Он разлил по кружкам и предложил выпить мне, но я отказался, сославшись на вечернюю службу. Тогда он поставил одну кружку на могильный холмик, а вторую, приподняв, торжественно сказал:

— За Победу, товарищ старший лейтенант! Выпив, присел к столику и, закусив, молча сидел, не торопясь пережевывал хлеб с луком. Затем достал пачку „Беломора" и, вынув папиросу, также молча, в какой-то углубленной задумчивости долго разминал её между пальцев. Наконец, прикурив, сказал:

— Вы, Алексей, просили меня рассказать, что случилось под Прохоровкой на Курской дуге. Хорошо, я расскажу то, что никому ещё не рассказывал. Пусть это будет исповедью солдата. Как Вы заметили, я — человек нецерковный, но Бога никогда не отрицал. А уж на фронте часто приходилось вспоминать о Нём. Атеистов на войне не бывает.

Школу я окончил перед самой войной. А уж как война началась, сразу в военкомат пошёл записываться добровольцем. Меня послали на ускоренные офицерские курсы артиллеристов. А через шесть месяцев надели лейтенантские петлицы — и на фронт. Во время Сталинградской битвы я уже был командиром батареи в звании капитана. Горячие были дни: сегодня ты взводом командуешь, завтра — ротой, а послезавтра… один Бог ведает. Наш артиллерийский полк стоял чуть выше Калача-на-Дону, когда мы завершили окружение армии Паульса, которое немцы отчаянно пытались прорвать. Наводку орудий нашей батареи нам передавали из штаба полка по телефонной связи. В самый разгар боя получаю из штаба координаты наводки прицела: „Трубка минус пятнадцать". Шарахнули из всех орудий. Через пять минут на связи сам командир полка, кроет меня трёхэтажным матом: „Ты что, — говорит, — сукин сын, под трибунал захотел? Так не дождешься. Я сейчас самолично приеду и тебя шлёпну".

— Что случилось, товарищ подполковник? — кричу я в трубку.

— Ты ещё, сучье вымя, спрашиваешь меня, что случилось? Ты же залпом накрыл два наших взвода пехоты.

Я передал командование заму и бегом к связистам в штаб полка. В голове стучит, бегу, как пьяный. Влетаю к связистам, а там сидят две молоденькие девчонки — одна грузинка, другая русская — и лясы точат с двумя бойцами. А по инструкции во время боя в помещении связистов строго-настрого запрещено быть посторонним. Вид у меня, наверное, действительно бешеный был. Этих двух бойцов как ветром сдуло. Девчонки ни живы ни мертвы сидят, на меня глаза вытаращили. Я спрашиваю их:

— Какую мне последнюю наводку передали? — Трубка минус пятнадцать, — говорят они.

— Ой, — вскрикнула грузинка, — простите, ошиблись: не минус пятнадцать, а плюс пятнадцать.

— Ах, вы, стервы поганые, это же на полтора километра разница. Из-за того, что вы здесь шуры-муры да амуры крутите, я наших бойцов положил.

Вскидываю свой автомат, передергиваю затвор и очередью обеих… До сих пор вижу, как они в отчаянии свои руки выставили вперед, словно пытаясь загородиться ими от пуль. Бросил автомат рядом с ними. Вышел, сел на ящик из-под снарядов, и тут меня такое отчаянное безразличие охватило. Сижу, смотрю на всё кругом, как в замедленной съемке. Схватили меня, повели на военно-полевой суд. Тогда эти дела быстро решались. Передо мной судили двух дезертиров, так им сразу лопаты выдали, чтобы могилы себе копали. Мне лопату не дали, только подошёл один из тройки военно-полевого суда и сорвал с меня капитанские петлицы. Думаю: „Пусть срывает — главное, не расстрел". Короче, присудили мне штрафной батальон, практически та же смерть, но всё же в бою. Здесь, в штрафбате, я и познакомился с лейтенантом Скорнеевым Сергеем Викторовичем. Он у нас был командиром роты. Если мы, рядовые смертники, были из осуждённых за разные провинности, то офицеры, нами командовавшие, не были из проштрафившихся.

В это время готовилась грандиознейшая из битв в истории человечества — битва на Курской дуге. Нашей роте поручили во что бы то ни стало удержать одну высоту в районе Прохоровки. Окопались мы на высоте и ждём фрицсв. Внизу нас ждут свои же заградотряды.

Высота господствующее положение занимает, да ещё справа от нас артиллерийский расчет расположился. Для дальнейшего наступления эта высота немцам ох как нужна. Просили они на нас свои отборные силы.

Не помню, сколько нам атак пришлось отбить. Кто бы что ни говорил, но немцы — хорошие вояки, храбрые и дисциплинированные. Нелегко нам пришлось. Атака за атакой. И бойцов-то у нас уже почти не осталось, но мы каким-то чудом продолжаем держаться. Наконец, остались от всей роты только трое: наш лейтенант Сергей Викторович да нас двое на пулемётном расчете. Первым номером — бывший подполковник, а я у него вторым номером. Этот подполковник в штрафбат по пьянке залетел. Что-то натворил в части. Сам он мне рассказывал, что бабу они с одним штабным не поделили, вот тот ему и подсуропил.