О печали и скорби

Бог вложил в нашу природу скорбь не для того, чтобы мы предавались ей неразумно и безвременно, при несчастных обстоятельствах, не для того, чтобы мы губили себя, а чтобы получали от нее величайшую пользу. Время скорби не тогда, когда мы терпим бедствия, а когда мы делаем дурные дела. Между тем мы извратили этот порядок и переменили времена: делая тысячи зол, мы не сокрушаемся и на малое время, а если потерпим от кого-нибудь какую-нибудь малость, падаем духом, приходим в смущение и просим избавить нас от настоящей жизни, не зная того, что скорби и искушения, и приключающиеся нам печали, не менее чем и блага, обнаруживают попечение Божие о нас. Да что я говорю о здешних скорбях? Даже угроза геенной не менее, чем и царство небесное, показывает Его человеколюбие, потому что, если бы Он не угрожал геенной, никто так легко не достиг бы небесных благ. В самом деле, одного только обещания благ недостаточно для обращения к добродетели, если бы более беспечно относящихся к ней не побуждал и страх наказаний. Кроме того, печаль и скорбь существуют не для того, чтобы мы скорбели по поводу смерти, по поводу лишения денег, или по поводу чего-либо другого подобного, а чтобы пользовались ими для истребления грехов. Ведь и воин, который боится смерти, никогда не совершит ничего доблестного. Итак, скорбящему нужно скорбеть не о том, что он подвергается наказанию, а о том, что своими грехами он раздражает Бога. Первого рода скорбь отдаляет от нас Бога и делает Его нашим врагом; второго же рода скорбь более всего примиряет Его с нами и делает близким к нам. Не для того явился ты в настоящую жизнь, человек, чтобы праздно питаться, не для того, чтобы не терпеть никаких бедствий, а для того, чтобы ты прославлялся путем страданий. Не доблестного мужа дело искать покоя и предаваться удовольствиям; такое стремление свойственно скорее бессмысленному червю, чем (человеку) обладающему разумом. Конечно, молись о том, чтобы не впасть в искушение; но если когда-нибудь впадешь, не ропщи, не смущайся, не унывай, а старайся всеми силами о том лишь, чтобы стать еще более славным.

Итак, христианину, если он печалится, можно иметь только два повода для скорби: или когда он сам прогневит Бога, или когда сделает то же ближний. Не тем, кто подвергается поношениям, следует страшиться и трепетать, а тем, кто наносит оскорбления, потому что не первые имеют нужду оправдываться в худых речах, какие они слышали, а последние в том, что они худо говорили; вся опасность угрожает этим последним. Таким образом, те, кто слышит о себе дурные речи, должны оставаться беспечальны, потому что они не будут давать отчета за то, что сказал худо другой; напротив те, кто говорит худо, должны страшиться и трепетать, так как они привлечены будут за это на страшное судилище. Будем поэтому скорбеть не о том, что слышим худые речи о себе, а о том, что слышим такие речи заслуженно: если мы живем порочно, то, хотя бы никто не порицал нас, мы оказываемся всех несчастнее; наоборот, если мы ревнуем о добродетели, то, хотя бы весь мир говорил о нас худо, мы будем всех счастливее. Если дух наш настроен хорошо, то, хотя бы отовсюду поднимались бесчисленные бури, мы всегда будем пребывать в тихой пристани; и наоборот, когда он не благоустроен, то, хотя бы все нам благоприятствовало, мы будем находиться в положении нисколько не лучшем терпящих крушение. Это можно наблюдать и относительно пищи.

Душа, пораженная скорбью и объятая облаком уныния, не в состоянии ни спокойно выслушать что-либо полезное, ни сказать. Удрученная скорбью душа не желает долго распространяться на словах; но подобно тому, как густое облако, набегая на солнечный луч, отбрасывает его весь назад, так точно и облако уныния, когда становится пред нашей душой, не дозволяет свободно проходить слову, а задушает его и насильственно задерживает внутри. И это бывает не только с говорящими, но и со слушающими. Подобно тому, как скорбь не дозволяет слову свободно вылетать из души говорящего, так точно не позволяет ему и проникать со свойственною ему силою в душу слушающих. Так, например, когда к Иову пришли его друзья, узнали о несчастии с его домом и увидели праведника сидящим на гноище, покрытого язвами, то растерзали одежды свои, зарыдали, и молча сидели возле него, показывая тем, что для удрученных скорбью нет ничего полезнее вначале, как тишина и молчание. Итак знай, что Тот, Кто попускает быть искушению, сам же знает и время прекращения искушения. Бог силен прекратить все бедствия, но пока не увидит совершившегося обращения, не прекращает скорбей. Удивляйся тем, кто подвергается искушениям и мужественно переносит их, как например, трем отрокам. Последним никто не удивлялся бы за то, что они не были сожжены, если бы они были далеко от вавилонской пещи; но что поразительно для всех, это то, что они, находясь столько времени в огне, вышли невредимее тех, которые в нем не были. То же самое должно сказать и относительно святых: если бы на них не посылалось никакого искушения, то мы не удивлялись бы тому, что они непрестанно радовались. Между тем, будучи отовсюду окружены бесчисленными волнами, они чувствовали себя лучше людей, наслаждающихся невозмутимой тишиной. Если бы не было ничего, что опечаливало бы их, то для них не было бы ничего великого в том, что они могли всегда радоваться; но когда они, при множестве опасностей, которые могли ввергнуть их в уныние, оставались выше всех их, и радовались среди самых скорбей, это достойно всякого удивления. В самом деле, не кажется ли смерть невыносимее всего? Между тем ожидание ее не только не печалит их, а далее еще более только радует. Они знали, что пришествие смерти является концом трудов, что человеколюбец Бог всегда чтит своих рабов, и часто даже дарует им спасение и других. Так, например, сделал Он со святым Павлом, этим учителем вселенной, всюду испускавшим лучи своего учения. Именно, когда его вели в Рим, однажды поднялась на море сильная буря, так что все, находившиеся на корабле, трепетали за свое спасение и не имели никакой надежды в виду чрезмерного волнения; тогда он, призвав всех, сказал: "убеждаю вас ободриться, потому что ни одна душа из вас не погибнет, а только корабль. Ибо Ангел Бога, Которому принадлежу я и Которому служу, явился мне в эту ночь и сказал: `не бойся, Павел! […] Бог даровал тебе всех плывущих с тобою"" (Деян. 27:22-24). Будем постоянно помнить об этом. Поистине, ничто нам не доставляет такой пользы, как всегдашнее памятование о благодеяниях Божиих, как общих, так и частных. Если мы при воспоминании о благодеяниях друга, или услышав приятное слово или дело, согреваемся душою, то гораздо более мы будем с большим усердием относиться к добродетели, когда мы сознаем, каким подвергались опасностям, и как от всех их избавил нас Бог. Так было и с Павлом. О том, что претерпел этот блаженный ради проповеди, о голоде, жажде, наготе, крушениях, опасностях, кознях, темницах, бичеваниях и всем прочем, думаю, ничего не нужно и говорить. Каждого и из этих бедствий достаточно было, чтобы сильно смутить и сокрушить эту святую душу. Но когда он говорит: "кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?" (2 Кор. 11:29) - в этих словах указывается то, что более всего доставляло ему постоянную и невыносимую скорбь. В самом деле, если он воспламенялся из-за каждого соблазнявшегося, то в его душе никогда не могло и потухнуть это пламенение, потому что в соблазнявшихся, и таким образом доставлявших пищу огню, не было недостатка. А видя, кроме того, еще и неверующих иудеев, мог ли он иметь хотя бы малейший отдых от скорби и муки? "Я желал бы", - говорит он, - "сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян" (Рим. 9:3), то есть: для меня желательнее было бы впасть в геенну, нежели видеть израильтян неверующими. Если же он решался на мучение в геенне, чтобы только привести к вере всех иудеев, то очевидно, что не достигнув этого, он страдал сильнее тех, которые мучатся в геенне. Ему же были сказаны и следующие слова: "довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи" (2 Кор. 12:9), т.е. довольно с тебя, что ты воскрешаешь мертвых, исцеляешь слепых, очищаешь прокаженных и совершаешь другие чудеса; не ищи еще и того, чтобы жить безопасно и беззаботно и проповедывать без затруднений. Но ты страдаешь и скорбишь? Не считай, однако, признаком Моего бессилия то, что многие причиняют тебе зло, бьют, гонят и бичуют тебя; напротив, в том-то и обнаруживается Моя сила ("ибо сила Моя", - говорит, - "совершается в немощи"), когда вы, будучи преследуемы, побеждаете преследующих, будучи гонимы, преодолеваете гонителей, будучи заключаемы в узы, обращаете тех, кто вас связывает. Конечно, тяжко слышать порицания себе и от кого бы то ни было; когда же это делает кто-нибудь из облагодетельствованных, когда он порицает и поносит оказанные ему благодеяния, тогда особенно обида становится невыносимой, и кроме скорби возбуждает еще такой гнев, что он может даже задушить обиженного. Тот, кто терпит обиду от какого-нибудь великого человека, находит немалое удовлетворение чувству гордости в самом превосходстве делающего ему зло; тот же, кто терпит от человека ничтожного и презренного, испытывает гораздо большее огорчение и считает свою скорбь нестерпимой.

Говорите это ежедневно и себе самим, и друг другу, при удобном случае. Если намеревающийся просить кого-нибудь, хотя бы его просьба была и разумна, поджидает удобного времени, чтобы подойти к человеку, от которого зависит исполнить просьбу, когда он находится в спокойном и хорошем расположении, и благодаря удачно выбранному времени получает просимое, - то гораздо более говорящему нужно искать удобного времени. Мы должны так заботиться друг о друге, как заботимся о себе самих, и щадить ближних так же, как и нас Бог. Подлинно, никто не щадит так себя самого, как всех нас щадит Бог, который гораздо более нас самих хочет, чтобы мы не потерпели никакого зла. Ему подобает слава, держава, честь и поклонение, ныне и во веки веков. Аминь.

20. Слово 20 о гневе и ярости.

О гневе и ярости

Хочешь ли знать, какое великое зло - гневаться? Стань возле дерущихся на площади. В себе самом, когда ты омрачен и упоен гневом, ты нелегко можешь видеть безобразие, но когда освободишься от страсти, тогда скорее увидишь свое положение. Гнев кипит и клокочет в груди, уста дышут огнем, глаза испускают пламя, все лицо искажается, беспорядочно вытягиваются руки, ноги смешно скачут и топчут удерживающих, и люди ничем не отличаются не только от беснующихся, но даже и диких ослов, лягая и кусая других, - так непристоен человек в гневе. Но, скажешь, сердце кипит и терзается от обиды. Знаю и я; потому-то и высоко уважаю тех, кто побеждает гнев. Действительно, если мы захотим, нам можно удержаться от этой страсти. Почему, в самом деле, когда нас оскорбляют начальники, мы не испытываем ее? Потому, что пред нами стоит равносильный этой страсти страх. Равным образом, почему слуги, которых мы без конца оскорбляем, сносят все молчаливо? Потому, что те же самые узы лежат и на них. Таким образом, ради людей мы и невыносимое сносим, и оскорбляющим нас говорим: такой-то оскорбил меня, не ты, а в отношении к Богу не будем иметь и такого почтения? Скажем же и нашей душе: оскорбляет нас теперь Бог, повелевающий молчать; не станем отвечать бранью, и пусть не будет Бог презреннее людей. Итак, когда кто-нибудь огорчит тебя, подумай о своих согрешениях против Бога, а также о том, что своим смирением перед Ним ты сделаешь более милостивым суд, когда должен будешь давать ответ за них. "прощайте, и прощены будете" (Лк. 6:37). Кроме того, подумай и о том, не бывало ли случаев, когда ты, будучи доведен до неистовства, овладевал собою, и когда слепо увлекался страстью, и сравни те и другие случаи. Когда ты хвалил себя? Тогда ли, когда был побеждаем, или когда сдерживал себя? В первом случае не проклинаем ли мы часто самих себя, и не находит ли на нас глубокое раскаяние и за слова, и за дела? Между тем, когда мы сдерживаем себя, мы веселимся и радуемся как победители. Победа над гневом не в том, чтобы потерпевший или услышавший обиду отплачивал тем же самым, - это было бы крайним поражением, - а в том, чтобы кротко перенести обиду. Равным образом не противься тем, кто уговаривает тебя молчать, и не говори: я не стерплю, чтобы такой-то, насмеявшись надо мной, так и ушел. Нет, не тогда он посмеется над тобой, а когда ты станешь препираться с ним; если же он и тогда посмеется, то сделает это как безумный. Ты же, когда побеждаешь, не ищи одобрение от безумных, а довольствуйся добрым мнением разумных; или еще лучше: подними взор свой к Богу, и Он похвалит тебя; а на кого Бог с благоволением взирает, тому не нужно искать чести у людей. Владеет ли кто большими деньгами, или имениями, он должен пользоваться ими как пришелец, который немного спустя волей или неволей должен будет оставить их. Обижен ли кто-нибудь кем-либо, он не должен вечно гневаться, вернее же сказать, даже и на недолго: "солнце да не зайдет", - сказано, - "во гневе вашем" (Еф. 4:26). Действительно, эта страсть уничтожает целые дома, разрушает старинную дружбу, причиняет непоправимые несчастия. Итак, когда кто-нибудь оскорбляет тебя, смотри не на обидчика, а на движущего им демона, и весь свой гнев излей на этого последнего, а того, кто возбуждается им, даже пожалей. Если, ведь, ложь от диавола, то тем более напрасный гнев оттуда же. Гневаться нельзя, когда никто не раздражает нас; испытывать же похотение, хотя бы пред нами и не было лица, возбуждающего нас к этому, неизбежно. Когда кто-нибудь оскорбит тебя, подумай о том мучении, которое он испытывает, и ты не только не будешь иметь гнева против него, но и прольешь слезы. Никто ведь не сердится на страдающих лихорадкой или горячкой; напротив, всех такого рода больных жалеют и оплакивают. Но если даже ты хочешь и отомстить, смолчи, и ты нанесешь обидчику смертельный удар; а если ты на оскорбление сам ответишь оскорблением, то заставишь думать, что сказанное относительно тебя справедливо. В самом деле, почему богатый, когда ему говорят, что он беден, смеется? Потому, что не признает за собой бедности. Следовательно, если мы будем смеяться над оскорблениями, то представим самое лучшее доказательство, что не сознаем за собою того, что про нас говорят. Кто-нибудь оскорбил тебя? Моли Бога, чтобы Он скорее смилостивился над ним: он - брат твой, член твой. Но, скажешь, он чересчур оскорбляет меня. Тем больше, следовательно, будет тебе награда за это. Потому особенно надо оставлять гнев на обидчика, что его ранил диавол. Не укоряй же его еще и ты, и не повергай вместе с ним и самого себя. В самом деле, пока ты стоишь, ты можешь спасти и его; если же ты и себя повергнешь чрез ответное оскорбление, то кто после этого поднимет вас? Тот ли, раненый? Но лежа он не в состоянии будет сделать этого. Или ты, упавший вместе с ним? Но как же ты, оказавшийся не в силах помочь себе, протянешь руку другому? Того ранил диавол; не наноси раны еще и ты, а, напротив, извлеки и прежнюю стрелу. Если мы будем так обращаться друг с другом, то вскоре же будем все здоровы: а если мы станем вооружаться друг против друга, то не нужно и диавола для нашей погибели. Ты первый потерпел зло? Но не потерпеть зло - несчастье, а сделать зло. И не говори: в том нет никакого зла, если я оскорблю такого-то. Потому самому это и есть великое зло, что оно кажется совсем ничтожным; что кажется совсем ничтожным, легко может оставаться в пренебрежении, а что остается в пренебрежении, умножается, а умножаясь, становится и неисцельным. Итак, не думай, что ты не делаешь ничего худого, порицая брата. Как же в таком случае ты назовешь его братом? А если он не брат, то как ты можешь говорить: Отче наш? Ведь наш указывает на многих лиц. Тот, кто имеет звероподобные и бесчеловечные чувства, не может называть отцом человеколюбивого Бога, так как не сохраняет признаков той благости, которая находится в Небесном Отце, а превращает себя в звероподобный вид и лишается божественного благородства.

Если ничто так не уподобляет Богу, как то, когда обижаемый прощает обидчикам, то какого наказания будут достойны те, которые после всего этого не только не прощают врагам, но даже молятся Богу об отмщении им и обращаются с просьбами против них.

Если ты станешь вымещать ему, то все будут одинаково порицать и тебя и его; если же ты снесешь обиду, то тебя будут одобрять и хвалить, а его порицать. Для врага же может ли быть более горькая обида, как видеть, что врага его все уважают и хвалят, а его самого все бесчестят на глазах же врага? Гнев есть зверь, который легко выскакивает, почему нам и нужны бесчисленные преграды и препоны, чтобы укротить и удержать его. Вот почему Бог эту именно часть нашего тела и устроил из костей, как бы из каких-то камней, дав ей твердую опору, чтобы он как-нибудь не разорвал и не сокрушил ее, и чрез то не причинил гибели всему существу. Гнев, как говорится, есть огонь и великая буря; и никакая другая часть нашего тела не в состоянии была бы выдержать его силы. Не так лев может растерзать наши внутренности, как гнев, постоянно подстерегая нас, губит все своими железными когтями, потому что он не только причиняет вред телу, но губит и здравие самой души.

Кроме того, ты можешь этим самым доказать, что и все сказанное про тебя - пустая ложь. Если оскорбляемый раздражается, то этим самым дает доказательство, что он сознает за собой то, что про него говорят; если же он смеется, то освобождает себя в глазах присутствующих от всякого подозрения. Если же ты желаешь и отомстить обидчику, то и это будет достигнуто с полным успехом, так как и Бог накажет его за его слова, а раньше еще этого наказания и твое любомудрие будет для него как бы смертельным ударом. Ничто ведь обычно так не досаждает оскорбляющим нас, как если мы смеемся над наносимыми нам оскорблениями. Когда ты на оскорбление ответишь оскорблением же, ты потерпишь поражение, будучи движим не человеком, но, что гораздо постыднее, - низкой страстью, гневом; если же ты смолчишь, то одержишь победу и без труда воздвигнешь трофей, тысячи людей будут прославлять тебя и осуждать ложь злоречия.

Если, таким образом, ты лишишь его того, чего он более всего желает, то лишишь его всего, совершенно уничтожишь его и покажешь достойным презрения. Подлинно, не так победа над врагами делает славными царей, как победа над яростью и гневом. Там дело совершают оружие и воины, а здесь исключительно только твоя победа; там победу вместе с тобой разделяют и другие, а здесь ты один воздвигаешь трофей. Итак, когда кто-нибудь оскорбит тебя, мужественно перенеси обиду, потому что он обидел себя самого, а не тебя. Если кто-нибудь ударит тебя в десницу, не противься, потому что он сам терпит поражение, тебя поражая рукою, а себя самого гневом, и приобретая у всех дурную славу. Если же тебе кажется это тяжким, то подумай о том, кого бы ты назвал терпящим зло, если бы какой-нибудь сумасшедший изорвал всю твою одежду, - тебя ли, пострадавшего, или того, который сделал это? Очевидно, что этого последнего. Если же здесь, когда у тебя разрывается одежда, делающий это терпит более тяжкое зло, нежели потерпевший, то, когда разрывается сердце (что делает гнев), не признаешь ли ты, что гневающийся терпит гораздо большее зло, нежели ты, который не терпишь ничего решительно. Если не следует воздавать злом за зло, то тем более злом за добро, равно как воздавать злом, когда наперед нам не было оказано зла. Но такой-то, скажешь, негодяй, огорчил меня и причинил мне много обид. Хочешь ему отомстить? Не отплачивай ему, оставь без отмщения, поблагодари его. Это будет действительно месть, которая и ему принесет вред, и тебе пользу, потому что от такой мести рождается радость.

Или крайний недостаток денег? Но и деньги могут приобретаться и теряться, и остаются здесь. Или козни и клеветы? Но и от них не мы терпим вред, а те, кто были их виновниками: "душа", - сказано, - "согрешающая, она умрет" (Иез. 18:20); грешит не тот, кто терпит зло, а тот, кто делает зло. Итак, возлюбленные, ни о чем так не будем стараться, как о том, чтобы быть свободными от гнева и примирять с собою тех, кто враждебно относится к нам, зная, что ни молитва, ни милостыня, ни пост, ни приобщение таинствам, ни другое что подобное, не в состоянии будет защитить нас в день суда, если мы будем помнить зло. Не погрешит поэтому тот, кто назовет этот грех тягчайшим всякого греха. Ничего так не ненавидит и не отвращается Бог, как человека злопамятного и хранящего гнев.

Какое же мы будем иметь оправдание или прощение? Итак, подумай, что если Бог захочет со всей строгостью рассудить наши поступки против Него, мы не проживем и одного дня. "Если Ты", - говорится, - "Господи, будешь замечать беззакония, -- Господи! кто устоит" (Пс. 129:3)? Твоя слава во веки веков. Аминь.