1. Homily 1 is about love.

SELECTIONS FROM DIFFERENT WORDS[1]

CONVERSATION 1

O LOVE Our God, the lover of mankind, desiring to unite all by mutual bonds, beloved, has put into human affairs such a law that the benefit of one is necessarily combined with the benefit of the other. Thus the farmer does not sow as much as is necessary for himself, otherwise he would have destroyed himself and others long ago, and the warrior takes up arms against danger, not only to save himself, but to bring safety to the cities, and the merchant brings not as much as is necessary for himself, but for many others. If people were not placed in such a necessity, they would not want to seek the benefit of their neighbor; wherefore God united all things in this way, and did not allow them to attain their own benefit except by the benefit of others. There is no other way to be saved, and if you exercise even the highest wisdom, and do not care for others who are perishing, then you will not have any boldness before God. "If I give away all my possessions," says the divine Apostle, "and give my body to be burned, and have not love, it profiteth me nothing" (1 Corinthians 13:3). But if you wish to know what weapons are acquired by one who draws to himself brethren, even if they are sometimes unbelievers, or who is meek, calm, and pleasant in his manners, then listen to what this blessed Paul himself says, appearing before the unfaithful judge: "I count myself happy," having to be judged "before thee" (Acts 26:2). He did not say this with the aim of flattering him, no, but wishing to achieve benefit through such meekness. In part, he achieved it - he who had hitherto been considered a defendant captured the judge; and the captive himself testifies to this victory in a clear voice in the presence of all, saying: "Thou hast not persuaded me to become a Christian" (Acts 26:28). What about Paul? "I pray to God that not only you, but all those present "may be made like me" (Acts 26:29). When, then, he demands such a great measure, and we cannot imagine even less, shall we be worthy of any forgiveness? And do not think that needing the help of another is something shameful; this is a matter of the ineffable wisdom of God. If we are in need of one another, and even this necessity of mutual help does not bind us together in bonds of friendship, then if we could satisfy our own needs, would we not become indomitable beasts? By power and necessity God has subdued us to one another, and we are daily confronted with one another. If God were to remove this bridle, who would seek the friendship of his neighbor? That is why God has given us one dwelling - this world, He has kindled one lamp for all - the sun, He has spread over us one roof - the sky, and He has given us one table - the earth.

And just as you could not say, Whence do I have kinship and intimacy with him? "Because it would be ridiculous, and you could not say the same about your brother. Let him not be your kinsman, nor your friend; but he is a man who has the same nature as you, the same Lord, and lives in the same world. In the discourse of money, we praise those who owe nothing; but in the discourse of love we praise and honor those who are always in debt. Let us be confirmed in this truth and unite with one another; and if anyone wants to fall away, do not fall away yourself, and do not say these cold words: if he loves me, I love him; but if the right eye does not love me, then I pluck it out. On the contrary, when he doesn't want to love, then show even more love to attract him - after all, he is a dick. When, by some necessity, the member is separated from the rest of the body, we do everything to reunite it with the body, and we show special care for it. If God commands us to invite to the feast those who cannot repay us, so that the recompense may increase, how much more should we do so in the discussion of friendship. He who, being loved by you, loves in return, already gives you a reward; but he who, being loved, does not love you, makes God your debtor in his place. And, besides, when he loves you, it takes a little effort; but when he does not love, then there is a need for your help. Do not do that which ought to be the cause of solicitude, the cause of carelessness, and do not say, Because he is sick, I despise him; This disease is the cooling of love: warm what is cool. After all, the desire to be loved strongly comes from strong love. When we are not particularly disposed towards someone, we do not need close friendship with him, even if he be a great and famous man; but when we love someone ardently and sincerely, even if the loved one be an insignificant and small person, we consider it the greatest honor that love which he inspires in us. If you do not know how to use your brother, will you ever be able to make good use of someone else's? If you do not know how to handle your own member, will you ever be able to attract and unite with yourself the outsider? Do you want people not to speak ill of you? Therefore, do not speak ill of others yourself. Do you want to be praised? Praise others too. Do you want to be pitied? Show your regret yourself. Do you want to be forgiven? Goodbye yourself. Do you want not to be kidnapped from you? Don't steal it yourself. Let us treat our neighbors as we want them to treat us. Just as a soul without a body is not called a man, just as a body without a soul is not called a person, so is love for God if it is not accompanied by love for one's neighbor. Do you want to serve so-and-so? I do not hinder; but let it not be to the grief of the other. For we have not been given teachers to be at enmity with one another, but so that all may be in union with one another. Why are you alone? Why don't you make many friends? Why are you not the creator of love? Why do you not establish friendship, that greatest praise for virtue? Just as to be in agreement with the evil especially irritates God, so to be in agreement with the good especially pleases Him. Do not be with many in wickedness; Prepare your friends before your home, above all else. If the peacemaker is the son of God, how much more is he who makes friends? If only the one who reconciles is called the son of God, then what reward will not be worthy of him who makes the reconciled friends? The devil urges us to be enemies of all, and God commands us to consider everyone friends and to love; He who nailed us to clay and clay (and such is wealth)

After this, is it not utter folly on our part not to love the Lord so meek and abounding in such blessings, but to enslave an ungrateful and cruel tyrant, who neither here nor there can be of any benefit to those who obey and are devoted to him? So, do not murmur for my words. And I would say of him who loves me that he does not only praise me, but when he rebukes me in order to correct me, and then he especially loves me. To praise indiscriminately everything, good and bad, is characteristic not of a friend, but of a flatterer and a mocker; on the contrary, to praise for a good deed and to reproach for a misdeed is the duty of a friend and well-wisher. Therefore the enemy is disagreeable to me, and when he praises me; but a friend is pleasant, even when he reproaches me. Though he kisses me, he is disgusting; this one, though he hurts me, is kind. "Sincere," it is said, "are the reproaches of him that loves, and false are the kisses of him that hates" (Proverbs 27:6). One, whether rightly or wrongly reproaches, does it not in order to shame, but in order to correct; another, even if he justly reproaches, reproaches not in order to correct, but in an effort to dishonor as soon as possible. Thus, beloved, nothing can compare with unanimity; At the same time, one is equal to many. If, for example, two or ten are unanimous, then one ceases to be one, and each of them becomes ten times larger, and you will find one in ten, and ten in one. If they have an enemy, he attacks more than one, and is defeated as if he had attacked ten. If one is poor, he is not in poverty, because the impoverished part is covered by the greater part. Each of them has twenty arms, twenty eyes, and as many legs; each has ten souls, because he does everything not only with his own members, but also with the rest. If there were a hundred of them, it would be the same again. One and the same can be in Persia and in Rome, and what nature cannot do, the power of love can. If he has a thousand or two thousand friends, consider to what extent his strength will increase. It's wonderful, indeed, to make a thousand out of one! Why do we not acquire the power of love and establish ourselves in security? How long shall we limit it to one or two? He who has friends, even if he is poor, becomes much richer than the rich: what he does not dare to say for himself, a friend will say for him; what he cannot deliver to himself, he will achieve through another. It is impossible for one who is guarded by so many squires to suffer any evil: the king's bodyguards are not so vigilant as these. The former guard out of need and fear, and the latter out of benevolence and love. At the same time, the king fears his guards, and a man who has friends trusts them more than himself. And, besides, is there any wall so indestructible, so fortified by a collection of huge stones, so inaccessible to the attacks of enemies, as the union of those who love each other and are united among themselves by unanimity? It reflects the wiles of the devil himself; And quite naturally. Rebelling against him in alliance with each other, such people become invincible by his tricks, and erect brilliant trophies of love. And as the strings of the lyre, though numerous, but tuned in accord, resound with the most pleasant sound, so also, united by unanimity, they emit the euphonious voice of love. After all, there is nothing more delightful than love. What will not a sincere friend do? What pleasure will it not give, what benefit, what security? Even if you point out thousands of treasures, nothing can compare with a sincere friend. Just as shining bodies spread their splendor to nearby places, so friends, wherever they appear, scatter their favor everywhere. It is better, therefore, to live in darkness than without friends. Fever does not burn the body as much as separation from loved ones burns the soul. The passion of love is such that it makes us daily imagine those who are dear to us, when they are not with us, but absent; it distracts the soul of the lover from all those who are present and binds it to one beloved. If, however, he who sees the beloved, or even only remembers him, becomes cheerful in soul and lofty in thought, and, delighting in the remembrance, bears everything easily, then he who has in his thoughts Him who was pleased to truly love us, and who remembers Him, will he ever feel any sorrow, or fear anything terrible and dangerous? Of course, never! If, taking advantage of the love of strong people, we are frightening to everyone, then it is much more so when we are loved by God. And even if it were necessary to give money for this love, or body, or soul itself, we will not spare it. It is not enough to say only in words that we love, but it is necessary to present proof of our love in deeds, since He Himself showed His love not only in words, but also in deeds.

Let us, therefore, not care for our own advantages in order to actually take care of them, but let us neglect them in order to acquire them. If we neglect them, God will take care of them; and if we take care of them ourselves, then God will neglect them. If anyone wants to love sincerely and know the power of love, then let him hasten to her pet, Blessed Paul, and he will teach him how great is the feat to endure separation from the beloved, and how great a soul is required for this.

Do you see what a great feat it is to be able to calmly endure separation from a loved one, how sorrowful and sad this affair is, how it requires for itself a lofty and courageous soul? For lovers it is not enough to unite in the soul, they are not satisfied with it for their consolation, but also need a bodily presence near each other, and if this is not the case, then a considerable share of joy is taken away. Oh, the fiery passion of love! Paul, who fears no fire, adamantine, steadfast, unyielding, invincible, saying, "Who shall separate us from the love of God, tribulation, or distress, or persecution, or famine, or nakedness, or danger, or sword?" (Romans 8:35), boldly trampling down the earth and the sea, laughing at the iron gates of death - this same (Paul), when he saw the tears of the people he loved, was so crushed and moved that he did not even hide his sorrow, but immediately said: "What are you doing? Why do you weep and break my heart?" (Acts 21:13). Oh, wonder! The abyss of waters did not crush him, but small tears crushed and shattered him? "What are you doing? Why do you weep and break my heart?" Could this adamantine soul have been crushed by a tear? "Yes," he says, "because great is the power of love; it conquers and overpowers me; I can resist everything except love. Who will not be amazed? Who wouldn't be surprised? It is better to say, who can be worthily amazed and amazed at this courageous and heaven-reaching soul, when he thinks that he, being imprisoned in chains and prison, sent an epistle to the Philippians from such a distant place? You know how far Macedonia is from Rome. But neither the distance of the journey, nor the length of time, nor the multitude of works, nor the danger, nor the continual calamities, nor anything else, cast out in him the love and remembrance of the disciples; on the contrary, he had all of them in his thought. And his hands were not so bound with fetters as his soul was bound and nailed by love for his disciples. As a king, having ascended the throne in the morning and sat down in the royal palaces, immediately receives thousands of letters from everywhere, so he, sitting in prison, as if in the royal palaces, constantly sent and received from everywhere many more letters from those who appealed to his wisdom and reported to him about all their deeds; and so much more, in comparison with the king, he arranged affairs, as much more power was entrusted to him. Such is the power of love; it not only embraces, unites and binds those present who are near us and before our eyes, but also those who are far from us; and neither the length of time, nor the distance of roads, nor anything else of the kind can break and dissolve the friendship of the soul. A lover must love in such a way that if he were asked for his soul and it was possible to give it away, he would not refuse, because there is nothing equal to a sincere friend. Seeing the beloved, the lover rejoices and melts with delight, intertwines with him with a certain interweaving of the soul, which gives indescribable pleasure. Even if he only remembers it, his soul is encouraged and winged; seeing him every day, he is not satisfied; he has nothing that does not belong to a friend; He wishes him the same thing as he wishes for himself. I know a man who, asking holy men for a friend, exhorted me to pray first for him, and then for himself. I also know Paul, who was ready to give up his life and fall into hell for the sake of his loved ones, even without asking. The lover wants not only to command, but also to be commanded; he rejoices more when he receives commandments than when he commands himself. A lover wants to give rather than to receive, wants to have a friend in debt rather than to owe him himself. He who loves and wants to do good to the beloved, and does not want to appear beneficial, wants to be the author of the beneficence, and at the same time does not want to appear to be the author of the beneficence. Do not understand here, I beseech you, simply friends, partakers in meals, who are considered friends by name alone; Whoever has the friend of whom I speak will understand my words. A friend is sweeter than real life. That is why many after the death of their friends did not even wish to live any longer. Truly, a friend is more desirable than the light itself. It is better for us that the sun goes out than to lose our friends. Many, though they see the sun, dwell in darkness; but he who has friends in abundance cannot endure any tribulation. But if someone's friendship harms you, reject it from you. If we often cut off one or another of our members when they are incurably ill and harm others, how much more should we do the same with regard to the soul. Nothing is more harmful than bad association. What necessity is unable to do, friendship can often do, both for harm and for good. Whoever makes friends with the enemies of the king cannot be a friend of the king. Hatred for Christ's sake is much better than friendship for His sake. When we are loved for God's sake, we are indebted to Him for honor; but when we are hated, He Himself is our due honor. And so, all of us, who do not despise even money for Christ's sake, or rather, for our own sake, will tremble, imagining in our minds Paul's love for Christ. He loved Christ not for the sake of the blessings bestowed by Christ, but for the sake of Him, and he feared only one thing, namely, not to fall away from love for Him. This was for him more terrible even than hell, just as being in this love is more desirable than the kingdom itself. When, therefore, for the love of God, he was ready to fall into hell and to lose his kingdom, if this were to happen, and we do not despise even the present life, are we worthy even of his soles, being so far from the greatness of his soul? That is why Christ said: "He who loses his life for My sake shall save it" (Matt. 10:39), and "Whosoever shall confess Me before men, him will I also confess before My Father which is in heaven" (Matt. 10:32). Truly, great is the work of this feat; it almost surpasses nature itself. And this is well known to those who have been vouchsafed these crowns. No word is able to depict this feat: it requires such a courageous soul and is so worthy of wonder. And yet, according to Paul, this wondrous feat does not bring any benefit in the absence of love, even if it is combined with non-acquisitiveness. Why (Paul) said this, I will now try to show it, first of all, by deciding how a man who has given all his possessions to the needy can not have love. That a person who is ready to give himself up to be burned and has spiritual gifts should not love, this may be permissible; but he who not only gives away property, but also uses it to feed others, how can he not love? So, what can we say? Or that he imagined the non-existent as existing, which he likes and always does when he wants to imagine the excessiveness of something. Thus, for example, in the Epistle to the Galatians, he says: "Though we, or an angel from heaven, preach to you any other gospel than that which ye have received, let him be accursed" (Gal. 1:8); Though neither he nor the angel had to do this, yet in order to show the matter in an exaggerated form, he pointed out that which was not to be done at all. In the same way, when in the Epistle to the Romans he says: "Neither angels, nor principalities, nor powers" will be able to "separate us from the love" of Christ (Romans 8:38); although the angels did not have to do this, yet here also the Apostle presupposes that which does not exist, as well as in the following words: "no other creature," although, of course, there is no other creature; having named everything higher and lower, he embraced all creation, but in order to show the excessiveness of his love, he nevertheless presupposes that which does not exist here as well. He does the same here, saying that even if someone gives everything, he does not have love, does not receive any benefit (1 Cor. 13:3). So, either this must be said, or that the Apostle wants those who give to be in unity with those who receive, and to give not simply, without sympathy, but by pitying the needy, bowing down and being moved by their need, having compassion on them. God could have nourished the poor without this; but in order to bind us in a fellowship of love, and that we might burn with love for one another, he commanded them to receive sustenance from us. That is why in one place it is said: "A good word" is "better than a giving," and "Is not a word higher than a good giving?" (Sir. 18:16-17). And God Himself says: "I desire mercy, and not sacrifice" (Hos. 6:6; Matt. 9:13). Since we usually love those to whom we bestow favors, and those who receive beneficence are more friendly to benefactors, God, in establishing a union of friendship, established such a law. And in order that you may know how great and important this virtue is, let us depict it in words, since we do not see that it is manifested anywhere in practice, and let us consider what blessings would occur if it were everywhere in abundance. For then there would be no need of laws, nor of judgments, nor of punishments, nor of executions, nor of anything of the kind. In fact, if everyone loved and were loved, then no one would offend another in any way; murders, abuses, wars, indignation, embezzlement, greed, and all vices would disappear completely, and evil would be known only by name. Miracles cannot do this; on the contrary, they lead unwary people even to vain and arrogance. And this is what is surprising about love: while all other goods have some evil associated with them - for example, the non-possessor is often proud because of his poverty, the skillful in speech is sick with love of glory, the humble is often exalted in the depths of his soul for this very reason - love is free from all such destruction, because no one will ever become proud of his beloved. And suppose that he loves not alone, but all equally, and then you will see the power of love. However, if you like, first assume one loved one and one lover, loving just as one should love. Such a person will dwell on earth as if in heaven, enjoying tranquillity everywhere and weaving innumerable crowns for himself. Such a person will keep his soul pure from envy, and from anger, and from slander, and from pride, and from vanity, and from evil desire, and from every unseemly love, and from every vice. Just as no one does any harm to himself, so does this man to his neighbor. And being such, he, walking on earth, will stand with Gabriel himself. That's the kind of person who has love. But he who does signs and has perfect knowledge, but is devoid of love, even though he has raised thousands of the dead, will not be of any great benefit if he is separated from all and cannot endure union with any of his fellow servants. That is why Christ said that the sign of sincere love for Him is love for one's neighbor. "If," he says, "thou lovest Me, Peter, "more than they," "feed My sheep" (John 21:15,17). Do you see, how here again He made it clear that love is greater than martyrdom? If someone had a beloved son, for whom he would even give his life, and someone loved his father, but paid no attention to the son at all, then he would greatly grieve the father, so that the latter would not notice the love for himself, because of his contempt for his son. If this is the case in relation to father and son, how much more so in relation to God and people, because God is more loving than all fathers. That is why, having said: "the first and the great "commandment": "Thou shalt love the Lord thy God," He added: "And the second," and did not keep silent, but added a similar one: "Thou shalt love thy neighbor as thyself" (Matt. 22:37-39). And see how He demands the fulfillment of this commandment in almost the same supreme degree. Of God he says, "with all thy heart," and of thy neighbor, "as thyself," which words are equal to the expression, "with all thy heart." If this were observed with accuracy, there would be neither slave nor free, nor ruler nor subordinate, rich or poor, small or great; even the devil would never have been known, I do not say this one, but if there had been another of the same kind, or even if there had been an innumerable number of devils, they would have no power under the dominion of love. Truly, it is easier for hay to withstand the power of fire than the devil withstands the flame of love. It is stronger than a wall, it is harder than steel, and even if you point out another stronger substance, the firmness of love is far superior to all. Neither wealth nor poverty can conquer it; It would be better to say that there would be neither poverty nor superfluous riches, if there were love, but only those arising from both goods, because we would gain abundance from the latter, and serenity from the former, and would not be exposed to the cares of wealth or the needs of poverty. But what do I say about the benefits of love? Think what a great blessing love is in itself, what joy it gives, what grace it imparts to the soul. This is the special advantage of love. All other virtues have a sorrowful state associated with them, as, for example, fasting, chastity, vigilance - envy, lust, pride; and love, in addition to benefit, has great pleasure, but no sorrow; and, like a good bee, it collects goods from everywhere, and deposits them into the soul of the lover. If anyone is in bondage, it represents slavery more pleasant than freedom, because the lover does not rejoice so much when he commands as when he submits. Of course, it is pleasant to command. But love changes the nature of things, and comes to the rescue with all the good things in its hands, more affable than any mother, richer than any queen, and makes the difficult easy and convenient, presenting to us virtue attractive and vice extremely disgusting. Look: it seems to be a deplorable thing to spend one's possessions, but she makes it pleasant; to take what is not yours seems pleasant, but she does not allow it to seem pleasant, but makes it avoid it as a low matter. Again, backbiting seems to everyone to be a pleasant thing, but it makes it disgusting, but praise pleasant, because for us nothing is so pleasant as to praise the beloved. In the same way, anger has a certain pleasantness; but with love this is no longer there, all his nerves are killed; and if the loved one grieves the lover, the anger is not manifested in anything, but there are tears, exhortations and requests: so far is the lover from irritation. If he sees a sinner, he grieves and gets sick; but this sorrow itself brings pleasure, because both tears and the sorrow of love are more pleasant than any laughter and joy. Truly, those who laugh are not so delighted as those who weep for their friends; and if you do not believe, stop their tears, and you will see that they are so gloomy, as if they had suffered an irreparable calamity. But love, you will say, has an impure pleasure. Cease, do not slander, man: there is nothing so pure from this passion as true love. Do not speak to me of that low and lowly love, which is rather a disease than love, but of that which Paul demands, of love that seeks the benefit of those who are loved, and you will see that those who have such love love more tenderly than their fathers. And just as those who are addicted to money do not dare to spend it, but are willing to endure hardship rather than see it diminished, so he who loves another will rather suffer a thousand calamities than see that his loved one has suffered harm. Why, you say, should we not hate even enemies and pagans? One should hate, but not them, but their teaching, not man, but vicious activity and depraved will. Man is the work of God, and error is the work of the devil. For if one must hate the enemies of God, then one must hate not only the wicked, but also sinners; and in this case we will be worse than the beasts, turning away from everyone and puffing ourselves up with pride, like the Pharisee. But this is not what Paul commanded, but how? "Admonish the disorderly, comfort the faint-hearted, support the weak, be long-suffering towards all" (1 Thess. 5:14). But, you will say, what then is the meaning of his words: "If any man will not listen to our words in this epistle, let him be rebuked, and have no fellowship with him" (2 Thess. 3:14)? It is true that it is said about the brethren; But even in this case, not simply, but also with meekness. Do not separate from these words what follows, but add what is said next. Namely, when he said, "Do not associate yourselves," he added, "But do not consider him an enemy, but admonish him as a brother" (2 Thess. 3:15). Do you see how he commanded us to hate a bad deed, and not a man? The devil's work is to tear us away from one another; He strives hard to destroy love, in order to cut off the path to correction and keep him in error, and you in unbelief and enmity, hoping in this way to block his path to salvation. If the doctor hates and runs away from the patient, and the patient turns away from the doctor, can the patient recover when he does not call for the doctor, and the doctor does not come to him? Why then do you turn away and flee from him? Is it because he is wicked? But that is why it is necessary to come and heal in order to restore the patient. Though he be suffering from an incurable disease, you are commanded to do your work. Judas was also possessed by an incurable disease, but God did not cease to heal him. Therefore, do not weaken either. Though with all your diligence you may not be able to free him from wickedness, yet you will receive a reward, as if you had freed him, and you will make him marvel at your meekness, and thus God will be glorified in every way. Even if you work miracles, even if you raise the dead, even if you do anything else like that, the pagans will never wonder at you so much as when they see you meek, kind, and courteous. And this is not an unimportant matter, because many can finally leave vice behind. Nothing can attract like love. Because of other things, that is, signs and wonders, they may envy you, but because of this (love) they will be both amazed and loved, and in loving they will receive the truth little by little. However, if a pagan does not soon become a believer, do not be surprised, do not hurry, do not demand everything all at once, but let him praise and love for the time being, and little by little he will come to this. Therefore, if love is the author of virtue, then let us plant it in our souls with all diligence, so that it may bring us many blessings, and so that we may constantly gather its abundant fruits, always blooming and never fading. In this way we will also attain eternal blessings, which may we all be vouchsafed to receive, through the grace and love of mankind of our Lord Jesus Christ, with whom be glory to the Father with the holy and good Spirit forever and ever. Amen. [1] Έκλογαί άπό διαφόρων λόγων. Under this name are known collections of discourses compiled by various persons after the death of Chrysostom on various topics, from those related to the themes and especially liked by the compilers passages of the works of the saint. The passages are given partly in literal exposition, partly in free retelling, and are borrowed both from the original works of Chrysostom and from works only attributed to Chrysostom, which have not only survived to our time, but have also been lost. These Eclogues (selections) were widely used by both private individuals and kings. For example, the sumptuous collection Eclogue belonging to the Byzantine Emperor Nicephorus Votaniates (1078-1081), registered among the codices of the Koalen Library under NoLXXIX, is known.

2. Homily 2 on Prayer.

О МОЛИТВЕ Великое благо молитва, если бывает с чувством благодарения, если мы научимся благодарить Бога не только получая (просимое), но и не получая. Бог, и когда дает (просимое), и когда не дает, делает то и другое на пользу, так что получил ли ты, или не получил, ты получил благодаря тому, что не получил; успел ли, или не успел, ты успел чрез то, что не успел. Бывает иногда полезнее не получить. Если бы для нас не было часто полезно не получить, Бог несомненно дал бы; между тем не получить с пользой значит получить. Не будем же роптать на замедление в даровании просимого, а скорее покажем по этому самому великую твердость и терпение. Разве Бог не мог бы даровать и прежде (исполнения) наших просьб? Но Он ждет для того, чтобы получить от нас самих повод праведно удостоить нас Своим попечением. Поэтому получим ли просимое, не получим ли, будем настойчивы в своем прошении, и будем благодарить не только в случае успеха, но и в случае неуспеха. Не получить, когда так хочет Бог, значит не менее, чем получить, потому что мы сами так не знаем, что полезно для нас, как ведает Он. Таким образом, получим ли мы, не получим ли, мы должны одинаково благодарить и принимать с радостью то, что Ему будет благоугодно. Не потому Бог часто медлит исполнением наших просьб, что отвергает их, а желая научить нас постоянству и привлечь к Себе. Так и нежно любящий отец часто не соглашается на просьбу сына не потому, что не хочет дать, а желая чрез это побудить сына к настойчивости. Чтобы молящийся был услышан, это зависит, во-первых, от того, если мы достойны получить; во-вторых, если мы молимся согласно с законами Божьими; в-третьих, если молимся непрестанно; в-четвертых, если не просим ничего житейского; в-пятых, если исполняем все должное и со своей стороны, и, наконец, если просим полезного. Как от этих условий зависит быть услышанным, так от противных условий - быть неуслышанным, хотя бы молящиеся были праведники. Кто был праведнее Павла? Но когда он просил бесполезного, то не был услышан: "о том", - говорит, - "трижды молил я Господа… но [Господь] сказал мне: довольно для тебя благодати Моей" (2 Кор. 12:8,9). Кто также праведнее Моисея? Но и он не был услышан, и ему Бог сказал: "полно тебе" (Втор. 3:26). Так как он просил о том, чтобы ему войти в землю обетованную, а это было бесполезно, то Бог и не попустил. Кроме того, мы бываем не услышаны еще и по другой причине, именно - когда молимся, продолжая оставаться в грехах своих. На это указал Бог, когда сказал об иудеях Иеремии: "не проси за этот народ… не видишь ли, что они делают?" (Иер. 7:16). Они, - говорит, - не отстали от нечестия, а ты возносишь о них прошение? Но Я не услышу тебя. Равным образом, когда мы просим чего-либо против врагов, то не только не бываем услышаны, но и раздражаем Бога. Молитва есть врачество; но если мы не знаем, как нужно приложить это врачество, то не можем воспользоваться и его целебной силой. Итак, великое благо - постоянство в молитве, как нас научает событие с хананеянкой; в самом деле, на что не соглашался Христос, когда Его просили апостолы, в том успела она, своею настойчивостью достигнув исполнения просьбы. Бог более хочет, чтобы Его просили мы сами за свои прегрешения, чем другие за нас. Когда мы просим людей, нам нужно бывает и тратить деньги, и рабски льстить, и много ходить и хлопотать, потому что часто нельзя бывает прямо получить доступ и говорить с самими господами, а необходимо прежде привлечь на свою сторону и деньгами, и словами их служителей, домоправителей, поверенных и чрез них уже получить просимое. У Бога же не так. Он не нуждается в посредниках, когда Его просят, и не так преклоняется на милость, когда умоляют (за нас) другие, как тогда, когда мы сами просим Его. Бог хочет, чтобы мы часто просили Его, и бывает за это весьма благодарен, - потому что Он единственный должник, который, когда от Него требуют, благодарит, и дает то, чего мы не давали взаймы. И если видит усиленно и прилежно просящего, дарует и то, чего не получал от нас; а если лениво просящего, то и сам медлит, не потому, что не хочет дать, а потому, что Ему приятно, когда мы просим Его. Не потому, чтобы Бог ненавидел или отвращался от нас, Он медлит дать просимое, а желая таким замедлением дарования постоянно удержать при Себе. Так поступают и нежно любящие отцы: и они отсрочкой исполнения просьб научают беспечных детей прилежанию. Услышана твоя просьба? Возблагодари за то, что ты услышан. Не услышана? Пребудь тверд, чтобы быть услышанным. Тебе нет нужды в посредниках, не нужно ни много хлопотать, ни подольщаться к другим; напротив, хотя бы ты был совершенно одинок, хотя бы не имел покровителя, ты непременно достигнешь просимого, если сам по себе попросишь Бога. Если у людей бывает так, что, несмотря на тысячи оскорблений, когда мы и утром, и днем, и вечером являемся к обиженным на нас, мы легко прекращаем такой настойчивостью и постоянным появлением им на глаза вражду, то тем более бывает так у Бога. Не так обычно преклоняется Бог, когда Его молят другие за нас, как тогда, когда мы сами просим Его, хотя бы исполнены были бесчисленных зол. Пусть выслушают меня те, которые молятся небрежно и ропщут на медлительность дарования просимого. Когда я говорю: призови Бога, попроси Его, умоли Его, - ты отвечаешь: я просил раз, другой, третий, десять, сто раз - и не получил. Не отставай, доколе не получишь; когда получишь, тогда отстань, или вернее - и тогда не отставай, а пребывай в молитве: если ты не получил, молись, чтобы получить; если же получил, благодари за то, что получил. Многие входят в церковь, совершают тысячи молитв, и выходят, сами не зная, что говорили: уста движутся, а слух не слышит. Ты сам не слышишь своей молитвы, а хочешь, чтобы ее услышал Бог? Я преклонял, говоришь, колена. Но мысль твоя летала на стороне. Тело было внутри церкви, а дух твой - вне; твои уста говорили молитву, а ум исчислял проценты, обязательства, торговые обороты, приобретения, дружеские собрания. Диавол, будучи лукав и зная, что во время молитвы мы достигаем великих успехов, приходит к нам в это время, - часто ведь мы лежим на постели без всяких забот и ни о чем не помышляя, а пришли молиться, и тотчас нападают бесчисленные помыслы, - чтобы лишить нас плодов молитвы и сделать совершенно безуспешными. И часто бывает, что, свершив молитву, мы уходим; как будто и не слышав того, что говорили. Итак, когда мы заметим это, то повторим немедленно молитву, и если опять с нами случится то же, то скажем ее и третий, и четвертый раз, и не прежде перестанем молиться, чем изольем всю ее пред Богом с трезвой душой и внимательным помыслом. И если диавол заметит, что мы не прежде отстаем от молитвы, чем произнесем ее со тщанием и трезвящейся душой, то отстанет наконец со своими кознями, зная, что из его ухищрений не выйдет ничего иного, кроме того, что он многократно заставит нас повторить ту же самую молитву. Если, приходя к человеку, мы обнаруживаем такую внимательность, что часто даже не видим стоящих вблизи, а сосредотачиваем свою мысль и думаем только о том, к кому приходим, то тем более нам нужно делать так в отношении к Богу, нужно быть внимательными в молитвах, не блуждая мыслью в разные стороны. Если язык произносит слова, а ум блуждает на стороне, обдумывая домашние дела или соображая об общественных делах, то для нас не только не будет никакой пользы, а, напротив, еще большее будет осуждение.

Если беседующий с добродетельным человеком приобретает отсюда немалую пользу, то каких благ насладится тот, кто удостоился беседы с Богом? Не безумно ли слугам приказывать, чтобы они все время служили нам, а самим даже и малого досуга не уделять Богу? Ты не знаешь полезного тебе, человек; часто просишь вредного и обманчивого. Но Он, гораздо более пекущийся о твоем спасении, не молитве твоей внимает, но прежде молитвы предусматривает полезное для тебя. В самом деле, если плотские отцы не непременно дают детям то, чего они просят, не потому, что пренебрегают просящими, а потому, напротив, что более заботятся о них, то тем более делает так Бог, который и больше всех любит, и лучше всех знает, что нам полезно. Когда ты ослабеешь в молитве и не получишь, вспомни, сколько раз ты слышал, как призывал тебя бедный, и ты не послушал его, между тем он не вознегодовал и не оскорбил тебя; причем ты делаешь это по жестокости, а Бог - по человеколюбию.

Невозможно, поистине невозможно, чтобы человек, молящийся с должным усердием и постоянно призывающий Бога, впал когда-нибудь в грех. Кто воспламенил свой ум, возбудил душу, переселился на небо и таким образом призвал своего Господа; кто, вспомнив о своих грехах, беседует с Ним о прощении их и молит Его быть милостивым и снисходительным, - тот, предаваясь такой беседе, отлагает всякое житейское попечение, окрыляется и становится выше человеческих страстей. Не так источники водные делают цветущими сады, как источники слез, напояющие древо молитвы, поднимают его на величайшую высоту и поставляют молящегося пред Богом. От этого-то зависит более всего и услышание. В самом деле, у кого в то время, как тело простерто на земле и уста бессмысленно произносят слова, душа блуждает везде - дома и на площади, тот может ли сказать, что он молится пред Богом? Пред Господом молится тот, кто вполне сосредоточил свою душу и не имеет ничего общего с землею, но переселился на самое небо и изгнал из души всякий человеческий помысел. Молящемуся должно молиться так, чтобы, всецело сосредоточившись и напрягши ум, призывать Бога со скорбной душой, не умножая слов и не распространяясь в молитве, а произнося немногие и простые слова, потому что не от множества слов, а от трезвости души зависит услышание. И это можно видеть на примере Анны, матери Самуила. Она говорит именно: "Господи Саваоф! если Ты призришь на скорбь рабы Твоей… и дашь рабе Твоей дитя мужеского пола, то я отдам его Господу на все дни жизни его, [и вина и хмельного не будет пить[1],] и бритва не коснется головы его" (1 Цар. 1:11). Много ли здесь слов? Но так как она совершила эту молитву со вниманием и трезвостию, то достигла всего, чего желала: и испорченную природу исправила, и заключенную утробу отверзла, и себя привела в состояние великого благодушия, пожав тучный колос с бесплодного камня. Итак, молящемуся следует и не многословить, и постоянно молиться. Творить краткие и частые молитвы, с небольшими промежутками, заповедали и Христос, и Павел. Если ты будешь распространяться в словах, нередко делая это без внимания, то дашь диаволу большую свободу подойти к тебе, устроить ковы и отвлечь твою мысль от произносимых слов. А если будешь творить постоянные и частые молитвы, занимаясь все время частым повторением их, то легко сможешь сохранить внимание и самые молитвы будешь творить с большой бдительностью. Хочешь ли узнать, что такое бодрственность, трезвенность и настойчивость молитвы? Иди к Анне, узнай, что сделала она. Встали, говорится, все от трапезы (ст. 9), и она тотчас же обратилась не ко сну, не к отдыху, - почему мне кажется, что и сидя за трапезой она была воздержна и не отягчала себя какими-нибудь яствами, а иначе не пролила бы таких слез. В самом деле, если мы, постясь и воздерживаясь от пищи, едва можем так молиться, лучше же сказать - никогда не молимся так, то тем более она не могла бы молиться так после трапезы, если бы и за трапезой не была подобна постящимся. Постыдимся же мы, мужи, женщины, - мы, которые, молясь о царствии, зеваем от сонливости, - постыдимся той, которая просила о сыне и плакала. Заметь ее благочестие и в другом отношении. "Голоса ее", - говорится, - "не было слышно… уста ее только двигались" (1 Цар. 1:13). Так приступает к Богу тот, Кто хочет что-либо получить, - без потягот и зеваний, без сонливости, без почесываний, без небрежности. Разве Бог не мог дать и без молитвы? Разве Он не знал еще прежде прошения желания жены? Но если бы Он дал прежде прошения, то не обнаружилось бы усердие жены, не открылась бы добродетель ее, не стяжала бы она за это такой награды. Но посмотрим и на ее любомудрие. Когда священник Илий счел ее за пьяную, смотри, что она говорит ему: "не считай рабы твоей негодною женщиною, ибо от великой печали моей и от скорби моей я говорила доселе"  (1 Цар. 1:16). Это поистине дело сокрушенного сердца, когда мы не сердимся и не раздражаемся на оскорбителей, а даже и оправдываемся. Подлинно, ничто так не делает сердца любомудрым, как скорбь и печаль по Боге. Итак, мы должны и при начале трапезы, и при конце благодарить Бога. Кто приготовил себя к этому, тот никогда не впадет в пьянство и бесчинство, никогда не испытает следствий объедения, но, сдерживая свои помыслы ожиданием молитвы, как бы уздою, будет в надлежащей мере употреблять все предлагаемое и тем доставит и душе, и телу великое благосостояние. Стол, начинающийся и оканчивающийся молитвою, никогда не оскудеет, но обильнее источника принесет нам все блага. Не будем же пренебрегать такой пользой. Странно, что слуги наши, получив от нас что-нибудь со стола, благодарят нас и отходят с добрым словом, а мы, наслаждаясь столь великими благами, не воздаем Богу и такой чести. Потому-то у нас и в общественных, и в частных делах многое выходит вопреки ожиданию, что мы не о духовных делах сначала заботимся, а потом уже и о житейских. Или ты не знаешь, что если ты придешь поклониться Богу и примешь участие в здешнем (церковном) занятии, то более легкими станут для тебя и предстоящие (житейские) дела? Но у тебя есть житейские заботы? Ради них-то и приди сюда, чтобы, привлекши здешним пребыванием благоволение Божие, выйти с безопасностью, чтобы тебе иметь Бога союзником, чтобы с помощью небесной руки стать неодолимым для демонов. Если ты приобщишься духовных молитв, если разделишь общую молитву, если привлечешь Божию помощь, если выйдешь отсюда огражденный Его оружием, то на тебя не посмеет уже взглянуть ни сам диавол, ни злые люди, старающиеся обидеть и оклеветать тебя. Если же ты выйдешь из дому на площадь и окажешься лишенным этого оружия, то будешь легко одолим для всех обидчиков. И пусть не говорят мне, что невозможно человеку мирскому, занятому службой, постоянно молиться днем и бегать в церковь. Возможно, и весьма легко. Если нелегко придти в церковь, то можно помолиться и не оставляя своей службы, стоя там, пред дверьми судилища. И это часто многие делали. Когда начальник внутри (судилища) кричал, грозил, выходил из себя, бесновался, они, оградив себя пред дверьми крестным знамением и помолившись в уме немногими словами, входили и заставляли судию перемениться, укрощали его и делали из свирепого кротким; и ни место, ни время, ни молчание не было для них препятствием к такой молитве. Ведь для молитвы нужно не столько слово, сколько мысль, не столько движение рук, сколько напряжение души, не положение тела, а расположение духа. Так и Анна, мать Самуила, не потому была услышана, что произносила пышные и громкие слова, а потому, что много взывала внутри сердцем. "Не было слышно голоса ее", - говорится, и услышал ее Бог (1 Цар. 1:13). Не будем же оправдываться, говоря, что нелегко молиться человеку, который обременен житейскими делами и не находит поблизости молитвенного дома. Где бы ты ни был, ты можешь поставить свой собственный жертвенник; этому нисколько ни место не помешает, ни время не воспрепятствует. Хотя ты не преклонишь колен, не станешь бить себя в грудь, не прострешь рук к небу, а покажешь только горячую душу, ты этим исполнишь все нужное для молитвы. Можно ведь и выходя на площадь, и прохаживаясь в одиночку, творить усердные молитвы. Можно и сидя в мастерской, и сшивая кожи вознести душу ко Господу. Можно и слуге, и покупая, и поднимаясь вверх, и сходя вниз, и занимаясь на кухне, когда невозможно пойти в церковь, совершать искреннюю и усердную молитву. Бог не гнушается местом, а требует только одного - пламенного сердца и сосредоточенной души. Так и Павел, не в молитвенном доме, а в темнице распростертый, не прямо стоя и преклоняя колена, - потому что этого не позволяли колодки, в которые забиты были его ноги, - а лежа, помолившись с усердием, потряс темницу, поколебал ее основание, устрашил темничного стража и затем привел его к святому таинству. Равным образом Езекия, не прямо стоя и не преклоняя колена, а возлежа на постели по причине болезни и обернувшись к стене, с жаром и смиренной душой призвал Бога и тем отменил произнесенный уже приговор, привлек к себе великое благоволение Божие и возвратил себе прежнее здоровье. И разбойник, распростертый на кресте, немногими словами приобрел царствие небесное. И Иеремия в тине и рву, и Даниил во рву и среди зверей, и Иона в самом чреве китовом, призвав Бога, устраняли все угрожающие бедствия и привлекали к себе вышнее благоволение. Что же ты должен говорить, когда молишься? То же, что и хананеянка. Как она говорила: "помилуй меня… дочь моя жестоко беснуется" (Мф. 15:22), так и ты говори: помилуй меня, душа моя жестоко беснуется. Грех есть великий бес. Бесноватый возбуждает сострадание, а грешник - ненависть. "Помилуй меня": краткое слово, (но оно нашло) море человеколюбия, потому что где милость, там всякие блага. Будешь ли ты вне церкви, взывай и говори: "помилуй меня", хотя бы не двигая уст, а взывая умом: Бог слышит и молчащих. Требуется не место, а основа благочестия. Иеремия был в тине и привлек к себе Бога; Иов сидел на гноище и снискал милость у Бога; Иона был во чреве китовом, и Бог внял ему. Хотя бы ты был в бане, молись; где бы ты ни был, молись. Ты - храм Божий; не ищи же места. Море было впереди, позади - египтяне, а посредине - Моисей, ничего не говоривший: великое было затруднение для молитвы. И Бог говорит ему: "что ты вопиешь ко Мне?" (Исх. 14:15). Так и ты, когда подвергнешься искушению, прибеги к Богу, призови Владыку. Разве Он - человек, чтобы тебе идти в какое-нибудь место? Бог всегда близ есть. "Возопиешь, и Он скажет: "вот Я!"" (Ис. 58:9). Ты еще не кончил молитвы, а Он дает уже врачество. Если у тебя душа чиста от непристойных страстей, то будешь ли ты на площади, или в пути, или в судилище, или на море, или в гостинице, или в мастерской, - где бы ты ни был, - ты можешь призвать Бога и получить просимое.

Итак, очищай их милостыней, человеколюбием, помощью нуждающимся, и тогда простирай их на молитву. Если ты не дозволяешь себе приступать к молитве с неумытыми руками, то тем более ты не должен осквернять их грехами. Если ты боишься меньшего - молиться с неумытыми руками, то тем более страшись большего. Молиться с неумытыми руками не так непристойно; а простирать руки, оскверненные множеством грехов, - это навлекает великий гнев Божий и погибель. Хочешь ли знать, как велика сила молитвы, совершаемой в церкви? Некогда связан был Петр и заключен в крепкие узы. "Церковь прилежно молилась о нем" (Деян. 12:5) и тотчас освободила его из темницы. Итак, что может быть могущественнее этой молитвы, которая оказала помощь столпу и оплоту церкви? Оглашаемым еще не дозволяется такая молитва, так как они не получили еще такого дерзновения; но вам повелевается творить моления и за вселенную, и за церковь, простирающуюся до пределов земли, и за управляющих ею, и за предстоящих в ней. И вы охотно повинуетесь, самым делом подтверждая, что велика сила молитвы, единогласно возносимой в церкви народом. Если у людей бывает так, что народ испрашивает преступников, ведомых на смерть, и царь, уступая толпе, отменяет приговор, то тем более царь небесный, умилостивленный вами, исполнит ваше прошение. Не слышали ли вы, как Петр был исхищен из темницы вследствие усердной молитвы о нем церкви? Приступать к Богу и умолять за стольких людей, - насколько, думаете вы, недостаточна для этого наша малость? В самом деле, если я не имею дерзновения молиться о самом себе, то тем более о других; это могут делать люди, заслуживающие всеобщего одобрения. Итак, когда и сам я заслуживаю гнева, то как буду молиться за другого? Одному просить за многих - дело слишком смелое и требующее большого дерзновения; но многим, сошедшимся вместе, творить молитву за одного - в этом не покажется ничего несообразного. Конечно, можно молиться и дома; но невозможно так молиться, как в церкви, где такое множество отцов, где единодушно возносится глас к Богу. Не так слышит тебя Господь, когда ты молишься сам по себе, как вместе с твоими братьями, потому что здесь есть еще нечто, а именно - единодушие и согласие, союз любви и молитвы иереев. Для того и предстоят иереи, чтобы молитвы народа, как слабейшие, соединяясь с их более сильными молитвами, вместе с ними восходили на небо. Если молитва церкви принесла пользу Петру и освободила этого столпа из темницы, то как же ты, скажи мне, пренебрегаешь ее силой? Подобно тому как сила любви не удерживается расстоянием места, так точно и действенность молитвы; но как первая соединяет стоящих вдали друг от друга, так и последняя может принести величайшую пользу находящимся в отдалении. Моисей, хотя и не присутствовал телом со сражавшимися, однако нисколько не менее, а даже гораздо более их оказал содействие в этом сражении, простертием рук возбуждая силы своих и вселяя страх врагам. Никакой подвиг не может быть достаточно велик, если от него нет пользы другим. Хотя бы ты был постником, хотя бы спал на земле, хотя бы ел пепел, хотя бы непрестанно плакал, но если ты не приносишь пользы никому другому, ты не делаешь ничего великого. Моисей совершил много великих знамений и чудес; но ничто другое не сделало его столь великим, как следующие блаженные слова, сказанные им Богу: "прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня " (Исх. 32:32). И Давид, показывая то же самое, говорил: "вот, я согрешил, я поступил беззаконно; а эти овцы, что сделали они? пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего" (2 Цар. 24:17). Велики, конечно, и эти деяния, и достойны жизни ангельской; но поступок Павла имеет большое преимущество и пред ними, так как он желал лишиться ради спасения других будущей славы. Между тем Иона за то, что искал своей собственной пользы, подвергся даже опасности смерти, и тогда как град стоял, сам он потопал в морских волнах. Итак, велики и другие подвиги добродетели Моисея, но глава и венец этой святой души в том, что он желал быть изглаженным из книги за спасение иудеев. Но желание Павла превзошло в великой мере и это. Моисей хотел погибнуть вместе с другими, а Павел молился не о том, чтобы погибнуть с другими, а чтобы одному лишиться вечной славы, тогда как другие получат спасение. Итак, хорошо пользоваться молитвой святых, но под условием, если мы и сами бываем деятельны; а если этого нет, то не поможет нам и помощь других; напротив, мы и с нею погибнем. Какую пользу оказал Иеремия иудеям? Не трижды ли приступал он к Богу и трижды услышал: "не проси за этот народ и не возноси за них молитвы и прошения, и не ходатайствуй предо Мною, ибо Я не услышу тебя" (Иер. 7:16)? Какую пользу принес Саулу Самуил, до последнего дня скорбя и молясь за него? Какую пользу принес он равным образом и израильтянам? Не говорил ли он: "и я также не допущу себе греха пред Господом, чтобы перестать молиться за вас" (1 Цар. 12:23)? Не все ли они погибли? Послушай, что Бог говорит чрез пророка: "и если бы нашлись в ней сии три мужа: Ной, Даниил и Иов, -- то они праведностью своею спасли бы только свои души", так как преусилилось нечестие их (Иез. 14:14). Что же? Ужели молитвы не приносят никакой пользы? Приносят, и великую пользу, но тогда, когда и сами мы содействуем. И если хочешь знать, сколь великую приносят они пользу, вспомни Корнилия, Тавифу. Слушай, что и Бог говорит: "буду охранять город сей, чтобы спасти его ради Себя и ради Давида, раба Моего" (4 Цар. 19:34; Ис. 37:35). Но когда? При праведном Езекии. В противном случае, если бы, т. е., и молитвы великих грешников имели силу, то почему Бог не сказал того же и когда пришел Навуходоносор, но предал город? Потому что усилилось нечестие. Равным образом тот же самый Самуил молился об израильтянах и имел успех. Но когда? Когда и сами они были добродетельны, - тогда они побеждали врагов. Но зачем, скажешь, нужна мне молитва других, когда я сам благоугождаю Богу? Что говоришь ты, человек? Павел не говорил: зачем нужна мне молитва, хотя молившиеся не только не были достойны его, но даже и не равны, а ты говоришь: зачем нужна мне молитва? Петр не говорил: зачем нужна мне молитва, - ведь говорится: "церковь прилежно молилась о нем Богу" (Деян. 12:5), которая [молитва] тотчас освободила его из уз, - а ты говоришь: зачем нужна мне молитва? Потому она и нужна для тебя, что ты считаешь ее ненужной для себя.

Что ты делаешь, человек? Приходишь умилостивить Бога, а просишь зла другому? Если ты не отпустишь, не отпустится и тебе; а ты не только сам не отпускаешь, но еще и Бога просишь не отпускать? Если не отпускается тому, кто сам не отпускает, то как отпустится тому, кто еще и Владыку просит не отпускать? Если иметь врагов есть уже преступление, то подумай, какое преступление молиться во вред им. Ты должен просить прощения в том, что имеешь врагов, а ты еще обвиняешь их? И как ты можешь получить прощение, когда обвиняешь других, и при том в такое время, когда сам нуждаешься в великой милости? Ты ведь приходишь молиться о прощении своих грехов: не припоминай же чужих грехов, чтобы не напомнили тебе твоих собственных. Если ты скажешь: порази врага, то заградишь этим свои уста и свяжешь себе язык, во-первых, потому, что в самом начале молитвы ты привел в гнев Судию, во-вторых, потому, что просишь совсем противного форме молитвы. В самом деле, если ты молишься об отпущении своих грехов, то как ведешь речь о наказании? Надлежало бы поступать совсем напротив - молиться и о врагах, чтобы с дерзновением молиться и за себя. Если ты будешь молиться о них, то, хотя бы о своих грехах ты и ничего не сказал, ты все исполнил. Итак, если нет ничего презреннее души, которая в молитве проклинает других, и сквернее языка, произносящего такие проклятия, то почему ты не стараешься всеми силами о том, чтобы не говорить на молитве ничего такого, что прогневляет твоего Владыку? Ты человек, - не изрыгай же яда аспидов. Ты человек, - не будь же зверем. Уста даны тебе не для того, чтобы уязвлять, но чтобы исцелять язвы других. Вспомни, говорит Бог, что Я внушал тебе: оставлять и прощать. А ты и Меня умоляешь быть твоим сообщником в нарушении Моих же повелений и снедаешь брата, обагряешь кровью язык свой, подобно бешеным, которые своими зубами терзают свои же члены. Подумал ли ты о том, как радуется и смеется диавол, когда слышит такую молитву? Подумал ли ты, напротив, как гневается, отвращается и ненавидит Бог, когда ты так молишься? Вспомни, человек, к кому ты приступаешь с молитвой о погибели врагов. Разве ты приступаешь к другому Богу? Ты приступаешь к Тому же, Который сказал: молитесь за врагов ваших (ср. Мф. 5:44). Как же ты вопиешь против них? Как просишь Бога, чтобы Он нарушил Свой собственный закон? Эта личина неприлична молящемуся рабу: всякий должен молиться не о погибели другого, а о собственном своем спасении. Для чего же ты принимаешь вид молящегося раба, а говоришь как обвинитель? Притом, когда мы о себе молимся, то и почесываемся, и зеваем, и развлекаемся бесчисленными помыслами; а о погибели врагов молимся со всем вниманием. Так как диавол знает, что в это время мы поднимаем меч на самих себя, то он не развлекает и не останавливает нас, чтобы тем больше повредить нам. Но меня, скажешь, обидели и огорчили? Так молись о погибели диавола, который несравненно более всех обижает нас: он-то именно порождает и врагов. Если ты будешь молиться о погибели врагов, то будешь молиться молитвой, которой хочет диавол; напротив, если станешь молиться за врагов, то твоя молитва будет против него. Подлинно, он один - наш непримиримый враг; а человек, что бы он ни делал, остается нашим другом и братом. Итак, зачем же ты, оставив настоящего твоего врага, терзаешь собственные члены? Итак, возлюбленные, зная это, постараемся поступать согласно заповедям и воле Господа, чтобы нам достигнуть и царства небесного во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава, с Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. [1] Этих слов нет в синодальном переводе.