Мы сейчас долго говорили о том, как в течение Своей земной жизни Христос исцелял душевно больных, телесно больных. Евангелие не раз указывает, что причиной этих болезней было бесовское воздействие: бесы овладевали человеком, и Христос их изгонял. Сейчас я хочу ответить на вопрос, который мне ставится постоянно: откуда же взялись бесы? Бесы — это зло, а мы знаем, что Бог зла не сотворил, — об этом и святой пророк Исайя говорит. Мы знаем, что Бог — Добро, значит, Он не может быть источником зла; мы знаем, что Он свят, что Он — немерцающий Свет незаходимый, значит, Он не может быть источником тьмы. Каким же образом сотворенное Им добро, без единой трещины, без всякого зла внутри, могло превратиться в зло? На протяжении христианской истории этому были предложены разные объяснения, и я хочу изложить вам одно из них, которое кажется мне наиболее убедительным и над которым нам, людям, стоит задуматься, потому что, может быть, и нам грозит та же самая опасность, что и ангелам Божиим, превратившимся в ангелов тьмы.

Бог сотворил ангелов светлыми и совершенными. Как и все сотворенное Им, они были невинны, но должны были возрастать к святости, так же и как человек рождается невинным, но должен путем внутренней борьбы, сопротивления злу вырасти в полную меру святости. Конечно, Адам и Ева до грехопадения не имели нужды сопротивляться злу, которого еще не было на земле; но они должны были вырастать из младенчества как бы во взрослость; а эта взрослость и есть святость.

Говоря об ангелах, можно так представить себе: Господь их создал, они были светлы, прозрачны. Святой Григорий Палама замечательно их описывает; он говорит, что ангелы подобны были (а ангелы Божии такими и остаются) хрусталикам, которые пропускают через себя свет и отражают его во все стороны. В них нет никакой тьмы, они прозрачны до конца, и потому свет Божий через них может литься свободно, изливаясь во все стороны. Вот такими они были созданы; и в течение какого-то времени они должны были возрастать, — не в том смысле, что они могли стать чище и светлее: они уже были чистыми. Но речь здесь идет не о хрусталиках, а о настоящих, живых существах, которых Бог призвал идти к Нему, возрастать, освобождаться от своей тварности и приобщаться ко всему Божественному, — не слиться с Богом, а приобщиться ко всей Его святости, ко всей Его Божественной чистоте и красоте. Один из древних писателей говорит, что ангелы начали так возрастать и на каждой ступени, на каждом шагу своего возрастания видели, что они делались все более прекрасными, что общение с Богом делало их все более светлыми, святыми, совершенными. Но каждый раз, для того чтобы достигнуть большей святости, большего совершенства, большей красоты, им надо было внутренне отказаться от той красоты, от той полноты и совершенства, которых они уже достигли. И пришел момент, когда некоторые ангелы заколебались, как бы загляделись на себя, и им стало жалко потерять то, что у них есть, ради того чтобы двинуться в неизвестность. Да, они знали слово Божие, Его призыв: оставь все, отрекись от себя, и ты вырастешь в новую меру совершенства и красоты, — но им стало страшно: “Как же потерять ту дивную красоту, которая уже есть во мне?!”

Есть древний рассказ из греческой мифологии о том, как изумительно прекрасный юноша увидел свое отражение в воде и так пленился этой красотой, что не мог оторвать взор от своего отражение и умер, оказавшись неспособным закрыть глаза на свою собственную красоту. Нечто подобное, может быть, случилось и с ангелами. Некоторые заколебались: как я могу отрешиться от того, что у меня есть, что так чисто, светло, прекрасно, так божественно, ради того чтобы вырасти в новую меру?.. И в момент, когда ангел Божий загляделся на себя и как бы отвел свой взор от Бога, отказался забыть о себе, чтобы знать только Бога, он стал тварью до конца, погрузился в тварность и потерял свое общение с Богом. Он стал иным существом, не имеющим общения с Богом, находящимся уже не в единении с ним, а отдельно. Он стоял перед Богом, лицом к лицу, но уже потемневший, пленник своей тварности; а быть пленником своей тварности в отрыве от Бога — значит погрузиться во зло, в смертность, в разрушение. Это и случилось с некоторыми ангелами, которых мы теперь называем бесами.

Для современного человека, особенно воспитанного в безрелигиозном или антирелигиозном мире, трудно принять мысль о том, что действительно существуют темные силы, — не только затемненные области в нашей собственной душе, но темные силы бесовские. И однако у нас есть свидетельства множества людей, тысяч святых, которые опытно знают и познали существование бесов и их страшную силу над нами. Если только мы в себе носим скверну, то темные силы используют эту скверну. Мы слишком слепы, мы бессильны против них, мы не знаем, как с ними справиться, что нам сделать; поэтому в молитве Господней “Отче наш” мы молимся: Избави нас от лукавого… Защити, Господи! Ты Один — и это видно из всего Евангелия — Своим державным словом можешь остановить их действие, изгнать их…

А утром, встав весьма рано, вышел и удалился в пустынное место, и там молился (1: 35).

Когда мы молимся, мы обращаемся к Богу, Который как бы вне нас в каком-то отношении. Но Христос — Сын Божий, Он Сам — Бог. Тут встает вопрос: если Он Христос — Бог, ставший человеком, если Он — Сам Бог, что для Него значит молитва? Мы знаем, что такое молитва в нашем опыте. Иногда, даже при том малом знании, какое у нас есть о Бог, нас охватывает восторг, восхищение тем, что Он Собой представляет, и тогда мы поем Ему хвалу, ликуем о Нем. Иногда Божия милость простирается до нас. Он оказывает нам Свое милосердие, Свою любовь; и тогда мы можем Ему выражать нашу благодарность. Иногда мы видим вокруг себя нужду человеческую, Бог возбуждает в нас сострадание, и мы опять-таки поворачиваемся к Нему и говорим: “Господи, помоги!..”. Иногда мы обращаемся к Нему с собственной нуждой. Но о чем может идти речь в этих строках Евангелия? Конечно, мы можем себе представить, что Господь встал перед лицом Бога и Отца Своего с такими же чувствами. Мы можем себе представить, что Он стоял перед Богом и Отцом, принося слова благодарности за то, что Ему было дано стать человеком для спасения мира, который иначе погибал. Мы можем себе представить, что Он стоял и молился о Своих учениках. В Евангелии от Иоанна прямо сказано, что Христос молился об апостолах и о всех, кто благодаря им уверует в Него (см. Ин 17: 9, 20). Но все это предполагает личные отношения. Кроме того, молитва не заключается в одной хвале, в одной благодарности, в одном печаловании, в одной мольбе, молитва в основе своей — глубинное общение между человеком и Богом. И в данном случае Христос общался со Своим Небесным Отцом и как Человек, и как Единородный Сын Божий. Как Единородный Сын Божий Он общался с Ним всей Своей любовью, всей Своей отдачей Ему, всей Своей готовностью выполнить на земле дело спасения, порученное Ему Отцом и принятое Им на Себя вольной волей, в полной, царственной, Божественной Своей свободе. Но с другой стороны, Он общался с Богом и Отцом и как человек. Мы знаем из Евангелия, что когда ученики поставили перед Спасителем вопрос о конце мира, Он им ответил, что об этом никто не знает, кроме Отца Его на Небесах, — и Сын Человеческий не знает этих сроков (см. Мк 13: 32). Христос, став человеком, принял на Себя некоторую ограниченность человеческого знания, и, как человек, Он нуждался в молитвенном общении с Богом. Вне этого общения, как Бог, Он существовал в полноте Своего бытия, но в пределах Своего человечества Ему нужно было такое постоянное обновление молитвенного общения, приобщенности к Богу. В Своем человечестве Он нуждается в углубленной укорененности в Своем Божестве, и Он молится, общается с Отцом, углубляет Свое человеческое единство с Ним, и только из глубины этого единства действует. Есть место у одного средневекового писателя, где говорится следующее. Мы называем Христа Словом Божиим, но это Слово может прозвучать в своей чистоте и совершенстве только из глубин бездонного молчания. И когда мы думаем о Боге Отце, то здесь Он открывается нам как та глубина молчания, из которой может прозвучать одно слово — Слово, являющееся полным, совершенным выражением этих глубин, и Его действие есть совершенное выражение извечной Божественной воли Отца…

Мы можем это понять, может быть, с особенной силой и резкостью, если вспомним, что жизнь, вся сила жизни — только от Бога, что вне Бога не может быть жизни тварной. Вы, наверное, помните, как в момент своего распятия Христос, желая вольной волей приобщиться ко всей человеческой трагедии, принял на Себя богооставленность. Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил? — воскликнул Он с креста (Мк 15:34). В этот момент Он приобщился именно к богооставленности всякого человека, потерявшего Бога, и, потеряв Бога в Своем человечестве, Он умер, как умирает всякий иной человек.

И вот после совершения чудес, после того, как Он изгнал бесов, проявил Божественную Свою силу через Свое человечество, Ему нужно было, Он должен был погрузиться в общение с Богом и Отцом не как Сын Божий Единородный — между Ним и Отцом не могло быть никакого разрыва, отдаления, — но как Человек Иисус Христос (и эти слова принадлежат не мне, а апостолу Павлу — Рим 5:15). И когда мы думаем о Христе, о том, какой дивный подвиг самоотвержения, отдачи Себя Он понес, как, будучи Живым вечным Богом, Он согласился войти в тварность, приобщиться ко всем ограничениям тварности и ко всему ужасу, созданному человеком на земле, мы можем понят и поверить, что если Бог так нас любит, так в нас верит, так надеется, что мы отзовемся на Его любовь, то, по слову апостола Павла, все нам возможно в укрепляющем нас Господе Иисусе Христе (см. Флп 4:13).

Продолжим чтение первой главы Евангелия от Марка.

Симон и бывшие с ним пошли за Ним и, найдя Его, говорят Ему: все ищут Тебя. Он говорит им: пойдем в ближние селения и гора, чтобы Мне и там проповедовать, ибо Я для того пришел. И Он проповедовал в синагогах их по всей Галилее и изгонял бесов (1:36-39).

Я хочу обратить ваше внимание на решимость Спасителя не остаться в среде тех людей, которые не только уже услышали Его проповедь, но и восприняли ее. У нас, в нашей церковности, всегда есть соблазн всем верующим собираться, проводить возможно больше времени вместе, получать все больше, и больше, и больше — и научением, и слышанием Слова Божия, и приобщением Святых Таин, и общей молитвой, и совершением различных церковных обрядов. Все это не только законно — это хорошо и спасительно, но это только часть того, что является нашим призванием.

Наше призвание — быть вестниками Христа, как и Спаситель Христос был вестником Бога и Отца, и вместе с Собой к этому призванию привел и Своих учеников. Это очень важно. Спаситель говорил какой-то группе людей, исцелял многих, изгонял бесов; и люди, конечно, хотели, чтобы Он остался с ними неразлучно, чтобы свет Его лился все больше и больше в их души и в их жизнь. Но Христос знал, что за пределом этой малой группы — бесчисленное количество других людей, которым тоже нужен свет, которым нужна истина, которым нужно свидетельство Его жизни и смерти. Мы должны это помнить, потому что мы являемся, по слову Священного Писания, телом Христовым (1 Кор 12:27); а быть телом Христовым, как отец Сергий Булгаков говорил когда-то, значит быть как бы через века и на всем пространстве земного шара телесным, воплощенным присутствием Христа Спасителя. Я помню разговор с Патриархом Алексием?5 . Я его спросил, как бы он определил Церковь. И он мне ответил: “Церковь — это тело Христово, распинаемое за спасение своих гонителей…” И, конечно, не только гонителей, но и всех тех, которые алчут, жаждут истины, которые лишены полноты жизни, которые не познали света вечности.

И вот здесь мы видим и призыв себе, и предупреждение. Призыв: если мы хотим быть Христовыми, подобными Ему, мы должны сеять слово, и когда оно посеяно, дать этому слову взрасти. Мы не должны, оставаясь постоянно на одном месте, сеять все новое благовестие, а, посеяв то, что человек может понести, идти дальше.