Соблазн к раскольничеству и сектантству

Во всех искушениях диавол обычно склоняет пастыря уступить ему один лишь раз и пойти путем ли лжи, потворства ли страстям, путем ли сектантства и раскольнического разделения. Белокриницкая иерархия сетью опутала всю Россию из-за одной уступки грека митрополита Босно-Сараевского Амвросия , без патриаршего разрешения перешедшего к раскольникам . При одной уступке ради сокровищ мира следуют другие компромиссы без конца, прикрывая обман за обманом. Если бедняк священник не донесет начальству о тайной молельне какого-либо богача раскольника ради его материальных обогащений, то в совести будет мучиться, быть может, всю жизнь. Диавол всегда влечет ко злу, прикрывая его видом добра. Он предлагает пастырю много неверных, но легких путей к достижению земных целей – вроде чечевичной похлебки (ср.: Быт. 25, 34), Сеннаарской одежды (ср.: Нав. 7, 21), двух перемен одежд (ср.: 4 Цар. 5, 23) и тридцати сребренников (ср.: Мф. 26, 15). Но и единичная измена убеждениям, сознательное признание господства плоти над духом погружает пастыря в тину житейскую, делает его наемником или даже волком Христова стада (см.: Ин. 10, 12–13). Ему открывается много случаев поступаться своими убеждениями, замалчивать их, со всеми поладить ценою человекоугодничества, производить на пасомых впечатление своею личностью. Это вредное настроение нарушает правильное созерцание жизни как борьбы добра и зла, исход которой у Бога, растлевает благодатную любовь к пастве и равнодушие к себе. Для избежания искушений в пастыре непрерывно должно совершаться внутреннее делание.Он ежеминутно должен быть на страже. Нападения вражьи неожиданны и по-видимому невинны, но ими разрушается пастырская деятельность.Неверное понимание характера пастырского служения ведет пастыря к духовной прелести или подделке истинного пути мнимоправильным.Вместо признания себя орудием Христа, опирающимся на благодать Божию, у пастыря возможен уклон или в сторону апатии и малодушия, или в сторону самонадеянной ревности.

Искушение малодушием

Малодушное мнение о своей малоспособности и посредственности влечет за собой ослабление пастырской энергии. Пастыри, охваченные такой мнительностью, постепенно опускаются духовно, превращаются в механических требоисправителей, утрачивают идеалы и переходят к несвойственным пастырю интересам.При искушении названного рода малодушием служителям престола следует напоминать себе о главном Деятеле в пастырстве – Боге и Его благодати, о некоторых небесполезных личных дарованиях и способностях к церковному служению, хотя бы и не исключительных. Нельзя отрицать того факта, что всеобъемлющие натуры энергичнее других двигают жизнь вперед, но в Церкви и работа заурядных деятелей безмерно важна благодатностью. Подвигом возгревания благодати хиротонии они могут от развития своих нравственных качеств приходить к громадным пастырским успехам. Это видим на примерах отца Иоанна Кронштадтского, отца Георгия Чекряковского и других. Да одобряет же себя всякий "средний" пастырь твердой надеждой на благодатную помощь! Смиренный труд его на Христовой ниве, без соревнования с другими (см.: 1 Кор. 4, 3), без унылого ропота на Бога и маловерия, послужит залогом незаурядного успеха. Погружение в уныние обрекает на лишение Божией помощи, к зарыванию таланта (см.: Мк. 4, 6; Мф. 25, 18).Малодушие очень часто возникает в пастырском служении при виде нелегкой черновой работы над возрождением отдельных пасомых. Труд здесь кажется чрезмерным и малоплодным. В таких случаях много одобряет трудящегося пастыря мысль, что он лишь эконом Господень при благодатном обновлении душ и постепенное перерождение их малозаметно ему. Если же он не массы, а отдельные личности приведет к Богу, то и это существенно. Сильно радуются, по Евангелию, пастух и женщина, нашедшие: один – заблудившуюся овцу, другая – потерянную драхму (см.: Лк. 15, 3–9). Подобная, но более сильная отрада пастырю – иногда на всю жизнь – сознавать спасение даже одного грешника (ср.: Лк. 15, 7). Обновление отдельных лиц истинно величайшее дело и для Церкви, и для . Ставшие хорошими членами общества в свою очередь благотворно влияют на других благодатной закваской. Поэтому и апостол Павел "заботился не только о целых народах, но и об одном человеке и посылал послания то об Онисиме , то о прелюбодее коринфском . Он смотрел не на то, что один был грешник… но на то, что это был человек… за которого Отец не пощадил даже Своего Единородного" [1]. Хотя пастырям и незаметен рост паствы в духовном отношении, но уже одно очищение грехов пасомых в Таинствах весьма важно.Скорее более бесплодна мечтательность о влиянии на массы человеческой силой, чем скромный труд над возрождением паствы с верой в силу благодати Божией.Некоторые пастыри флегматичного темперамента (или меланхолики) готовы опускаться в бездействие по приятности им лени и, вместо напряжения энергии, вносят в свое служение меланхоличность, мертвенность и сокращенный вид отправления обязанностей. Такая небрежность есть презрение к Домовладыке Господу, подлежащее грозному суду изблевания из уст Божиих (см.: Откр. 3, 15–16). Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 3. С. 323. ^

Искушение самонадеянностью и тщеславием

Наряду с апатичностью, пастырская энергия может ложно направляться рычагом тщеславия вследствие исключительного положения пастырей как руководителей паствы. "Душу священника обуревают волны…– замечает Златоуст.– И во-первых, является тщеславие – как бы скала… гораздо опаснейшая скалы сирен" [1]. Тщеславие может расти при наличии энергичной воли, ума, дара речи, доброго сердца, подвижничества и даже смирения. Искушение это грозит всем иереям и, более, епископам. Тщеславие обнаруживается у пастырей в походке, тоне голоса, жестах, в обращении с людьми, в одежде, то слишком изысканной, то намеренно небрежной [2], в искании наград и повышений. Оно пользуется как поводом к требованию почета и уважения даже благодатными церковными полномочиями.Отсюда понятно, насколько смиренно и благоговейно надлежит всякому пастырю поддерживать свое пастырское достоинство и авторитет и как чутко следует прислушиваться к голосу совести.Тщеславный пастырь восхищает славу Божию себе и благодати Божией препятствует действовать чрез него, заполнив собою собственное сердце. "Поистине бедственно домогаться… чести" [3],– восклицает Златоуст. А святитель Григорий Богослов, дополняя его, говорит: "Самомнение отнимает у человека большую часть того, он есть" [4].Прилипчивому тщеславию пастырь всегда может противопоставить несогласие на искушающие помыслы и думу о том, что он, представитель славы Божией, не имеет права искать своей славы. Тщеславный, ставя себя в зависимость от мнения других, делается незаметно ниже их. Слава, наоборот, бежит за бегущими от нее и следует за ними даже после смерти. "Чем меньше ,– говорит отец Иоанн Кронштадтский,– будет заботиться о своем прославлении здесь, на земле, при своих усердных трудах во спасение их, тем больше просияет слава его по смерти: он и мертвый будет заставлять их говорить о себе. Такова слава трудящимся на пользу общую!" [5] Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1. С. 429. ^ См.: Там же. С. 469. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1. С. 431. ^ Свт. Григорий Богослов. Творения. Ч. 1. С. 38. ^ Прав. Иоанн Кронштадтский. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 123. ^

Душевное пастырство

Описанная нами картина проявлений пастырского тщеславия, заметного всем и поверхностного, иногда вырождается в скрытую и глубокую самонадеянность, в подмену благодатного пастырства и духовного пастырства естественным и душевным.Нет никаких плодов от подобной подмены Божьего человеческим. Она страшна и опасна. Мечты с помощью широкого гуманитарного образования и веры в себя зажечь свет в сердцах пасомых – ошибочны. Культурные воздействия на почве церковноприходских организаций (комитетов, обществ), драматически выразительное служение и торжественная обстановка богослужений (акафисты, крестные ходы) неглубоко и ненадолго поражают верующих. Самый внутренний мотив спасать кого бы то ни было влиянием своей личности и держанием в своей подчиняющей власти уже глубоко греховен. Здесь вырастает в пастырской душе увлекательная, заинтересовывающая страсть: иметь сладость властолюбия над душами мерами культурного воздействия. Результаты отмеченного типа пастырствования часто – неожиданно для действующего – плохи, плачевны и кончаются разочарованием. Ему остается растерянно жаловаться на бесплодность лишней работы. Внешнее, а не внутреннее, органическое, влияние тогда только прочно и действенно, когда к нему присоединяется подкрепление, изнутри идущее от благодатной веры и любви, от борьбы и победы над страстями. Культурному влиянию в пастырской работе должно предшествовать возникновение Таинств, молитвы и личного подвижничества, мистико-аскетическая жизнь паствы. Тогда и культура вносит свою долю пользы в нравственное воспитание душ. Иначе душевное пастырство кончается разочарованием и бесплодием.

Привязывание паствы к пастырской личности

Иногда расчет пастырей в способах руководства паствою опирается на стремление привязать к своей личности верующих с помощью возбуждения в них религиозного сентиментализма. Встречаются служители Церкви хитрые, зараженные фанатизмом, прелестным самомнением. Интеллигенция, утратившая духовный вкус и живую связь с Церковью, с охотой примыкает к самопрельщенным пастырям. Они не требуют от паствы глубокого смиренно-молитвенного подвига, постоянной самособранности и духовной борьбы с собой. Себя же они воочию всех показывают проповедниками и аскетами и ревнителями Церкви, интересуясь домашними беседами с пасомыми и великолепием богослужения с чудным хором и кратким уставом службы. Все это душевному человеку сродно, легко и привлекательно. При описанных условиях образовалась не так давно секта "иоаннитов" .Внешностью пастырей, отречением от свободы и исканием таинственного чаще прельщают-ся слабые и сентиментальные по природе женщины. От ненормального, выпуклого выдвижения в религиозной жизни общества личности какого-либо пастыря общество может страстно привязаться к ней, а внутренно, верою, и нравственно – слабеть. Привязанность отдает во власть привлекающего души верующих. "Сердце ваше,– пишет епископ Игнатий Брянчанинов,– да принадлежит Единому Господу, а в Господе и ближнему. Без этого условия принадлежать человеку – страшно" [1]. "Пристрастие делает любимого человека кумиром" [2], приводит к вере в него, а "вера в человека приводит к исступленному фанатизму" [3].Из фанатической веры привязанный решительно готов делать все угодное его кумиру: идти за ним даже по еретическому и сектантскому пути. При догматической твердости пастырь, влекущий к себе, может впасть в самомнение и искание славы и, с ее ослаблением, мучиться. Пастве привязанность к кумиру заменяет Господа. Психологически процесс возрастания привязанности можно изобразить так. Сначала пасомые в пастыре видят воодушевителя к более горячей вере и верной духовной жизни после своей безнравственной или теплохладной жизни, они охотно слушаются советов любимого руководителя, но постепенно из любви к нему начинают видеть, наряду с авторитетом Церкви, равный или даже больший Церкви авторитет этого выдающегося пастыря. Вслед за излишней привязанностью к своему кумиру верующие начинают мало-помалу остывать к Богу и Церкви. Проповеди и домашние беседы "дорогого батюшки" становятся им важнее молитвы, особенно если служит, исповедует и причащает не их "любимый наставник". Сравнительно с ним они критикуют всех прочих пастырей. На почве такой привязанности происходят в приходах организации особых кружков, сектантство, ссоры и вражда из-за неумеренных поклонников за степень близости к обожаемому священнику.Представленное выше влияние, как искусственно навеянное совне,– безблагодатно, внешне и поверхностно. Едва только у страстно любящих открываются глаза на призрачное достоинство руководителя, как их душевно-плотская любовь переходит в разочарование и положительную ненависть к нему, прикрывавшему авторитетом человека власть Бога. Разочарованные верующие перестают даже любить тогда Бога и Церковь. Таков результат подмены внутреннего внешним, духовно-благодатного – душевно-человеческим.Ненормальная вера в разных лжехристов и лжепророков, по свидетельству Спасителя, в конце концов приведет к вере в человекобога (см.: Мф. 24, 4–5; Мк. 13, 6) всех людей, утративших способность внутреннего ощущения и распознавания истинного Царства Божия (ср.: Лк. 17, 21).Спаситель, Апостолы и святые Отцы решительно восставали против душевного влияния и привязанности к людям, как подменяющих Бога человеком и похищающих славу Божию. Некогда Господь запрещал исцеленным рассказывать об его чудесах, уклонялся от народной привязанности после насыщения пятью хлебами пяти тысяч человек (см.: Ин. 6, 15), плакал над Иерусалимом при кликах "Осанна" (см.: Лк. 19, 37–41). Причиной того была душевная привязанность к Нему народа как к Источнику плотского наслаждения и Чудотворцу, а не как к Лицу Божественного достоинства.Подобно Господу, апостол Павел в Коринфе боролся с душевно-плотской партийностью местных христиан, выяснял им служебно-распорядительный характер пастырей. В Листре и Дервии апостолы Павел и Варнава убедили язычников в своем подобии им, когда те почли их за богов при виде исцеления хромого и хотели почтить их жертвоприношением по внушению диавола (см.: Деян. 14, 6–18).Апостолы, напротив, здесь все относят к Богу и ничего не считают своим. В сущности, человекослужение есть исполнение замысла диавола похитить славу Божию и равносильно идолослужению и бесослужению.Хищение Божией славы пастырями душевного типа, между прочим, практиковалось в древнехристианском мире. Его, например, отмечает святитель Григорий Двоеслов, говоря, что пастырь "не должен… заискивать у своих пасомых больше расположенности к самому себе, чем внушать им любовь к истине. Иначе, как бы ни отделялся он подвигами своими от мира… самолюбие отчуждит его от Бога. Ибо тот враг Искупителя, кто домогается, хотя бы то и добрыми делами, не столько заслужить любовь Его, сколько восхитить у Его Церкви привязанность и расположение к себе: это походит на то, как если бы какой-нибудь слуга, чрез которого жених пересылает подарки своей невесте, вздумал предательски привлечь к себе ее сердце и обольстить… Эти правила внушает нам апостол Павел… говоря в одном месте: Я во всем всем угождаю, ища не своей пользы, но многих, да спасутся (ср.: 1 Кор. 10, 33)… а в другом: Если бы я людям угождал, Христовым рабом не был бы (ср.: Гал. 1, 10).Так-то Апостол Божий и угождал людям и не угождал; и в том, в чем он угождал им, имел в виду не свою личность, но проповедуемую им истину" [4].Против захвата власти над пасомыми естественными средствами и образования в них привязанности к любимым пастырям Игнатий Брянчанинов пишет: "Принадлежать человеку – страшно… Всякий духовный наставник должен быть только слугою Жениха Небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе… не замени для души, к тебе прибегшей, собою Бога. Доколе плотское чувство преобладает в учениках,– велик пред ними наставник их; но, когда явится в них духовное ощущение и возвеличится в них Христос, они видят в наставнике своем только благодетельное орудие Божие. Охранитесь от пристрастия к наставнику… Пристрастие делает любимого человека кумиром" [5]. Непрочная любовь друг к другу пастыря и пасомых – скороисчезающа. Вообще, "можно скоро… пресытиться любовию к ближнему, когда предмет любви только человек… Любовь должна питаться Беспредельным Богом" [6]. Цит. по: Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова: Письма. СПб., 1881. С. 119. ^ Там же. С. 120. ^ Там же. С. 110. ^ Свт. Григорий Двоеслов. Правило пастырское, или О пастырском служении. С. 67, 70. ^ Цит. по: Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова: Письма. С. 119, 120, 119–120. ^ Там же. С. 99. ^

Католичество, протестантство и Православие с точки зрения идеала пастырства

Отношением к душевному пастырству и надеждою на человеческие средства отличаются три главных христианских исповедания: католичество, протестантство и Православие.Католичеству и его иерархии присущ, прежде всего, юридизм с его проявлениями – формализмом, внешней твердой организацией, сентиментально-авторским драматизмом, захватом власти над государством и высших иерархических мест для усиления своей деятельности и влиятельности.Католическая иерархия в церковном обществе ненормально применяет перечисленные способы влияния на церковно-народные сферы. Она удовлетворяет религиозные запросы и возбуждает религиозные чувства верующих внешними, естественными, средствами сообразно земному, практическому характеру "римлянина". Подобная методика влияния напоминает воспитательное руководство детьми не чрез убеждения, а путем властной дисциплины. Преувеличенное значение ксендзов покоится на их человеческом искусстве оказывать впечатления на паству внешними средствами и посредством знания ее интимной жизни. Стоит только вспомнить о католическом ордене иезуитов и непомерном властолюбии папизма, признанного у католиков непогрешимым. Папы – Христовы наместники, но никак не слуги и не экономы Христа Спасителя (см.: 1 Кор. 4, 1). И все католическое пастырство, мертвое верой и пышное внешностью,– клерикально и дышит стремлением господствовать над государством и верующими, а свое посредничество преувеличивает религиозной гипнотизацией.Против душевного воздействия ксендзов и пап восстали протестанты. Их незаглушенное религиозное чувство потребовало живого отношения к Самому Богу. Вместо внешних подвигов и угнетения свободы они потребовали внутренней религиозной жизни и независимости от гнетущей опеки. К сожалению, бессвященный протестантизм уклонился в новую крайность: отрицания внешности. Он встал на защиту общего всесвященства с отрицанием иерархической власти и посредничества в Таинствах. Юридический принцип остался у протестантов, скрывшись в их душевные глубины. Протестантское безусловное оправдание верой есть, в сущности, уверение себя в спасении или вера в собственную уверенность.Она – плод естественного человеческого принуждения, вид религиозного самогипноза,– вера душевная. Каждый протестант сделался чрез это самопосредником. Его вера в личные человеческие условия спасения ввиду своей глубокой скрытности приняла еще более опасный вид и в одних случаях привела к неверию и духовной мертвости, в других – к явному лжемистицизму. Вот почему среди протестантов обычны воображения о святости, облагодатствовании и тесном общении со Святым Духом, а иногда подмена благодатной духовности сентиментальной экзальтированностью.А так как названная экзальтация основывалась на самоуверенности и сентиментализме и повышала эти состояния в других, то в протестантском обществе скоро выделились из заурядно мнимых святых особые "старшие братья", даже "пророки", претендовавшие на полную власть над прочими. Поскольку преимущества "братьев" и "пророков" утверждались не на преемственной иерархической благодати, а исходили из веры в призвание этих лиц Святым Духом и из непосредственного Божия "полномочия", то вера в них как достойных сверхнормного дара постепенно усилилась. Протестантские мистические наставники, таким образом, создали какое-то доведение веры в человека до обожения и стали оказывать громадное впечатление на психику своих служителей. Их вера в себя привела к человекобожеству или, что так же, к безбожию. В конце концов одни из пасторов самочинно заменили собой Духа Святаго ("прелесть"), другие утратили всякое значение в протестантских верующих кругах ("малоплодность"). Словом, выводы из протестантского руководства паствой получились тождественными с католичеством.Нечто подобное сказанному о католиках и протестантах можно наблюдать в самочинной иерархии сектантов, или в так называемых сектантских пресвитерах, братцах, старших и пророках. Слепые поклонники их обожествляют за сентиментальное душевное возбуждение и религиозную морфинизацию, хотя реально лишь ослабляют их настоящую духовную любовь к Богу. Если надрыв обожения не приведет большинство таких поклонников к явному антицерковному безбожию, то, во всяком случае, погрузит в прелесть, оставит с верой в свою мнимую духовность и со способностью обожествлять человека.На основании сказанного явно выступают два следствия естественно-душевного пастырства: 1) омертвение духовной религии и 2) лжемистицизм или прелесть.В отношении охранения принципа благодатного, а не человеческого воздействия в пастырстве только Православие всегда стояло и стоит на правильной точке зрения. Даже сугубо авторитетнейшие православные пастыри, вроде Златоуста и других, предупреждали привязанность к своим личностям. Они указывали, что в Церкви художник – Дух Святый, а человеческий язык только кисть для изображения добродетелей [1], и возражали против аплодисментов в храме, приличных только светским зрелищам. Благодаря этому, под их влиянием, верующие неуклонно шли к стяжанию духа благодати чрез подвиг добродетелей. И современные наши православные пастыри, прежде всего сельские, особенно просты и смиренны, верят в благодать Божию более, чем в собственное влияние. Их можно, пожалуй, обвинить, как это делает В.С. Соловьев, в малодеятельности и неиспользовании возможностей оказывать силу влияния на русский народ, чем в захвате власти над пасомыми. Но данная тактика нашего сельского пастырства не упущение, а истинное благодатное достоинство. Православные пастыри более стараются хранить примерную жизнь, благоговейно служить и проповедовать и смотрят на это как на должное, а не видят здесь сверхблагодатного приема личного воздействия. Впрочем, наше городское духовенство заметно стремится к некоторой власти над душами, усиленно проповедует при поверхностном горении духа, нередко погашает в пасомых молитву и любовь механичностью требоисправления и маловерием. Здесь явный уклон в сторону душевности. Надежды на человеческие средства оказываются у части городского духовенства иногда в преувеличенных надеждах на Соборы внешней иерархии с выборными представителями от низшей иерархии и мирян. Между тем следовало бы надеяться здесь более на Святаго Духа среди соборно объединившихся в смиренной любви.Вообще же Православию дороже подъем внутренне благодатной церковной жизни. Что же касается случаев уклона ко внешности православного духовенства, то они непринципиальны. А лучше сказать, несознательно практичны. Впрочем, и все православные пастыри должны всегда напоминать себе, что они друзья Господа Спасителя (см.: Ин. 15, 15), но не заместители, похищающие Его славу, и что в Церкви насаждающий и поливающий есть ничто, а все – Бог возращающий (ср.: 1 Кор. 3, 7). Пастыри же – лишь слуги Христовы и строители таин Божиих (ср.: 1 Кор. 4, 1).Меры борьбы с искушением "душевности" в пастырском воздействии и "привязью" паствы таковы.Конечно, пастырь, заведомо неправильно действующий на пасомых, обязан сознательно отречься от неверного направления своей работы. Но нужно сознаться, что большинство наших пастырей пользуются "душевно-человеческими" средствами влияния или несознательно, или по своей душевно-духовности, как выразился епископ Феофан Затворник, или из-за невозгретости в них личным подвигом благодати хиротонии. Под понятием душевно-духовность следует понимать постепенно одухотворяемую душевность. Здесь главный источник пастырского настроения мыслится в благодати, дающей человеку направление. Душевность является материалом для благодати. В силу этого пастырю необходимо все делать во славу Божию, во всем руководиться любовию к Богу и надеждой на благодать. Тогда он не переоценит душевных средств самих по себе и себя постоянно будет смирять, помня об истинной силе только благоугодных воздействий на верующих. Смиренно-благоговейное пастырское самосознание, освещая действия и средства руководства, выведет пастыря неминуемо на борьбу с чувствами самонадеянности, самомнения и тщеславия. При главенстве в нем истинного мотива деятельности ему можно не бояться борьбы с собой. Господь постепенно исправит его.С пристрастной привязанностью пасомых следует бороться решительно и умело. Их любовь, важную в деле их спасения, он должен отрегулировать, направив ее от себя к Богу и Церкви и прививая пастве сердечное расположение к молитве, богослужению и Таинствам. Отстраняться от верующих можно путем держания себя пред ними без чрезмерной фамильярности и ласки, а благоговейно-строго и отдаленно… Подобная тактика со временем преобразует их душевную привязанность к пастырю в духовную любовь к Богу, и чрез нее-то они бу-дут смотреть на своего наставника законно и нормально.Перемена центра тяжести в отношениях паствы к пастырю болезненна, совершается медленно и не терпит резкого перелома. Замечательно искусно в свое время Пророк Иоанн Предтеча отстранился от пристрастной любви к себе учеников ввиду пришедшего Мессии. Он называл себя при них, как и следовало, лишь другом Жениха, стоящим и внимающим Ему (ср.: Ин. 3, 29). Жениху должно расти, а мне умаляться (ср.: Ин. 3, 30),– говорил Предтеча. Так и всякий духовный наставник, по словам епископа Игнатия Брянчанинова, "должен быть только слугою Жениха Небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе" [2].При малочисленности выдающихся пастырей, к коим можно привязываться, опаснее для заурядных пастырей уклон к надежде на естественные средства – наподобие религиозно-нравственного просвещения. Это самая распространенная подмена благодатного посредничества. В борьбе с нею пастырь должен всегда мыслить себя только Божиим представителем, слугой и экономом, действующим силою Бога. " некогда слышал,– отмечает Златоуст,– как… один христианин состязался с язычником… Спор был о Павле и Платоне; язычник старался доказать, что Павел был человек простой и неученый, а христианин… усиливался доказать, что Павел был ученее Платона. Между тем, если допустить последнее, победа оставалась на стороне язычника… Если же… Павел был неучен и, однако, превзошел Платона, то здесь славная победа, так как неученый убедил и привлек к себе всех учеников ученого. Отсюда ясно, что проповедь одержала победу не человеческою мудростию, но благодатию Божиею" [3]. См.: Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 9. С. 280. ^ Цит. по: Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова: Письма. С. 119. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 10. С. 26. ^

Часть 2

Отношением к душевному пастырству и надеждою на человеческие средства отличаются три главных христианских исповедания: католичество, протестантство и Православие.Католичеству и его иерархии присущ, прежде всего, юридизм с его проявлениями – формализмом, внешней твердой организацией, сентиментально-авторским драматизмом, захватом власти над государством и высших иерархических мест для усиления своей деятельности и влиятельности.Католическая иерархия в церковном обществе ненормально применяет перечисленные способы влияния на церковно-народные сферы. Она удовлетворяет религиозные запросы и возбуждает религиозные чувства верующих внешними, естественными, средствами сообразно земному, практическому характеру "римлянина". Подобная методика влияния напоминает воспитательное руководство детьми не чрез убеждения, а путем властной дисциплины. Преувеличенное значение ксендзов покоится на их человеческом искусстве оказывать впечатления на паству внешними средствами и посредством знания ее интимной жизни. Стоит только вспомнить о католическом ордене иезуитов и непомерном властолюбии папизма, признанного у католиков непогрешимым. Папы – Христовы наместники, но никак не слуги и не экономы Христа Спасителя (см.: 1 Кор. 4, 1). И все католическое пастырство, мертвое верой и пышное внешностью,– клерикально и дышит стремлением господствовать над государством и верующими, а свое посредничество преувеличивает религиозной гипнотизацией.Против душевного воздействия ксендзов и пап восстали протестанты. Их незаглушенное религиозное чувство потребовало живого отношения к Самому Богу. Вместо внешних подвигов и угнетения свободы они потребовали внутренней религиозной жизни и независимости от гнетущей опеки. К сожалению, бессвященный протестантизм уклонился в новую крайность: отрицания внешности. Он встал на защиту общего всесвященства с отрицанием иерархической власти и посредничества в Таинствах. Юридический принцип остался у протестантов, скрывшись в их душевные глубины. Протестантское безусловное оправдание верой есть, в сущности, уверение себя в спасении или вера в собственную уверенность.Она – плод естественного человеческого принуждения, вид религиозного самогипноза,– вера душевная. Каждый протестант сделался чрез это самопосредником. Его вера в личные человеческие условия спасения ввиду своей глубокой скрытности приняла еще более опасный вид и в одних случаях привела к неверию и духовной мертвости, в других – к явному лжемистицизму. Вот почему среди протестантов обычны воображения о святости, облагодатствовании и тесном общении со Святым Духом, а иногда подмена благодатной духовности сентиментальной экзальтированностью.А так как названная экзальтация основывалась на самоуверенности и сентиментализме и повышала эти состояния в других, то в протестантском обществе скоро выделились из заурядно мнимых святых особые "старшие братья", даже "пророки", претендовавшие на полную власть над прочими. Поскольку преимущества "братьев" и "пророков" утверждались не на преемственной иерархической благодати, а исходили из веры в призвание этих лиц Святым Духом и из непосредственного Божия "полномочия", то вера в них как достойных сверхнормного дара постепенно усилилась. Протестантские мистические наставники, таким образом, создали какое-то доведение веры в человека до обожения и стали оказывать громадное впечатление на психику своих служителей. Их вера в себя привела к человекобожеству или, что так же, к безбожию. В конце концов одни из пасторов самочинно заменили собой Духа Святаго ("прелесть"), другие утратили всякое значение в протестантских верующих кругах ("малоплодность"). Словом, выводы из протестантского руководства паствой получились тождественными с католичеством.Нечто подобное сказанному о католиках и протестантах можно наблюдать в самочинной иерархии сектантов, или в так называемых сектантских пресвитерах, братцах, старших и пророках. Слепые поклонники их обожествляют за сентиментальное душевное возбуждение и религиозную морфинизацию, хотя реально лишь ослабляют их настоящую духовную любовь к Богу. Если надрыв обожения не приведет большинство таких поклонников к явному антицерковному безбожию, то, во всяком случае, погрузит в прелесть, оставит с верой в свою мнимую духовность и со способностью обожествлять человека.На основании сказанного явно выступают два следствия естественно-душевного пастырства: 1) омертвение духовной религии и 2) лжемистицизм или прелесть.В отношении охранения принципа благодатного, а не человеческого воздействия в пастырстве только Православие всегда стояло и стоит на правильной точке зрения. Даже сугубо авторитетнейшие православные пастыри, вроде Златоуста и других, предупреждали привязанность к своим личностям. Они указывали, что в Церкви художник – Дух Святый, а человеческий язык только кисть для изображения добродетелей [1], и возражали против аплодисментов в храме, приличных только светским зрелищам. Благодаря этому, под их влиянием, верующие неуклонно шли к стяжанию духа благодати чрез подвиг добродетелей. И современные наши православные пастыри, прежде всего сельские, особенно просты и смиренны, верят в благодать Божию более, чем в собственное влияние. Их можно, пожалуй, обвинить, как это делает В.С. Соловьев, в малодеятельности и неиспользовании возможностей оказывать силу влияния на русский народ, чем в захвате власти над пасомыми. Но данная тактика нашего сельского пастырства не упущение, а истинное благодатное достоинство. Православные пастыри более стараются хранить примерную жизнь, благоговейно служить и проповедовать и смотрят на это как на должное, а не видят здесь сверхблагодатного приема личного воздействия. Впрочем, наше городское духовенство заметно стремится к некоторой власти над душами, усиленно проповедует при поверхностном горении духа, нередко погашает в пасомых молитву и любовь механичностью требоисправления и маловерием. Здесь явный уклон в сторону душевности. Надежды на человеческие средства оказываются у части городского духовенства иногда в преувеличенных надеждах на Соборы внешней иерархии с выборными представителями от низшей иерархии и мирян. Между тем следовало бы надеяться здесь более на Святаго Духа среди соборно объединившихся в смиренной любви.Вообще же Православию дороже подъем внутренне благодатной церковной жизни. Что же касается случаев уклона ко внешности православного духовенства, то они непринципиальны. А лучше сказать, несознательно практичны. Впрочем, и все православные пастыри должны всегда напоминать себе, что они друзья Господа Спасителя (см.: Ин. 15, 15), но не заместители, похищающие Его славу, и что в Церкви насаждающий и поливающий есть ничто, а все – Бог возращающий (ср.: 1 Кор. 3, 7). Пастыри же – лишь слуги Христовы и строители таин Божиих (ср.: 1 Кор. 4, 1).Меры борьбы с искушением "душевности" в пастырском воздействии и "привязью" паствы таковы.Конечно, пастырь, заведомо неправильно действующий на пасомых, обязан сознательно отречься от неверного направления своей работы. Но нужно сознаться, что большинство наших пастырей пользуются "душевно-человеческими" средствами влияния или несознательно, или по своей душевно-духовности, как выразился епископ Феофан Затворник, или из-за невозгретости в них личным подвигом благодати хиротонии. Под понятием душевно-духовность следует понимать постепенно одухотворяемую душевность. Здесь главный источник пастырского настроения мыслится в благодати, дающей человеку направление. Душевность является материалом для благодати. В силу этого пастырю необходимо все делать во славу Божию, во всем руководиться любовию к Богу и надеждой на благодать. Тогда он не переоценит душевных средств самих по себе и себя постоянно будет смирять, помня об истинной силе только благоугодных воздействий на верующих. Смиренно-благоговейное пастырское самосознание, освещая действия и средства руководства, выведет пастыря неминуемо на борьбу с чувствами самонадеянности, самомнения и тщеславия. При главенстве в нем истинного мотива деятельности ему можно не бояться борьбы с собой. Господь постепенно исправит его.С пристрастной привязанностью пасомых следует бороться решительно и умело. Их любовь, важную в деле их спасения, он должен отрегулировать, направив ее от себя к Богу и Церкви и прививая пастве сердечное расположение к молитве, богослужению и Таинствам. Отстраняться от верующих можно путем держания себя пред ними без чрезмерной фамильярности и ласки, а благоговейно-строго и отдаленно… Подобная тактика со временем преобразует их душевную привязанность к пастырю в духовную любовь к Богу, и чрез нее-то они бу-дут смотреть на своего наставника законно и нормально.Перемена центра тяжести в отношениях паствы к пастырю болезненна, совершается медленно и не терпит резкого перелома. Замечательно искусно в свое время Пророк Иоанн Предтеча отстранился от пристрастной любви к себе учеников ввиду пришедшего Мессии. Он называл себя при них, как и следовало, лишь другом Жениха, стоящим и внимающим Ему (ср.: Ин. 3, 29). Жениху должно расти, а мне умаляться (ср.: Ин. 3, 30),– говорил Предтеча. Так и всякий духовный наставник, по словам епископа Игнатия Брянчанинова, "должен быть только слугою Жениха Небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе" [2].При малочисленности выдающихся пастырей, к коим можно привязываться, опаснее для заурядных пастырей уклон к надежде на естественные средства – наподобие религиозно-нравственного просвещения. Это самая распространенная подмена благодатного посредничества. В борьбе с нею пастырь должен всегда мыслить себя только Божиим представителем, слугой и экономом, действующим силою Бога. " некогда слышал,– отмечает Златоуст,– как… один христианин состязался с язычником… Спор был о Павле и Платоне; язычник старался доказать, что Павел был человек простой и неученый, а христианин… усиливался доказать, что Павел был ученее Платона. Между тем, если допустить последнее, победа оставалась на стороне язычника… Если же… Павел был неучен и, однако, превзошел Платона, то здесь славная победа, так как неученый убедил и привлек к себе всех учеников ученого. Отсюда ясно, что проповедь одержала победу не человеческою мудростию, но благодатию Божиею" [3]. См.: Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 9. С. 280. ^ Цит. по: Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова: Письма. С. 119. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 10. С. 26. ^