца Духом Святым. Потому Христос и сказал им: "Когда же приидет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне" (Иоан. 15:26). "И не будет учить каждый ближнего своего и каждый брата своего, говоря: познай Господа; потому что все, от малого до большого, будут знать Меня, потому что Я буду милостив к неправдам их, и грехов их и беззаконий их не воспомяну более" (Евр. 8:11-12). Вот и другой признак: "от малого", - говорит, - "до большого, будут знать Меня", и не будут говорить: "познай Господа". Когда же это сбылось, если не ныне? Наше (учение) из­вестно, а их не известно, но заключено в углу. С другой стороны, вещь называется новою тогда, когда она вторая (после первой) и содержит в себе что-нибудь более в сравнении со старою. Также новою называется и та вещь, от которой что-ни­будь одно отделено, а другое нет. Например: если бы кто-нибудь в старом доме, готовом разрушиться, оставив всё, разобрал основание, то мы говорим, что он сделал его новым, вынув одно и вставив другое. Так и небо называется новым тогда, когда оно не остаётся медяным, но ниспосылает дождь; и земля называется новою, когда она не остаётся безплодной, но изменяется (в плодоносную); и дом называется новым, когда в нём одно уничтожается, а другое остается. Таким образом, и завет хорошо назван новым, в знак того, что прежний завет сделался ветхим, потому что не приносил никакого плода. А чтобы точнее узнать это, прочитай, что говорит Аггей, что - 3ахария, что - ангел (Малахия), в чём обличает (иудеев) Ездра. Каким же образом они приняли (завет новый)? Каким образом никто из них не вопрошал Господа, если они пре­ступали завет и даже не знали его? Видишь ли, как твое (мнение) неосновательно? Я настаиваю на моём, - что именно он (наш завет) должен быть в собственном смысле назван новым. Иначе, я не допускаю и того, будто о нём сказаны слова: "Ибо вот, Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце" (Ис. 65:17). В самом деле, почему, когда во Второзаконии говорится: "И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью", не делается ограничения: если послушаете, то будет новое (Втор.28:23)? Я, говорит (Бог), потому дам другой завет, что они не остались в прежнем. Это видно из следующих слов (апостола): "…закон, ослабленный плотию, был бессилен" (Рим. 8:3); и ещё: "что же вы ныне искушаете Бога, [желая] возложить на выи учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы" (Деян. 15:10)? " …Они не пребыли", - говорит, - "в том завете Моем". Здесь показывается, что Бог удостоил нас высшего и духовного. "По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их" (Пс. 18:5). Это значит: "И не будет учить каждый ближнего своего и каждый брата своего, говоря: познай Господа". И ещё: "Ибо земля наполнится познанием славы Господа, как воды наполняют море" (Аввак. 2:14). "Говоря "новый", показал ветхость первого; а ветшающее и стареющее близко к уничтожению" (Евр. 8:13). Смотри, как он раскрыл сокровенное, самую мысль пророка. Он почтил закон, не назвав его прямо ветхим; однако и выразил это, потому что, если бы тот (завет) был новым, то он не назвал бы новым установленного после него. Таким образом он выражает нечто большее и особенное, когда говорит, что тот обветшал; потому Он и отменяется, разрушается и уже не существует. Основываясь на (словах) пророка, он с большим дерзновением говорит (о ветхом завете) и с пользою показывает, что, наш (завет) теперь процветает, а тот устарел. Употребив название: "ветшающее" он прибавляет от себя ещё другое: "стареющее" и потом выводить из всего; следующее заключение: "близко к уничтожению". Следовательно, ветхий завет не просто заменён новым, но как устаревший, как безполезный. Потому (Апостол) и говорил: "по причине ее немощи и бесполезности"; и ещё: "закон ничего не довел до совершенства"; и ещё: "если бы первый [завет] был без недостатка, то не было бы нужды искать места другому". Что значить: "без недостатка"? Полезен, силён. Он говорит это не с тем, чтобы представить (ветхий завет) достойным осуждения, но чтобы собственно показать его недостаточность; как если бы кто-нибудь сказал: этот дом не без порока, т.е. имеет не­достатки, ветх; или: эта одежда не без порока, т.е. скоро рвётся. Так и он не называет здесь (ветхого завета) худым, но только имеющим недостатки и несовершенства. 4. Так и мы новы, или лучше, были новыми, но теперь обветшали, и потому близки к истлению и погибели. Впрочем, если мы захотим, то можем уничтожить эту обветшалость. Не­возможно сделать этого купелью (крещения), но покаянием здесь возможно. Итак, если есть в нас что-либо ветхое, уничтожим; если есть какая-нибудь ржавчина, какая-нибудь скверна или нечистота, изгладим и будем чистыми, чтобы Царь возжелал нашей красоты. И дошедшие до крайнего безобразия могут возвратить ту красоту, о которой говорит Давид: "Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое, и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей" (Пс. 44: 11,12). Забвение не доставляет красоты, красоты душевной. О каком же говорит он забвении? (Забвении) грехов. Он обращает речь к церкви из язычников и увещевает её не вспоминать родителей, т.е. приносящих жертвы идолам, - а она образовалась именно из таких людей. Не сказал: не участвуй в этом, но даже, что гораздо более, не приводи себе и на память. То же он говорит и в другом месте: "не вспомню имен их устами моими" (Пс. 15:4); и ещё: "Чтобы уста мои не говорили о делах человеческих" (Пс. 16:4). Это ещё не великая добродетель; или лучше сказать, хотя и великая, но не такова, как та. Что же он говорит там? Не сказал: не говори делах отцев, но: даже не вспоминай, не приводи их себе на память. Видишь ли, как далеко он хочет отогнать от нас зло? Кто не вспоминает, тот и не думает; кто не думает, тот и не говорит; а кто не говорит, тот не будет и делать. Видишь ли, сколько путей (ко злу) он заграждает для нас, - на какое расстояние удаляет нас от самого большого (из зол)? Будем же вни­мать ему и мы, и забудем злодеяния наши, впрочем не грехи, совершенные нами: воспомяни о них, говорит (Господь), ты первый, и Я не воспомяну (Ефес. 5:10-13). Так, мы не только должны воспоминать о хищении, но и возвратить похищенное; это значит - приводить зло в забвение, истребить самый помысел о хищении и никогда не допускать его к себе, а то, что уже сделано, исправить. А каким образом мы можем достигнуть забвения зла? Памятованием о благодеяниях Божиих. Если мы будем непрестанно помнить о Боге, то уже не сможем помнить о зле: "аще", - говорит (Псалмопевец), - "когда я вспоминаю о Тебе на постели моей, размышляю о Тебе в [ночные] стражи" (Пс. 62:7). Хотя и всегда нужно помнить о Боге, но особенно тогда, когда ум находится в покое, когда через это памятование он может судить себя, когда он может удержать в памяти. Днём, если мы и будем вспоминать, привходящие другие заботы и безпокойства изгладят это (воспоминание); а ночью, можно помнить постоянно: тогда душа находится в мире и спокойствии тогда она в при­стани и безопасности: "о чем говорите" - говорит (Псалмопевец), "в сердцах своих, (о том) размышляйте на ложах ваших" (Пс. 4:5). Следо­вало бы и днём помнить об этом; но так как вы находи­тесь в безпрестанных заботах и развлекаетесь житейскими делами, то вспоминайте о Боге по крайней мере на постели, - размышляйте о Нём в утреннее время. Если мы будем зани­маться этим поутру, то без всякой опасности будем выходить на дела свои; если благоговением и молитвою наперед умилостивим Бога, то и после не встретим никакого врага, а если и встретишь, то посмеёшься ему, имя в защиту Бога. Торжище - это война; ежедневные дела - это сражение, волнение и буря. Потому нам нужно оружие; а молитва и есть великое оружие; нужны попутные ветры, нужно быть сведущим во всём, чтобы провести время дня без кораблекрушений и ран, так как много подводных камней встречается ежедневно, и часто наш корабль разбивается и тонет. Потому нам нужно молиться, особенно утром и ночью. Многие из вас часто видали олимпийские игры, и не только видали, но ещё поощряли и одобряли ратоборцев, один того, другой - другого. Вы следовательно знаете, как во дни борьбы, и даже в самые ночи, глашатай всю ночь ни о чём другом не безпокоится и ни о чём другом не заботится, как только о том, чтобы ратоборец, вышедши, не посрамил себя; а те, которые сидят подле трубача, внушают ему, чтобы он даже ни с кем не разговаривал, чтобы, истощив дух, не возбу­дить смеха. Если же тот, кто намеревается ратоборствовать перед людьми, так много прилагает старания, то гораздо более следует постоянно стараться и заботиться нам, которых вся жизнь есть борьба. Итак, пусть будет у нас каждая ночь всенощным бдением; будем стараться, чтобы нам, вышедши днём, не подвергнуться осмеянию. И, о, если бы только осмеянию! Но ныне сидит одесную Отца сам подвигоположник, внимательно слушающий, не скажем ли мы чего-нибудь непристойного, или ненужного, - так как Он судья не только дел, но и слов. Будем же, возлюбленные, бодрствовать всю ночь; если мы захотим, то и у нас будут ценители, - при каждом из нас находится ангел. Между тем мы спим непробудно всю ночь, - и, о, если бы только это! Но многие делают даже и тогда много непотребного; одни ходят в дома разврата, а другие превращают свои собственные в дома разврата, приводя к себе блудниц: так мало они заботятся о добром ратоборстве! Иные упиваются и сквернословят; иные производят шум; иные проводят всю ночь в делах порочных, совершая более зла, нежели спящие; иные высчитывают свои доходы; иные му­чатся другими заботами, охотнее делая всё, нежели то, что нужно для ратоборства. Потому, увещеваю вас, оставим всё и будем заботиться только об одном, как бы нам получить награду и быть увенчанными; будем делать всё, чем можем получить обетованные блага, которых да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

15. БЕСЕДА ПЯТНАДЦАТАЯ

"И первый завет имел постановление о Богослужении и святилище земное: ибо устроена была скиния первая, в которой был светильник, и трапеза, и предложение хлебов, и которая называется "святое". За второю же завесою была скиния, называемая "Святое-святых", имевшая золотую кадильницу и обложенный со всех сторон золотом ковчег завета, где были золотой сосуд с манною, жезл Ааронов расцветший и скрижали завета, а над ним херувимы славы, осеняющие очистилище; о чем не нужно теперь говорит подробно" (Евр. 9:1-5). 1. Доказав со стороны священника, священства и завета, что (ветхий завет) должен был окончиться, (апостол) теперь доказывает то же со стороны самого устройства скинии. Каким образом? Когда говорит о святом и святом святых. Святое есть образ прежнего времени, потому что там все соверши­лось с жертвоприношениями; а святое святых есть образ настоящего. Словом - святое святых (апостол) означает и небо, и завесу неба, и плоть (Христову), входящую внутрь завесы: "открыл нам", - говорит, - " через завесу, то есть плоть Свою" (Евр. 10:20). Впрочем нужно объяснить это место с самого начала. Что же он говорит? Кто "первый"? Завет. "Имел постановление о Богослужении". Что значит: "постановление о Богослужении"? Знаки или постановления; как бы так говорит: тогда он имел их, а теперь не имеет, - и этим уже выражает, что (ветхий завет) отменён: "имел", говорит, так что теперь он, хотя бы и оставался, уже не имеет (силы). Святое же людское ("Святилище земное"). Людским называет его по­тому, что всем дозволялось входить в него; в одном и том же здании назначено было место, где стояли священники, где иудеи, прозелиты, назореи. Так как оно было доступно и язычникам, то и называет его людским (κοσμικόν, мирским); иудеи же не были мирскими. "Скиния первая", - говорит, - "в которой был светильник, и трапеза, и предложение хлебов". Это - мирские знаки. "За второю же завесою", - следовательно, не одна была завеса, но была завеса и вне (святаго), - "была скиния, называемая "Святое-святых". Смотри, как он называет то и другое скинией, потому что она как бы шатром осеняла находившееся там. "Имевшая золотую кадильницу", - говорит, - "и обложенный со всех сторон золотом ковчег завета, где были золотой сосуд с манною, жезл Ааронов расцветший и скрижали завета". Все эти вещи были священны и служили ясными памятниками иудейской неблагодарности. "И скрижали завета", - Моисей разбил их, - "и манну": когда (иудеи) роптали, тогда (Моисей) и повелел, на память потомкам, положить её в золотую стамну. "Жезл Ааронов расцветший", - потому что они возмутились; иудеи были неблагодарны, непрестанно получая благодеяния, забывали их, потому, по повелению законодателя, всё это было положено в золотой ковчег, чтобы передать памяти потомков. "А над ним херувимы славы, осеняющие очистилище". Что значит: "херувимы славы"? Значит - или славные, или подчиненные Богу. Хорошо также он указывает, что они находились выше, выра­жая, что есть предметы выше тех вещей. "О чем", - говорит, - "не нужно теперь говорить подробно". Здесь он намекает, что всё это были не одни только видимые вещи, но и знаки чего-то дру­гого. "О чем", - говорит, - "не нужно теперь говорить подробно" - может быть, потому, что это требует продолжительного объяснения. "При таком устройстве, в первую скинию всегда входят священники совершать Богослужение" (Евр. 9:6). Т.е., хотя это и было, но иудеи не участвовали в этом, потому что не видели этого; следовательно, было не столько для них, сколько для тех, для кого служило прообразом. "А во вторую - однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за себя и за грехи неведения народа" (Евр. 9:7). Видишь ли самые прообразы, здесь уже пред­ложенные? Чтобы не сказали: как может быть одна жертва, как первосвященник (Христос) однажды принес её? - (апостол) показывает, что так было издревле: святейшая и страш­ная (жертва) была одна. Так-то (иудеи) были приготовляемы издревле: и тогда, говорит, архиерей приносил жертву однажды. Хорошо также сказано: "не без крови"; не без крови, хотя и не такой крови (как ныне), потому что и служение было не таково. Это означало, что настанет (жертва), которая не будет истре­бляться огнём, но более обнаруживаться кровью. Так как под жертвою (апостол) разумеет крест, при котором не было ни огня, ни дров, и который не был приносим много раз, но однажды принесён (обагренный) кровью, то показывает, что и ветхозаветная жертва была такова же и приносилась однажды с кровью. "Которую приносит", говорит, "за себя и за грехи неведения народа". Смотри, не сказал: о грехах, но: "грехи неведения народа", чтобы они не высокомудрствовали: хотя бы, говорит, ты согрешил невольно, но и при нежелании своём ты допустил неведение, и потому никто не может быть чистым. Везде он прибавляет: "за себя", выражая, что Христос - первосвященник, гораздо высший иудейского. Действительно, если Он был непричастен грехам нашим, то как Он мог принести жертву за Себя? Для чего же, спросишь, (апостол) и сказал это? Для указания на высшее. Доселе не было рассуждения; а далее он рассуждает и говорит: "[Сим] Дух Святый показывает, что еще не открыт путь во святилище, доколе стоит прежняя скиния" (Евр. 9:8). Для того, говорит, это было так устроено, чтобы мы знали, что святое святых, т.е. небо, ещё недоступно. Впрочем, на том основании, что мы не входим в него, мы не должны думать, будто его нет; мы не могли входить и во святое святых. "Она есть",  - говорит, - "образ настоящего времени" (Евр. 9:9). 2. Какое время он называет наступающим? Время прежде пришествия Христова; а время после пришествия Христова уже не есть наступающее. Как в самом деле оно может быть наступающим, когда оно уже наступило и оканчивается? И еще нечто другое он выражает здесь: "она есть",  - говорит, - "образ настоящего времени", т.е. было прообразом. "В которое приносятся дары и жертвы, не могущие сделать в совести совершенным приносящего" (Евр. 9:9). Видишь ли, как ясно он показал здесь, что значит: "закон ничего не довел до совершенства", и: "если бы первый [завет] был без недостатка, то не было бы нужды искать места другому" Как? По совъсти ("в совести"). Жертвы не очищали души, но касались только тела: они были по "закону заповеди плотской". Подлинно, они не могли очистить ни прелюбодеяния, ни убийства, ни святотатства. Вот (заповедано было): это ешь, а этого не ешь, - хотя все это без­различно. "И которые с яствами и питиями, и различными омовениями и обрядами". Это, говорит, пей; хотя о питии ничего не было заповедано, но (апостол) сказал так для выражения маловажности этих предметов: "и различными омовениями и обрядами, [относящимися] до плоти, установлены были только до времени исправления" (Евр. 9:10). Вот, в чём состоит оправдание плотское. Здесь он отвергает жертвоприношения, показывая, что они не имели никакой силы и что они существо­вали только "до времени исправления", т.е, оставались до времени, которое исправляет всё. "Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною" (Евр. 9:11). Здесь он разумеет плоть (Христову). И хорошо назвал её большею и совершеннейшею, так как Бог-Слово и вся сила Духа обитает в ней: "Ибо не мерою дает Бог Духа" (Иоан. 3:34); называет её "совершеннейшею", как безукоризненную и совершив­шую большие дела. Сиречь, не сея твари ("Не такового устроения"). Вот, почему она боль­шая; она не была бы от Духа, если бы человек устроил её. Не сея твари, т.е. не такого устроения, как твари, но духов­ного: она устроена Духом Святым. Видишь ли, как он называет тело (Христово) и скинию, и завесою, и небом? "Большею и совершеннейшею", - говорит, - "скиниею", и далее: "открыл нам через завесу, то есть плоть Свою" (Евр. 10:20); и ещё: "входит во внутреннейшее за завесу" (Евр. 6:19); и ещё: "Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного [устроенное], но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие" (Евр.  9:24). Для чего же он делает это? Чтобы научить нас, что в том и другом прообраз - одно и то же значение. Именно: небо есть завеса, по­тому что завеса так же  отделяет святое, как и плоть скрывает божество; равно и плоть, заключающая божество, есть скиния; и небо есть также скиния, потому что там внутри пребывает священник. "Христос вошел", - говорит, - "как первосвященник"; не сказал: сделавшись, но: "вошел" т.е. пришедши на это самое дело и не преемствовав какому-нибудь другому, не так, чтобы наперед пришёл, а потом сделался (первосвященником), но был им вместе с тем, как пришёл. Также не сказал: пришёл священник жертвоприношений, но: грядущих благ, так как невозможно изобразить всё словом. "И не с кровью козлов и тельцов" (Евр. 9:12), - потому что всё изменилось. "Но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление": вот здесь он разумеет небо. "Однажды", - говорит, - "вошел во святилище и приобрел вечное искупление". Слово: "приобрел" выражает, что это дело - одно из весьма дивных и неожиданных, как Он одним входом приобрёл вечное спасение. Далее следует доказательство: "Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному!  (Евр. 9:13-14). Если, говорит, кровь волов может очищать плоть, то гораздо более кровь Христова может омыть нечистоту души. Чтобы под словом – "освящает" ты не разумел здесь чего-нибудь важного, он объясняет и показывает. различие того другого очищения, как последнее высоко, а первое низко, - и справедливо, - потому что там была кровь во­лов, а здесь (кровь) Христова. Впрочем, он не удовольство­вался именем (Христа), но излагает и способ принесения Им жертвы: "Ибо если", -  говорит,  - "Духом Святым принес Себя непорочного Богу", т.е., эта непорочная жертва была чиста от грехов. А выражение: "Духом Святым" показывает, что, она принесена не при посредстве огня, или чего-нибудь другого. "Очистит", - говорит, " совесть нашу от мертвых дел". И хорошо сказал: "от мертвых дел", потому что как там, если кто прикасался к мертвецу, осквернялся, так и здесь, если кто прикасается к мёртвому делу, оскверняется в совести. "Для служения",  - говорит, - "Богу живому и истинному". Здесь он выражает, что совершающий мертвые дела не может служить живому Богу. Справедливо говорит: "Богу живому и истинному", означая, что и приносимое Ему должно быть таково же; следовательно, приносимое нами живо и истинно, а приносимое иудеями мертво и ложно, - и это справедливо. 3. Итак, никто, имеющий мертвые дела, пусть не приходит сюда; если прикоснувшемуся к мёртвому телу запрещалось входить (в скинию), то гораздо более - имеющему мёртвые дела, - это осквернение самое отвратительное. А мёртвые дела - это все те, которые не имеют жизни, которые издают зловоние. Как мёртвое тело неспособно ни к какому чувствованию и смущает приближающихся к нему, так и грех скоро по-ражает мыслительную способность и не оставляет в покое самую душу, но тревожит её и мучит. Говорят, что зараза, как скоро появляется, тотчас причиняет вред телам. Таков и грех: он подобен заразе, только повреждает не воздух наперёд и потом тела, но прямо вторгается в душу. Не замечаешь ли ты, как зараженные горят, как они мечутся, какое издают зловоние, как отвратительны их лица, как все они нечисты? Таковы и грешники, хотя они и не видят этого. Не хуже ли, скажи мне, всякого одержимого горячкой преданный страсти корыстолюбия или сладострастия? Не нечистее ли он всякого такого, совершая и допуская всё постыд­ное? Что может быть отвратительнее корыстолюбца? На что ре­шаются блудницы, или выступающие на зрелищах, на то (решится) и он; и даже скорее, может быть, те не решатся, не­жели он. Что я говорю: решится? Он и раболепствует перед теми, перед кем не следует, и бывает дерзок там, где не следует, и никогда не держит себя ровно: часто людям порочным, неблагонамеренным, развратникам, которые гораздо хуже и ничтожнее его, он угождает и льстить, а других, благородных и вполне добродетельных людей, поносит и оскорбляет. Видишь ли в том и другом случае его небла­городство и безстыдство? Он и скромен через меру, и высокомерен. Блудницы остаются дома, виновные в том, что за деньги продают своё тело; но они представляют в своё оправдание бедность и крайний голод, хотя и это отнюдь не может оправдать их, потому что можно кормиться трудами. А корыстолюбец не остается дома, но идёт посреди города, предавая не тело, но душу свою диаволу; сообщается и совокупляется с ним, как бы с блудницею, и, вполне удовлетворив своей похоти, удаляется; и видят это не два, иди три человека, но весь город. Блудницы обыкновенно отдаются каждому, кто даёт золото; кто бы ни предложил им плату, раб или свободный, единоборец или кто-нибудь другой, они принимают; а тех, которые ничего не предлагают, хотя бы они были благороднее всех, без денег не допускают к себе. То же делают и ко­рыстолюбцы; чистых мыслей, когда они не доставляют денег, не допускают, а мыслей грязных и действительно звероподобных держатся из-за денег и безстыдно усвояют их, погубляя таким образом красоту души своей. Как блудницы бывают безобразны, черны, грубы, толсты, нестройны, неблаговидны и вообще отвратительны, таковы и корыстолюбивые души, которые даже внешними притираниями не могут скрыть своего безобразия. Когда безобразие доходит до крайности, тогда никакие ухищрения не могут прикрыть его. Безстыдство производит блудниц, как говорит пророк: "у тебя был лоб блудницы, ты отбросила стыд" (Иер. 3:3). То же можно ска­зать и корыстолюбцу: не постыдился ты никого, не того или дру­гого, но никого. Как именно? Он не стыдится ни отца, ни сына, ни жены, ни друга, ни брата, ни благодетеля, и вообще никого. Что я говорю: друга, брата и отца? Он не стыдится са­мого Бога, но считает всё баснею, смеётся (над всем), будучи упоен сильною страстью, не хочет слышать ничего, что может принести ему пользу, и даже, - о, безумие! - говорит: горе тебе, мамона, и не имеющему тебя. Здесь я разрываюсь от гнева: горе тем, которые говорят это, хотя бы они говорили в шутку. Не угрожал ли Бог, скажи мне, такою угрозою: "Никто не может служить двум господам" (Mат. 6:24)? А ты ослабляешь Его угрозу, дерзая говорить это к собственному вреду своему. Не говорит ли Павел, что (лихоимство) есть идолослужение, и не называет ли он лихоимца идолослужителем (Кол. 3:5; Ефес. 5:5)? А ты стоишь и смеёшься, подобно публичным женщинам, предаваясь смеху, подобно играющим на сцене. 4. Оттого всё низвратилось и пало; смехотворством сделалось у нас всё - и взаимное обращение, и вежливость; нет ни­чего обстоятельного, ничего твердого. Говорю это не по отношению только к мирянам, но знаю, кого разумею, - и церковь ведь наполняется смехом. Один скажет острое слово, и смех тотчас распространяется между сидящими; и к удивлению, даже во время самой молитвы многие не перестают смеяться; диавол всюду торжествует, всех связал, всеми обладает; Христос безчестится и изгоняется; церковь ставится ни во что. Ужели вы не слышите слов Павла, который говорит: "сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны [вам]" да изъемлются от вас (Еф. 5:4)? Кощунство он поставляет вместе с сквернословием: а ты смеёшься? Что такое "пустословие"? То, что не доставляет никакой пользы. А ты все же смеёшься? И ты, монах, осклабляешь лице своё? Распявшийся (для Mиpa), предавшийся сетованию, скажи мне: чему ты смеёшся? Слышал ли ты, чтобы Христос когда-нибудь делал это? Никогда, - напротив скорбел Он часто. Когда Он смотрел на Иерусалим, плакал; когда представлял себе пре­дателя, возмущался; когда намеревался воскресить Лазаря, плакал; а ты смеёшься? Если тот, кто не скорбит о грехах других людей, достоин осуждения, то может ли удостоиться прощения тот, кто не скорбит о своих собственных грехах и смеётся? Настоящее время есть время печали и скорби, сокрушения и смирения, борьбы и подвигов; а ты смеёшся? Ужели не знаешь, как обличена была Сарра? Ужели не слышишь слов Христа, который говорит: "Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете" (Лук. 6:25)? То же поёшь ты каждый день. В самом деле, что, скажи мне, говоришь ты? Разве (говоришь): смеялся? Нет. А что? "Утомлен я воздыханиями моими" (Пс. 6:7). Но, быть может, некоторые до того рассеянны и легкомысленны, что даже смеются и при этой укоризне, именно потому, что мы говорим теперь о смехе; таково свойство легкомыслия таково - разнузданности, что даже укоризна нечувствительна. Священник Божий стоит, вознося молитву за всех, - а ты, ничего не стыдясь, смеёшься? Он с трепетом за тебя возно­сит молитвы, - а ты оказываешь пренебрежение? Или ты не слы­шишь слов Писания, которое говорит: горе презрителям (Тов. 8)? Ужели не трепещешь и не содрогаешься? Когда ты входишь в царские чертоги, соблюдаешь приличие и в одежде, и во взгляде, и в походке, и во всём прочем; а здесь, где истинные царские чертоги, такие же, как и на небесах, ты смеёшься? Конечно, ты не видишь этого; но знай, что ангелы всюду здесь присутствуют и особенно в доме Божием пред­стоят Царю, и всё исполнено - этих безплотных сил. То же скажу я и жёнам, которые при мужьях не скоро, осмелятся делать это, если же и делают, то не всегда, но только во время веселья; а здесь (делают) всегда. Ты, жена, покрываешь голову, и чему смеёшься, скажи мне, сидя в церкви? Ты пришла сюда исповедать грехи свои, припасть к Богу, просить, и молиться о сделанных тобою согрешениях, и это делаешь со смехом? Как же ты можешь умилостивить Его? Но скажешь: что за зло - смех? Не смех - зло, но зло то, когда он бывает без меры, когда он неуместен. Способность смеха дана нам для того, чтобы мы употребляли её, когда увидим друзей после долгой разлуки, чтобы, когда увидим какого-нибудь изнурённого и павшего духом, ободрить его улыбкою, а не для того, чтобы хохо­тать и постоянно смеяться; способность смеха внедрена в нашу душу для того, чтобы душа иногда получала облегчение, а не для того, чтобы она расслаблялась. И плотская похоть лежит в нашей природе, но отсюда не следует, будто непременно нужно удовлетворять ей или употреблять её без меры; но нужно управлять ею, и мы не говорим: она внедрена в нас, потому мы и должны удовлетворять ей. Служи Богу со слезами, чтобы ты мог омыть грехи. Знаю, что многие насмехаются над нами и говорят: опять слёзы. Но поэтому-то и пора слёз. Знаю, иные с важностью говорят: "Станем есть и пить, ибо завтра умрем" (1 Кор. 15:32). Но вспомни, что "суета сует, - все суета" (Еккл. 1:2). Не я говорю это, но тот, кто испытал всё: "построил себе домы", - говорит он, -  "посадил себе виноградники, устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева" (Еккл. 2:4-6). И после всего этого, что говорит он? "суета сует, - все суета". Итак, будем плакать, возлюбленные, будем плакать, чтобы поистине посмеяться, чтобы поистине возрадоваться вовремя действи­тельной радости. Настоящая радость всегда смешана с печалью и никогда не бывает чистою, а та - радость действительная, не­притворная, не заключающая в себе ничего неискреннего, не имеющая никакой примеси. Будем же радоваться тою радостью, будем стараться - её получить; а получить её возможно не иначе, как избирая здесь не приятное, но, полезное, и даже испытывая некоторую скорбь добровольно, и с благодарностью перенося все случающееся. Таким образом мы сможем сподобиться и царствия небесного, благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым, Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

16. БЕСЕДА ШЕСТНАДЦАТАЯ

"И потому Он есть ходатай нового завета, дабы вследствие смерти [Его], бывшей для искупления от преступлений, сделанных в первом завете, призванные к вечному наследию получили обетованное. Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя, потому что завещание действительно после умерших: оно не имеет силы, когда завещатель жив. Почему и первый [завет] был утвержден не без крови" (Евр. 9:15-18). 1. Так как, вероятно, были многие малодушные, которые потому особенно, что Христос умер, не верили обетованиям Его, то Павел, желая решительно опровергнуть такое мнение, представляет пример, заимствованный из общего обычая. Какой же это (обычай)? Потому самому, говорит он, и надобно быть уверенным. Почему? Потому что завещания бывают действительны и получают силу не при жизни завещателей, но после их смерти. Поэтому он и начинает так речь: "Он есть", - говорит, - "ходатай нового завета". Завещание составляется в последний день перед смертью. Это завещание делает одних наследниками, а других лишает наследства. Так и здесь о наследниках Христос говорит: "Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною" (Иоан. 17:24); и опять о лишенных наследства послушай, что Он говорит: не о всъх молю, но о върующих в Меня по слову их[1].  В завещании бывает относящееся к завещателю и относя­щееся к принимающим завещание, и говорится, что они должны получить и что сделать. Так и здесь: после безчисленных обетований (Христос) предлагает им и заповедь: "Заповедь новую",  - говорит, - "даю вам" (Иоан. 13:34). Ещё: завещание должно иметь свидетелей; и послушай опять, что Он говорит: "Я Сам свидетельствую о Себе, и свидетельствует о Мне Отец, пославший Меня" (Иоан. 8:18); также об Утешителе говорит: "Он будет свидетельствовать о Мне" (Иоан. 15:26); и посылая двенадцать апостолов, Он сказал: свидетельствуйте пред Богом (Иоан. 15:17; 1 Тим. 5:21). "И потому Он", - говорит (Павел), - "есть ходатай нового завета". Что такое - "есть ходатай"? Ходатай не есть властелин дела, которого он посредник; дело - само по себе, а посредник сам по себе. Например: при браке бывает посредник, но он не жених, а только содействующий вступающему в брак. Так и здесь. Сын стал посредником между Отцом и нами. Отец не хотел оставить нам этого наследства; Он гневался на нас и был недоволен нами, как отступившими от Него; (Сын) стал посредником между нами и Им и умолил Его. И смотри, как Он стал посредником: Он принял на Себя обвинение и оправдание, передал нам (волю) Отца и при этом подвергся смерти. Мы оскорбили (Бога) и должны были умереть, но Он умер за нас и соделал нас достой­ными завета. Таким образом завет стал твёрдым, так как он заключён уже не с недостойными. Вначале Бог заключил с нами завет, как Отец с детьми; но когда мы сделались недостойными, то следовало быть не завету, а наказанию. Что же ты, говорит (апостол), превозносишься законом? Он довёл нас до такого греховного состояния, что мы никогда не спаслись бы; если бы Владыка наш не умер за нас, то закон нисколько не помог бы нам, потому что он был немощен. Впрочем, он доказывает это не одним только общим обыкновением, но и событиями ветхого завета, что в особенности могло подействовать на них. Но, скажут, там никто не умирал: каким же образом был утверждён тот (завет)? Точно таким же. Как? И там кровь, равно как и здесь кровь. Не удивляйся, что там не Христова кровь; там ведь был прообраз; потому (апостол) и говорит: "Почему и первый [завет] был утвержден не без крови". Что значит: "был утвержден"? Стал крепким, утверждён. Темже, т.е. поэтому, говорит, нужен был прообраз как завета, так и смерти. 2. Но почему, скажи мне, была окроплена книга завета? "Ибо Моисей, произнеся все заповеди по закону перед всем народом, взял кровь тельцов и козлов с водою и шерстью червленою и иссопом, и окропил как самую книгу, так и весь народ,  говоря: это кровь завета, который заповедал вам Бог" (Евр. 9:19-20). Почему же, скажи мне, окропляется книга завета и народ? По­тому, что та кровь и всё прочее было прообразом честнейшей крови, которая была прообразована издревле. Почему с иссопом? Потому, что он, как вещество плотное и мягкое, сдерживал кровь. Для чего вода? Она была употреблена в знак очищения водою. А для чего волна? И она была употреблена для того, чтобы удерживать кровь. (Апостол) показывает, что здесь вместе были и кровь и вода, потому что крещение есть образ страдания Христова. "Также окропил кровью и скинию и все сосуды Богослужебные. Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения" (Евр. 9:21-22). Почему он сказал: "Да и все почти"? Почему сделал такое ограничение? Потому что там не было совершенного очищения и совершенного отпущения грехов, но было полусовершенное и даже гораздо меньшее; а здесь – "ибо сие есть Кровь Моя", - говорит (Господь), - "Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов" (Mат. 26:28). Где же книга, которая очищала их души? Они сами были книгами нового завета. Где сосуды служебные? Они сами. Где скиния? Опять: они сами. "Вселюсь в них", - говорит, (Бог), - "и буду ходить [в них]" (2Кор.6:16), Но здесь нет окропления ни волною червлёною, ни иссопом. Почему же? Потому, что это очищение было не телесное, но духовное, и эта кровь духовная. Почему? Потому, что она проистекла не из тела безсловесных (животных), но из тела, устроенного Духом. Этою кровью окропил нас не Моисей, а Христос, посредством слова, сказанного им: "сие есть Кровь Моя, Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов". Это слово, вместо иссопа напитан­ное кровью, окропляет всех. Там очищалось тело отвне, так как очищение было телесное, а здесь - очищение духовное, которое входит в душу и очищает, не только окропляя, но соделываясь источником в душах наших. Посвящённые в тайны знают, о чём я говорю. Там была окропляема поверх­ность (тела) и окроплённый опять омывался, а не всегда ходил окровавленным; здесь же не так, но кровь смешивается с самым существом души, делая её крепкой и чистой и доводя её до неописуемой красоты. Таким образом (апостол) доказывает, что смерть служила не только к утверждению, но и к очищению. Смерть, и особенно крестная, казалась чем-то пагубным; но (апостол) говорит, что она служила очищением, и очищением важным, и при том в делах высоких. Для этого, т.е. ради этой крови, были прежде жертвоприношения; для этого были агнцы, для этого было всё. "Итак образы небесного должны были очищаться сими, самое же небесное лучшими сих жертвами" (Евр. 9:23). Как они - образы небесных? И что он называет ныне небесным? Не небо ли? Не ангелов ли? Нет, но наши (священнодействия). Наши (священнодействия) на небесах и небесны, хотя совершаются на земле. Так и ангелы бывают на земле, но называются небесными; и херувимы являлись на земле, но они небесны. Что я говорю: являлись? Они пребывают на земле, как бы в раю, - и однако, при всём том, они небесны. "Наше же жительство - на небесах" (Филип. 3:20), хотя мы живём здесь. "Образы небесного должны были очищаться сими", т.е. по любомудрию нашему призванным туда. "Самое же небесное лучшими сих жертвами". Лучшее назы­вается лучшим по отношению к чему-нибудь хорошему. Сле­довательно хороши были и образы небесного. Они не были не­хорошими, как образы; иначе было бы нехорошо и то, чего они служат образами. 3. Итак, если мы небесны, если мы получили такое до­стоинство, то будем бояться, чтобы нам не остаться на земле; а и ныне, кто хочет, может не быть на земле. Быть или не  быть на земле зависит от воли и образа жизни. Вот например: о Боге говорят, что он пребывает на небе. Почему? Не потому, чтобы Он был заключён в каком-нибудь месте, - да не будет, - и не потому, чтобы земля была лишена Его присутствия; но по отношению и близости Его к ангелам. Таким образом, если и мы близки к Богу, то мы - на небе. Что мне до неба, когда я созерцаю Владыку неба, когда сам становлюсь небом? "Мы придем к нему", -  говорит (Господь), - "и обитель у него сотворим" (Иоан. 14:23). Сделаем же душу нашу небом. Небо по природе своей ясно, оно не делается тёмным и во время бури; тогда не оно само изменяет вид, но собравшиеся облака закрывают его. Небо имеет солнце; и мы имеем Солнце правды. Можно, сказал я, сделаться как бы небом; ещё скажу - можно сделаться даже лучше неба. Каким образом? Когда мы будем иметь Владыку солнца. Небо везде чисто и светло и не изменяется ни во время бури, ни во время ночи; так и мы не должны подвергаться этому ни во время скорбей, ни во время козней диавола, но оста­ваться чистыми и светлыми. Небо высоко и далеко отстоит от земли; будем таковы и мы, отрешимся от земли и вознесёмся на эту высоту. А как мы можем отрешиться от земли? Если будем размышлять о небесном. Небо гораздо выше и дождей и бурь, и никто не может достать его; то же, если захотим, может быть и с нами. Оно кажется изменяющимся, а между тем не изменяется; так и мы, хотя и кажемся страждущими, но не должны подвергаться страданию. Как во время бури многие не видят красоты неба и думают, что оно изменилось, но любомудрые знают, что оно нисколько не изменилось, так и об нас, во время скорбей, многие думают, что мы изменились и что скорбь коснулась самого сердца нашего, но любомудрые знают, что она не коснулась нас. Будем же небом, взойдём на эту высоту, и тогда люди покажутся нам не отличающимися от муравьёв; разумею не одних только бедных и богатых, но будет ли то военачальник, или царь, мы не заметим от­туда ни царя, ни простолюдина, не различим, что золото и что серебро, какая шелковая одежда, и какая пурпуровая; все по­кажутся нам как бы мухами, когда мы будем находиться на этой высоте; там нет ни шуму, ни волнения, ни крика. Но как можно, скажешь, подняться на эту высоту человеку, нахо­дящемуся на земле? Не словами одними я докажу тебе это, но, если хочешь, представлю тебе людей, которые на самом деле достигли этой высоты. Кто же это? Разумею Павла и подобных ему, которые, живя на земле, были на небе. Что я говорю: на небе? Они были выше неба и другого неба, и восходили до са­мого Бога. "Кто отлучит нас", - говорит он, - "от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч" (Рим. 8:35)? И еще: "мы смотрим не на видимое, но на невидимое" (2 Кор. 4:18). Видишь ли, как он не взирал на то, что здесь? А чтобы ты убедился, что он был выше небес, послушай, как он говорит: "Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим. 8:38-39). 4. Видишь ли, как мысль, прошедши всё, поставила его выше не только этого творения и этих небес, но и всяких других, если бы они были? Видишь ли высокий ум? Видишь ли, каким сделался, когда захотел, скинотворец, проводивший всю жизнь свою на площади? Нет, подлинно никакого препятствия - превзойти всех, когда мы захотим. Если мы делаем такие успехи в искусствах, которые весьма трудны для многих, то тем более в том, что не требует такого труда. Что труднее, скажи мне, как ходить по натянутому канату, как бы по ровному месту, и ходя на высоте одеваться и раз­деваться, как бы сидя на постели? Не кажется ли нам это дело так страшным, что, мы не хотим на него даже смотреть, но ужасаемся и дрожим при одном на него взгляде? Что труд­нее, скажи мне, как поставить на лице своё шест и, посадив на него ребёнка, производить тысячи (упражнений) и забавлять зрителей? Что труднее, как играть шарами на мечах? Что труднее, скажи мне, как исследовать глубину моря? И бесчисленное множество других искусств можно было бы привести; но всех их легче добродетель и искусство - взойти на небо, если мы захотим: здесь нужно только захотеть, и всего, достиг­нешь. Здесь нельзя сказать: не могу, - это значило бы обвинять Создателя; ведь если Он создал нас не могущими, и между тем повелел (сделать это), то вина падает на Него. Отчего же, скажешь, многие не могут? Оттого, что не хотят. А отчего не хотят? От лености; а если захотят, то конечно смогут. Потому и Павел говорит: "желаю, чтобы все люди были, как и я" (1Кор.7:7); он знал, что все могут быть такими же, как он; а если бы не могли, то он и не сказал бы этого. Хочешь ли быть добродетельным? Положи только начало. Скажи мне: во всех искусствах, когда мы хотим заняться ими, до­вольствуемся ли мы одним хотением, или принимаемся, и за дело? Например: кто хочет сделаться кормчим, тот не говорит только: хочу, и этим довольствуется, но принимается и за дело. Кто хочет сделаться торговцем, тот не говорит только: хочу, но принимается и за дело. Кто хочет путешество­вать, тот не говорит только: хочу, но принимается и за дело. Так и во всём: не достаточно одного только хотения, но нужно присоединять и дело. А ты, желая взойти на небо, только гово­ришь: хочу? Но как же, возразишь, ты сам сказал, что достаточно одного хотения? Хотения вместе с делами, принимаю­щегося за дело, деятельного. Нам содействует и помогает Бог; только мы должны решиться, только должны приступить к тому на деле, только должны приложить старание, только должны иметь душевное расположение, - и всё будет. А если будем спать и похрапывая надеяться взойти на небо, то как мы сможем получить наследие небесное? Будем же иметь хотение, увещеваю вас, будем желать. Для чего мы собираем всё для настоящей жизни, которую завтра оставим? Будем пещись о добродетели, которой достанет нам на весь век; будем по­стоянно соблюдать её, - и получим вечные блага, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием (Господа на­шего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь). [1] "Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их" (Иоан. 17:20). "не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои" (Иоан. 17:9).

17. БЕСЕДА СЕМНАДЦАТАЯ

"Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного [устроенное], но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие, и не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровью; иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею" (Евр. 9:24-26). 1. Иудеи много превозносились храмом и скинией; потому и говорили: "здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень" (Иep. 7:4). Нигде на земле не было построено подобного храма ни по драгоцен­ности, ни по краcoтe, ни по чему иному, потому что Бог, заповедав построить его, повелел сделать это с большим великолепием, да и сами (иудей) были склонны и привязаны более к телесному. У него в стенах были позолоченные камни, о чем желающий может узнать из второй книги Царств и из книги Иезекииля, равно и о том, сколько талантов золота было на него издержано. Построение второго (храма) было ещё блиста­тельнее по красоте и по всему прочему. И не поэтому только он был драгоценен, но и потому, что был один. Красота его привлекала всех, потому что туда приходили с концов земли, из Вавилонии и Эфиопии. Это выражает Лука в Деяниях, когда говорит: "В Иерусалиме же находились Иудеи, люди набожные, из всякого народа под небом. Парфяне, и Мидяне, и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Кирине, и пришедшие из Рима" (Деян. 2:5,9-10). Итак, из всех стран вселенной приходили туда, и велика была слава этого храма. Что же делает Павел? Что сделал он касательно жертв, то же делает и здесь; как им он противопоставил смерть Христову, так здесь храму противопоставляет целое небо. Но не в этом только показывает различие, а и в том, что наш священник ближе к Богу: "чтобы предстать", - прибавляет он, - "пред лице Божие". Таким образом, он доказывает важность дела не только небом, но и самым входом, - потому что не через одни прообразы, как здесь, но самого Бога (Христос) видит там. Видишь ли, что все уничиженное сказано о Нём по снисхождению Его? Удивительно ли после этого, что (Павел) представляет его ходатайствующим как первосвященника? "Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного [устроенное], но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие, и не для того", - говорит, - "чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровью". Итак, это -истина, а то - прообразы; тот храм был построен по подобию неба небес. Но что говоришь? Неужели, если бы не вошёл в небо, то не явился бы (лицу Божию) Он, везде сущий и всё наполняющий? Очевидно, что всё это говорится о плоти Его. "Чтобы предстать ныне", - говорит, - "за нас пред лице Божие". Что значит: "за нас"? Он вошёл, говорит, с жертвою, могущею умилостивить Отца. Для чего же, скажи мне? Разве Он был врагом (Божиим)? Из числа ангелов были враги Богу, а Он не был врагом. А что ангелы были враги, об этом послушай, что говорит (апостол): "чтобы посредством Его примирить с Собою все, умиротворив через Него, Кровию креста Его, и земное и небесное" (Кол. 1:20). Потому справедливо сказано, что Он вошёл в небо, "чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие". Он и ныне предстоит, но за нас. "Не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровью". Видишь ли, сколько противоположений? Многажды, однажды; с кровью чу­жою, с своею. Великое различие! Христос сам и жертва и священник. "Иначе", - говорит, - "надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира". Здесь он открывает некоторый догмат: если бы, говорит, Ему надлежало многократно приносить жертвы, то надлежало бы многократно и распинаться. "Он же однажды, к концу веков". Почему – "к концу веков"? После множества грехов; если бы всё это произошло в начале и никто не уверовал бы, то дело домостроительства осталось бы безполезным; Христу не надлежало умирать вторично, чтобы исправить и этот недостаток; когда же с течением времени явилось множество грехов, тогда благовременно Он и явился. То же (апостол) говорит и в другом месте: "когда умножился грех, стала преизобиловать благодать" (Рим. 5:20). "И как человекам", - говорит, - "положено однажды умереть, а потом суд, так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не [для очищения] греха, а для ожидающих Его во спасение" (Евр.9:27-28). 2. Доказав, что не надлежало умирать многократно, (апостол) показывает теперь и то, почему Он умер однажды. "Человекам", - говорит, - "положено однажды умереть". Итак, Он умер однажды за всех людей. Как, разве мы уже не умираем прежнею смертью? Умираем, но не остаемся в ней; а это не значит умирать. Власть смерти и истинная смерть есть та, когда умерший уже не имеет возможности возвратиться к жизни; если же после смерти он оживёт, и при том лучшею жизнью, то это не смерть, а успение. Смерть могла удержать у себя всех; потому Христос и умер, чтобы освободить нас. "Так и Христос, однажды принеся Себя (слав. – принесеся) в жертву" (Евр.9:28). Кем принесеся? Оче­видно, сам собою. Здесь показывает в Нём не только свя­щенника, но и приношение, и жертву; потом присовокупляет и причину, почему Он принесеся. "Однажды принеся Себя в жертву", - говорит, - "чтобы подъять грехи многих". Почему же он сказал: "многих", а не: всех? Потому, что не все уверовали. Он умер за всех, чтобы спасти всех, сколько от Него зависит - смерть Его и сильна была спасти всех от погибели, - но Он вознес грехи не всех, потому что сами не захотели. Что же значит: "подъять грехи"? Как во время приношения, которое совершаем, мы возносим и грехи, когда говорим: остави нам согрешения, которые мы соделали волею или неволею, т.е. сначала упоминаем о них, а потом испрашиваем оставления, - так было и здесь. Когда же Христос сделал это? Послушай, как Он сам говорит: "И за них Я посвящаю Себя" (Иоан. 17:19). Вот, как Он вознёс грехи: взял их от людей и вознес к Отцу, не для того, чтобы постановить приговор против них, но чтобы про­стить. "Во второй раз", - говорит, - "явится не [для очищения] греха, а для ожидающих Его во спасение". Что значит: "не [для очищения] греха"? Не с тем, чтобы взять грехи, и не за грехи придёт в другой раз, чтобы опять умереть; Он и, однажды умерь не потому, что должен был умереть. Для чего же "явится"? Чтобы наказать, говорит; впрочем не выражает этого (прямо), но с отрадой: "не [для очищения] греха, а для ожидающих Его во спасение", так как уже нет надобности в жертве, чтобы спасать их, но для этого нужны дела. "Имея тень будущих благ", - говорит, - "а не самый образ вещей" (Евр. 10:1), т.е. не самую истину. Как в живописи, пока набрасывают рисунок, полу­чается какая-то тень, а когда положат краски и наведут цвета, тогда делается изображение, - так было и с законом. "Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей", т.е. жертвы, отпущения (грехов). На всякое лето: "одними и теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приходящих [с ними]. Иначе перестали бы приносить [их], потому что приносящие жертву, быв очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов. Но жертвами каждогодно напоминается о грехах, ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи. Посему [Христос], входя в мир, говорит: жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне.  Всесожжения и [жертвы] за грех неугодны Тебе. Тогда Я сказал: вот, иду, [как] в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже. Сказав прежде, что "ни жертвы, ни приношения, ни всесожжений, ни [жертвы] за грех, - которые приносятся по закону, - Ты не восхотел и не благоизволил", потом прибавил: "вот, иду исполнить волю Твою, Боже". Отменяет первое, чтобы постановить второе" (Евр. 10:1-9). Видишь ли опять, какое изобилие (в речи апостола)? Эта жертва, говорит, одна, а тех много; потому они и не были сильны, что их было много. 3. Действительно, скажи мне, для чего нужно было много жертв, если бы достаточно было одной? Множество жертв и то, что они приносились непрестанно, показывает, что они никогда не очищали (приносивших). Как лекарство, когда оно сильно, полезно для здоровья и способно уничтожить всякую болезнь, совершает всё, будучи приложено однажды; то самое, что оно совершает всё, будучи приложено однажды и уже больше не прикладываясь, показывает его силу, и то, что оно больше не прикладывается, есть следствие его действия; если же оно прикла­дывается непрестанно, то это явный знак, что оно не имеет никакой силы, - потому что достоинство лекарства в том и состоит, чтобы прикладываться однажды, а не часто, - так точно и здесь. Почему они непрестанно лечились одними и теми же жертвами? Если бы они были свободны от всех грехов, то жертвы не были бы приносимы ежедневно, - между тем было определено приносить их за весь народ непрестанно, и вечером и днём. Таким образом совершаемое ими было обвинением во грехах, а не разрешением грехов, обличением не­мощи, а не знаком силы. Так как первая жертва не оказывала действия, то приносилась вторая; а так как и эта не помогала, то третья; - таким образом это и служило обличением грехов. Итак, приношение жертв было обличением грехов, а непре­станное (приношение) обличением немощи. А в деле Христовом напротив: Он принес однажды, и этого довольно навсегда. И хорошо назвал (апостол жертвы) противообразными; действительно, они были только прообразом, но не имели силы, подобно как на картинах изображение имеет образ человека, но не имеет силы его. Подлинник и образ имеют нечто общее между собою; в образе есть сходство, но нет силы. Так точно в отношении неба и скинии: она была похожим на него обра­зом, - так как была святою, - но сила и всё прочее у неё не те. Что значит: "явился для уничтожения греха жертвою Своею"? Что значит: "для уничтожения"? Т.е. посрамление; грех уже не имеет дерзновения, потому что он посрамлён. Каким образом? Он должен был достигнуть наказания (людей смертью), но не достиг, а сам потерпел насилие; когда хотел погубить всех, тогда сам был истреблён. "Жертвою Своею",  - говорит, - "явился", т.е. явился к Богу и предстал перед Ним. Итак, не думай, что если священник приносил жертвы многократно каждый год, то делал это просто и не по причине немощи. Если не по причине немощи, то для чего же это делалось? Если бы не было ран, то не было бы нужды и в лекарствах. Вот для чего, говорит (апостол), повелено приносить жертвы непрестанно, - по причине немощи и для напоминания в грехах. Что же? Разве мы не приносим каждый день? Приносим, но мы совершаем воспоминание о смерти Его, и эта жертва одна, а не много. Как одна, а не много? Так, что она принесена однажды, подобно той, которая была приносима во святом святых. Та была прообразом её, и эта - её же образ. Мы постоянно приносим одного и того же Агнца, а не одного сегодня, другого завтра, но всегда одного и того же. Таким образом, эта жертва одна. Хотя она приносится во многих местах, но разве много Христов? Нет, один Христос везде, и здесь полный, и там полный, одно тело Его. И как приносимый во многих местах Он - Одно тело, а не много тел, так и жертва одна. Он наш Первосвященник, принесши жертву, очищающую нас; её приносим и мы теперь, тогда принесённую, но не оскудевающую. Это совершается в воспоминание бывшего тогда: "сие творите", - сказано, - "в Мое воспоминание" (Лук. 22:19). Не другую жертву, как тогдашний первосвященник, но ту же мы приносим по­стоянно; или лучше сказать, совершаем воспоминание жертвы. 4. Так как я упомянул об этой жертве, то хочу ска­зать вам, посвященным в тайны, немногое, - немногое по объёму, но заключающее в себе великую силу и пользу; слова мои  не от нас, но от Духа Божия. Что же такое? Многие при­чащаются этой жертвы однажды во весь год, другие дважды, а иные несколько раз. Слова наши относятся ко всем, не только к присутствующим здесь, но и к находящимся в пустыне, - потому что они причащаются однажды в год, а иногда и через два года. Что же? Кого нам одобрить? Тех ли, которые причащаются однажды, или тех, которые - часто, или тех, кото­рые -редко? Ни тех, ни других, ни третьих, но причащаю­щихся с чистою совестью, с чистым сердцем, с безукориз­ненною жизнью. Такие пусть всегда приступают; а не такие - ни однажды. Почему? Потому, что они навлекают на себя суд, осуждение, наказание и мучение. Не удивляйся этому: как пища, сама по себе питательная, когда попадает в расстроенный желудок, производит вред и расстройство во всём (теле), и делается причиною болезни, так бывает и с страшными тай­нами. Ты сподобляешься трапезы духовной, трапезы царской, и потом опять оскверняешь уста нечистотою? Ты намащаешься миром, и потом опять наполняешься зловонием? Скажи мне, увещеваю: приступая к причащению через год, неужели ты думаешь, что сорока дней тебе достаточно для очищения твоих грехов за всё время? А потом, по прошествии недели, опять предаёшься прежнему? Скажи же мне: если бы ты, выздоравли­вая в течение сорока дней от продолжительной болезни, по­том опять принялся за ту же пищу, которая причинила болезнь, то не потерял ли бы ты и предшествовавшего труда? Очевидно, что так. Если же таким образом извращается естественный порядок, то тем более нравственный. Например: мы от природы одарены зрением и имеем от природы здоровые глаза; но часто по болезни наше зрение повреждается. Если же естественные свойства извращаются, то не гораздо ли более нравственные? Сорок дней ты употребляешь на восстановление здоровья души, а быть может даже не сорок, - и думаешь уми­лостивить Бога? Ты шутишь, человек. Говорю это не с тем, чтобы запретить вам приступать однажды в год, но более желая, чтобы вы непрестанно приступали к святым тайнам. Для того и священник возглашает тогда, призывая святых, и этим возгласом как бы испытывает всех, чтобы никто не приступал неприготовленным. Как в стаде, где много здоровых овец, а много и пораженных коростою, необходимо отделить последних от здоровых, так и в Церкви, где есть овцы здоровые и больные, этим возгласом священник отделяет последних от первых, оглашая всех таким страшным изречением, а святых вызывает и приглашает. Так как ни один человек не может знать души ближнего, - "ибо кто из человеков знает", - говорит (апостол), - "что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем" (1 Кор. 2:11)? - то и делает такой возглас после совершения всего жертвоприношения, чтобы никто без внимания и как случилось не приступал к духовному источнику. И в стаде, - ничто не препятствует упо­требить опять то же сравнение,- больных (овец) мы запираем, держим в темноте, кормим другою пищею, лишая их и чистого воздуха, и свежей травы, и внешнего источника. Так и здесь, этот возглас служит как бы вместо уз. Ты не мо­жешь сказать: я не знал, я не понимал, что такое дело угрожает опасностью, - особенно, когда и Павел засвидетельствовал это. Или скажешь: я не читал? Но это служить не к оправданию твоему, а к осуждению; каждый день ты ходишь в церковь, - и этого еще ты не узнал? 5. Впрочем, чтобы ты не мог представить и этого предлога, для того священник, как бы какой глашатай, подняв руку вверх, став на возвышении, будучи видимым для всех, при страшной тишине, громким голосом произносит грозное воззвание, которым одних призывает, а других отлучает, делая это не рукою, а словом, гораздо действительнейшим руки. Это воззвание, достигая нашего слуха, как бы рукою, од­них отталкивает и отвергает, а других привлекает и представляет.

Так, и перед нами теперь стоит глашатай, не головы каждого касающийся и влекущий, но касающейся вдруг внутренней головы всех; не вызывает он посторонних обвинителей, но всех против самих себя; не говорит: не может ли кто обвинить этого че­ловека, а что? - не обвиняет ли кто себя самого? Когда он говорит: святая святым, то говорит: кто не свят, тот не при­ступай. Не просто говорит: чистый от грехов, но: святой; а святым делает не одно только отпущение грехов, но и на­итие Духа и обилие дел благих. Не того только хочу, говорит, чтобы вы омылись от нечистоты, но чтобы были белыми и пре­красными. Если вавилонский царь из пленных юношей избрал видных и красивых (Дан. 1:4), то тем более нам, предстоящим царской трапезе, должно быть прекрасными в душе, иметь золотое украшение, чистую одежду, царскую обувь, благо­образное лице души, облекши её в это золотое украшение и опоясав истиною. Такой пусть приступает и прикасается к царским сосудам. А если кто, будучи одет в рубище, загрязнён и запылён, захочет приступить к царской трапезе, то известно, чему он подвергнется, и сорока дней ему недоста­точно будет для омовения грехов, совершенных во всё (про­шедшее) время. Если недостаточно для этого геенны, хотя она вечна, - а для этого она и вечна, - то тем более такого краткого времени. Ведь мы оказываем не сильное, а слабое покаяние.

В на­шей власти усовершить таким образом свое око и сделать его зорким и прекрасным. Когда мы не будем устремлять его на дым и прах, - таковы все блага человеческие, - но на тонкие струи, на легкое веяние ветра, на предметы возвышенные, вели­кие и исполненные совершенного спокойствия, чистоты и радости, то скоро приобретём такое (око) и укрепим его таким приятным созерцанием. Видишь ли человека любостяжательного и имеющего большое богатство, - не устремляй туда ока своего: это грязь, дым, дурное испарение, тьма, великая теснота, безпокойное изнурение. Видишь ли человека, упражняющегося в добродетелях, довольствующегося своим, стоящего на широком пути спокойствия, не сокрушающегося и не пекущегося ни о чём здешнем, - на нём останови (око свое), туда устреми его, и сделаешь его гораздо лучшим и светлейшим, услаждая его не земными цветами, но цветами добродетели, целомудрием, кротостью и всеми другими. Ничто так не смущает ока на­шего, как нечистая совесть: смятеся, - говорит (Псалмопевец), - от ярости око мое (синод. - "иссохло от печали око мое") (Пс. 6:8); ничто так не омрачает его. Избавь его от этого зла, и ты сделаешь его чистым и крепким, всегда исполненным надежд благих. Будем же все мы, как эту, так и другие способности души устроять так, как желает Христос, чтобы, сделавшись достойными поста­вленной над нами Главы, нам отойти туда, куда Он хочет: "хочу", - говорит Он, - "чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою" (Иоан. 17:21), которой да сподобимся все мы во Христе Иисусе Господе нашем, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

18. БЕСЕДА ВОСЕМНАДЦАТАЯ