- Я хотел бы сказать две вещи. Первая – повторюсь: подобная ситуация как раз – предмет коллективной ответственности. Да, возможно, отца, матери недоставало, и те, кто был призван их заменить лаской и любовью, возможно, были жестоки и неспособны давать. Но куда смотрели окружающие? Что делали соседи, друзья, школа, приход, что делала Церковь? – Вот где наша коллективная ответственность. И эту ответственность можно пронести: есть множество случаев, когда оставленные близкими люди находили любящее сердце, которое открыло им, что можно встретить любовь и, значит, можно жить.

Но есть и личная сторона – и тут, думаю, я обращаюсь к человеку с призывом вырасти в героическую меру. Принять свое прошлое, принять бросивших нас родителей и тех, кто их недостойно заменил, не сумев полюбить нас, – можно через прощение. Но прощение надо понимать несколько иначе, чем это делается обычно. Слишком часто мы считаем, что простить означает "забыть", "зачеркнуть", "навсегда изгладить" какое-то событие. Мне думается, это не так. Прощение начинается гораздо раньше, оно не устояло бы, если бы речь шла просто о том, чтобы "зачеркнуть" нечто. Прощение начинается в момент, когда человеку, который всей своей тяготой, своей жестокостью, своей безответственностью раздавил нас, мы говорим: "Я тебя принимаю. Я тебя принимаю, я тебя беру на свои плечи, как Христос взял крест. Я тебя принимаю, каков ты есть, как крест, на котором я, быть может, умру, но тогда получу право сказать: Отче, прости ему, он не знает, что делает"... Прощение начинается в момент, когда я принимаю виновного, ничего не требуя, не говоря ему: я тебя отброшу, если ты не переменишься, не спрашивая его: переменился ли ты достаточно, чтобы заслужить мое прощение?.. Мы можем взять на себя – словно крест, который несли Христос и два разбойника – тяготу тех, кто раздавил нас, и на этом пути к Голгофе, через наше соучастие в страстях Христовых, через наше собственное крестоношение, – наше прощение получает преображающую силу. Жан Даниелу (6)

как-то сказал, что страдание – единственная точка соприкосновения между злом и его невинной жертвой. Когда зло, словно нож, врезается в душу или тело человека, – жертва, страдая, приобретает подлинную Божественную власть простить, сказав Богу: "Господи, по Твоему примеру, по Твоему учению я простил. Тебе нечего взыскать с него...". В этом – сила прощения, которое принадлежит нам, когда мы являемся жертвой, и сила возрождения для тех, кто виновен перед нами. Если они живы, их может коснуться благодать; если они умерли, – их может покрыть прощение от Бога. Примирение – дело Божественное; но и нам оно доступно. Я знаю, мои слова звучат призывом к подвигу. Но христианская жизнь, христианское обновление, воскресение, восстанавливающее нас к жизни от смерти, – не просто дар от Бога: оно требует от нас предельного усилия, вседушной, всецелой отдачи себя, стремления стать, во Христе, искупительной жертвой, если придется – стать, по Его образу, – Мужем скорбей.

Перевод с французского

Примечания:

1. Доклад на Втором съезде православной молодежи в Западной Европе. Дижон, 2 ноября 1974 г. Опубликован в журнале "Contacts", 1975, № 89.

Перевод впервые опубликован в журнале "Человек". 1996. № 6; 1997. № 1.

2. А. де Виньи. Избранное. М.: Искусство, 1987. – С. 491. Перевод Г. Шенгели.

3. Les fins derniѓeres (франц.) букв. 'последние цели'. - Ред.

4. Гюго В. Собр. соч. в 15 т. М., 1956. Т. 13. – С. 319. Перевод Н. Рыковой.

5. "Арсский кюре" – Жан-Мари Вианнэ (1786-1859), популярный приходской священник во Франции.

6. Даниелу Жан (1905-1974) – французский католический богослов, историк Церкви.