В этот же день придя в штаб, Серьговский узнал все подробности. Причем все это ему рассказал сам Кюхельман. О том, что Колю Пашкевича выдал отец Венидикт. Кюхельман велел установить за Колей наблюдение. Его проследили, как он ходил навещать больного Владислава. А затем выследили, как он закладывал передачу в скамейку. Решили дождаться основного резидента советской разведки, но все дело испортил отец Пахомий.

— Итак, что мы с вами имеем, капитан Биргер. Официант, несомненно, резидент советской разведки — убит. Пашкевич, исполняющий роль связного, исчез неизвестно куда. В наших руках только этот русский священник, это единственная пока ниточка к шпионской резидентуре. Я уверен, он много знает. Мои ребята уже работают с ним, результатов пока нет. Поезжайте, Биргер, в тюрьму и сами допросите этого священника. Я уверен, у вас это получится.

Подходя к тюрьме, Серьговский в который раз задавался вопросом: «Почему Кюхельман так со мной разоткровенничался? Ведь до этого момента он даже не посвящал меня в план операции. А теперь поручает допрос священника. Значит, он меня подозревает». Когда Серьгов-ский расположился в кабинете, куда должны были привести на допрос священника, то его подозрения подтвердились. Достаточно было его беглого взгляда, натренированного замечать разные мелочи, чтобы понять: у этого кабинета есть глаза и уши. «По всей видимости, Кюхельман сам лично будет наблюдать этот допрос», — подумал Серьговский.

Вскоре ввели, а вернее вволокли в кабинет отца Пахомия и усадили его на табуретку. Серьговский взглянул на священника и память разведчика, мощным рывком, бросила его на два десятилетия назад.

Вот он, молодой следователь ЧК сидит в своем кабинете на Лубянке, к нему, так же вот, вволакивают священника. Лицо, отекшее от избиений, да и весь вид его какой-то жалкий. В глазах отражена боль, тревога, скорбь. Нет только в них страха и смятения, а скорей наоборот, решимость страдать до конца. Потому Серьговский понимает, что ему нечего спрашивать у этого человека, он никого не назовет и ничего не подпишет. Да и собственно руководство ЧК не требует какого-то расследования. Виновность всех попавших сюда предрешена. Нужно только, чтобы один подследственный потянул за собой как минимум еще нескольких человек. А отец Пахомий упрямится, никого не называет, хотя ему даже подсказывают, кого можно назвать соучастником.

— Вы продолжаете упорствовать, гражданин Ключаев, и не хотите признать, что создали тайную контрреволюционную организацию?

— То, что вы называете контрреволюционной организацией, было всего лишь кружком любителей богословия и философии.

— Ну, хорошо, назовите участников этого, так называемого, кружка.

— Я никого называть не буду.

— Почему бы не назвать, если это всего лишь безобидный философский кружок.

— Потому что вы их тоже будете обвинять в контрреволюции.

— Но мы их и так всех знаем.

— Для чего же тогда спрашиваете?

— Для того, чтобы сверить ваши показания с нашими данными.