I

Мы находимся у преддверия Великого поста, и на грани между подготовительными неделями, которые только что пронеслись, и самим Великим постом стоит Прощеное воскресенье, день, когда мы должны бы, уже приготовленные окончательно и бесповоротно, примириться с Богом, с самими собой и со всеми людьми вокруг нас. Подготовительные же недели, как я говорил в течение всего этого времени, заставляют нас глубоко заглянуть в самих себя. Я напомню вам, о чем шла речь.

В день, когда мы вспоминаем слепого Вартимея, мы должны задуматься над тем, как глубока, порой беспросветна бывает наша собственная слепота, как видимое ослепляет нас к невидимому; как отсутствие привычки честно и бесстрашно заглядывать в собственную душу лишает нас возможности видеть себя такими, какими нас видит Бог, или даже такими, какими нас видят люди; как непривычка прислушиваться к голосу собственной совести отнимает у нас возможность познать себя даже из того, что мы сами могли бы сказать о себе. И вторая черта этого рассказа заключается в том, что Вартимей искал помощи и исцеления в течение всей своей жизни, обращался, несомненно, ко всем, на кого мог хоть сколько-то понадеяться – и ни один человек его не исцелил. Только встреча со Христом вернула ему зрение. Христос оказался единственным, Кто мог дать ему прозреть. И вот в течение всей этой недели мы должны были задумываться над тем, насколько и каким образом мы слепы, ставить перед собой вопрос о том, насколько мы не видим собственной слепоты, воображаем себя зрячими, и насколько наше обычное понимание самих себя не соответствует реальности во свете Божией правды, Божией истины. За эту неделю мы должны были обратиться ко Христу и сказать: "Я слеп. Ты – единственный Свет миру – просвети! Просвети мои очи духовные, дай мне зреть жизнь, самого себя, других – так, как Ты видишь и меня, и жизнь, и окружающих меня людей...". От этого мы не прозрели бы до конца, но мы пришли бы в полное сознание того, до какой степени мы слепы, и поняли бы, что если нас не исцелит Сам Спаситель Христос, то никто нас не исцелит, потому что окружающие нас все более или менее слепы, и все люди видят друг друга не во свете, а в полутьме. Вы, наверное, помните рассказ о том, как Христос исцелил другого слепого, как Он помазал ему глаза и спросил: Что ты теперь видишь? – и тот Ему ответил: Я вижу проходящих людей, как деревья... Вот так мы видим друг друга. Редко-редко нам дается чудом отрешиться от себя самих и увидеть человека, какой он есть. И какой он есть – мы видим двояко. С одной стороны, мы видим в нем образ Божий, его вечную несмываемую красоту, с другой стороны, мы видим, порой с болью и ужасом, как этот образ осквернен и изуродован, – словно мы смотрим на икону, которая была обезображена, лишена своей первобытной красоты и славы.

Второе воскресенье напоминает нам о Закхее. Человек богатый, знатный, но малого роста, он искал видеть Христа. Мы не знаем, что его побуждало, но едва ли простое любопытство, потому что оно не позволило бы ему перенести насмешки, шутки, смех окружающих людей. Представьте себе: живущий в небольшом городке богатый и знатный человек, уважаемый всем городом – вдруг, как мальчишка, взбирается на дерево. Сколько вокруг него было насмешек!.. Но Закхею было так важно увидеть Христа, хоть заглянуть Ему в лицо, что он пренебрег всем этим и победил тщеславие не каким-то подвигом, борьбой, а полным безразличием к тому, что могут о нем думать люди – так для него было важно, так необходимо лицезреть Спасителя. И он Его увидел. Изо всей толпы Христос приметил только Закхея, потому что тот своей устремленностью к Нему победил в себе всякий страх перед людьми, всякий ложный стыд, перенес насмешки, поругания – лишь бы увидеть Христа. И Христос его призвал и остановился в его доме.

Тщеславие, как говорит преп. Иоанн Лествичник, это дерзость перед Богом и трусость перед людьми... Тщеславие – это такое расположение, при котором мы не считаемся с тем, что может Бог думать о наших поступках, словах, о нашей жизни, о нашей личности, и обращены только к тому, как отзываются о нас люди. Тщеславный человек живет в страхе перед человеческим судом, и это лишает его всякого страха Божия. Это состояние не только опасное, но очень страшное, потому что еще один шаг – и за тщеславием последует гордыня.

Гордыня – это сознательное отношение к себе самому как к последнему судии, как к тому, над которым нет ни Божиего, ни человеческого суда; и это состояние, слава Богу, очень редкое среди нас. Но тщеславие нас всех в той или другой мере держит в плену. Отцы говорили о том, что тщеславие – последний враг, который может быть побежден подвигом, святостью, когда в конечном итоге ничей суд, кроме Божиего, для нас не имеет значения. Не в том смысле, что мы презираем человеческое мнение – ведь человек, наш ближний часто судит о нас, как Бог судит: видит в нас зло, неправду, слабость нашу и нам ее являет; а в том, что только превзойдя это состояние, мы можем стать перед лицом Христа и поставить Ему вопрос: "Что Ты, Господи, обо мне думаешь? каков Твой суд? не мой, даже не суд моей совести, а Твой совершенный суд, рожденный из Твоего совершенного видения меня, какой я есть?..".

Но рассказ о Закхее на этом не кончается. Христос приходит в его дом, и Закхей, приняв Христа, Ему говорит, что всю свою жизнь выправит: не только свои долги оплатит, но все, чем он других обошел, он исправит. Вот второй вопрос, который этот рассказ ставит перед нами. Да, предположим, что мы хоть на мгновение выбрали Божий суд и прошли мимо человеческого суда. Но какие плоды мы приносим от этого? Является ли такая перемена нашего внутреннего строя или состояния началом новой жизни? Она может стать началом новой жизни, только если, осознав, что над нами есть Божий суд и что человеческий суд или мнение обманчивы, мы начинаем решительно жить по-Христову. То есть если, услышав весть о Его Евангелии, благую весть об истинной жизни, мы изменяем свою жизнь так, чтобы соответствовать именно ей.

И Иоанн Креститель, и Сам Спаситель говорили: Покайтесь – то есть оторвитесь от земли, от соблазна, от порабощения всему земному, и вперите свои глаза в Бога и идите к Нему... Но, – говорил Иоанн Креститель, – на пути принесите достойные плоды своего покаяния... Плакаться недостаточно, признавать свою вину недостаточно, – надо исправить свой путь. И не только свой путь выправить, но исправить по отношению ко всем людям, которые от нас пострадали, все то, что может быть исправлено. Это могут быть материальные, денежные долги, это могут быть наше поведение, наши собственные чувства и мысли по отношению к тем или другим людям. Все должно быть пересмотрено, и каждая вещь должна быть выправлена. Говорить о том, что человек покаялся, когда его жизнь не только не изменилась в будущем, но не исправила и прошлое, совершенно напрасное дело. И когда мы думаем о наступающем Прощеном воскресеньи, мы должны именно над этим задуматься. Иначе произносимые нами слова: "Прости меня Христа ради!" и ответ: "Бог простит!" являются просто ложью, лицемерием, пустотой. Легко просить прощения у человека, которого, как ты чувствуешь, ты не очень обидел, который легко тебя простит, пожав плечами. Но раньше чем просить прощения, мы должны перед собой поставить вопрос: как глубоко я этого человека ранил – не в моих глазах, в его глазах и в Божиих глазах? Как глубоко я этого человека ранил, что я ему сделал?.. И с другой стороны, когда к нам обращается человек и просит прощения, мы также должны перед собой поставить вопрос: как я им был унижен? что он сказал или сделал, от чего моя душа еще не исцелена, от чего во мне кипит негодование, от чего горечь пронизала мою душу и сердце и ум, от чего у меня нет воли ему служить, как брату, как ближнему, по-евангельски?.. Эти вопросы мы должны ставить себе заранее, а не в мгновение, когда человек подходит, – тогда уже поздно. Мы должны быть в состоянии и просить прощения, но уже принеся какой-то плод нашего покаяния, и давать прощение с сознанием того, что наше слово "прощаю" нас исцеляет, является концом ссоры, розни, что это полное, истинное примирение.

А примирение достигается только ценой окончательного отказа от себя самого. Христос нас потому мог примирить с Богом, что Он Свою жизнь отдал. На кресте Он смог сказать: Прости им, Отче, они не знают, что творят!.. И каждый из нас должен рано или поздно осознать, что только ценой, порой очень большой ценой мы можем заслужить прощение, и порой такой же большой ценой мы можем себя победить и одарить человека прощением, так, чтобы ничего больше не осталось между нами, кроме жертвенной, крестной взаимной любви.

Но простить не обязательно значит забыть. Не в том смысле, чтобы сохранить в памяти совершенное зло, а чтобы запомнить, что в этом человеке, которого я простил, есть некоторая слабость, может быть, еще не исцеленная, которая, если ему только дать повод, может вылиться в новую обиду, новое падение. И человека, которого мы простили, мы должны оберегать от всего того в нас самих, что могло бы его привести к новому гневу, новому греху. И то же самое относится, конечно, к нам самим. Мы должны научиться познавать в себе эту слабость, которая сделала возможным с нашей стороны нанесение обиды, унижения, боли, осквернения другому человеку, и за ней следить все время, чтобы она не прорвалась новым грехом. Вот о чем говорит нам рассказ о Закхее.

Дальше идет притча о мытаре и фарисее. Кто из нас посмеет сказать, что он не фарисей? Кто из нас не ведет себя внешне так, чтобы заслужить человеческое внимание и уважение, и не чувствует при этом, будто он их достоин? Кто из нас, как мытарь, дойдя до дверей храма и сознавая, что это Божий удел, что это место освященное, дом Божий, что Хозяин этого дома – Господь и Бог наш, и что ничего в этом доме не может происходить чуждого или отвратного Богу, – кто из нас остановится и подумает: я не имею права вступить в этот священный предел... ? Как легко мы входим в церковь, быстро крестясь и обращая внимание не на Бога, а на разные мелочи: покупаем свечи, кланяемся знакомым... Разве нас охватывает трепет, ужас, который должен бы нас бросить на колени со словами: "Господи, я не имею права стоять перед Твоим Лицом!". Да, мы дети Божии; да, Он нас принимает. Но то, как мы приняты любовью, нас только обязывает к большему, а не освобождает от должного. Поэтому задумаемся над этим.

Когда я говорю о доме Божием, может быть, надо бы сказать и о наших встречах с людьми. Каждый человек является иконой, образом Божиим, каждый из нас – обиталище, как бы храм Святого Духа. Как мы друг ко другу относимся и физически, и в мыслях, и в чувствах, и в общем нашем поведении, и как бы в основном нашем отношении друг ко другу? Видим ли мы друг во друге святыню? Нет, конечно не видим... Но это показывает меру нашей слепоты, это показывает, как мы далеки от обладания тем, что апостол Павел называет умом Христовым: способность мыслить, как Христос, чувствовать, как Христос, видеть так, как Он видит, Его глазами, оценивать все Его меркой... Каждый человек является храмом Святого Духа, каждый человек является иконой Самого Христа, Бога Живого, и каждый человек, христианин, крещеный, причащающийся Святых Таин, является как бы воплощенным присутствием на земле, в истории, в этот наш день, Самого Христа. Ведь причащением Святых Таин мы приобщаемся и к освященному человечеству Христа, и к Его Божеству. Зачаточно, постепенно, то больше, то меньше, в зависимости от нашей греховности, мы делаемся причастниками Божественной природы. Видя человека, мы в каком-то отношении можем сказать, что мы видели Самого Христа Спасителя. Как трепетно должны были бы мы относиться к каждому отдельному человеку! Если этот человек является изуродованной иконой, оскверненной святыней, опустошенным храмом, с каким ужасом – но трепетным ужасом, не с отвращением, а именно с трепетом, – должны были бы мы к нему относиться! Вот о чем нам говорит (между прочим, конечно) притча о мытаре и фарисее.