От глубокого чувства Бога у ходящего пред Ним настолько утончается совесть, что освещает все частные стороны пастырской психики и явления личной жизни пастыря. Он видит тогда ложность некоторых своих шагов и в запутанных сложных обстоятельствах замечает изворотливость и лукавство своих соображений и подмену истинно доброго и Божьего фальшивым и человеческим, с примесью страсти. Сознание и чувствование себя уполномоченным свыше, послом Божиим, ставит пастыря в сомнительные и трудные моменты жизни на пути законности вследствие тонкой рассудительности и желания быть неизменно верным своему Божественному предстательству. Апостол Павел, выражая это пастырское самосознание, говорит: Богу мы споспешники (ср.: 1 Кор. 3, 9), посланники от имени Христова (2 Кор. 5, 20).

Экономство в Церкви

Из хождения пред Богом вытекает отношение пастыря к пасомым. Его особенности отмечает апостол Павел словами: Каждый должен разуметь нас, как служителей Христовых и домостроителей таин Божиих (1 Кор. 4, 1). Приведенное апостольское изречение, между прочим написанное на одном портрете отца Иоанна Кронштадтского, точно оттеняет истинный характер православного пастырства. Если обычно душой отношений пастыря к пастве называют любовь, то по схоластичности понимания термина любовь в отрыве от опыта не обрисовывают ясно сущности пастырской связи с верующими. Понятнее ее определяет греческое слово ή οίκονομία – строительство, взятое из Первого послания апостола Павла к Коринфянам (см.: 1 Кор. 4, 1).В Церкви, судя по данному понятию, домостроительствует Сам Бог, все возращающий (ср.: 1 Кор. 3, 7). Он – Владыка паствы, Хозяин дома (ср.: Мф. 21, 33), Церкви и Владелец нивы душ. А христиане, выражаясь апостольски, Божия нива, Божие строение, Христовы слуги (см.: 1 Кор. 3, 9, 23). При наличии в доме одного Хозяина, пастыри – именно слуги Христовы и благодатные строители таин Божиих (ср.: 1 Кор. 4, 1). Благодать Божия в Таинствах возрождает души верующих, а пастыри – совершители Таинств – свидетельствуют при этом Господу лишь свою верность и заботу о блюстительстве интересов Владычных. Их долг – усердно и правильно распоряжаться и управлять вверенным свыше благодатным имуществом Церкви. Пастыри лишь экономы при Божией пастве. Паства не их достояние, а Бога. Богу должны они подготовлять ее, подобно экономам, строящим дома своим хозяевам. Соотнося паству Богу любовию, они выражают здесь добросовестную верность Спасителю и доказывают тем свою любовь к Нему.Характер любви пастырей к пасомым выходит несамостоятелен и невсеобъемлющ. Он посредственно проходит чрез любовь к Богу и не обнимает всех отношений к пастве. Образу всякого пастыря, пекущегося об овцах господина своего (см.: Ин. 10), более присущ признак распорядительности, приставничества, осуществления целей Божиих в спасении людей. Идея экономства заставляет его все делать ради Бога, пред Богом и чрез Бога, никогда не быть худо настроенным, теплохладным или чисто механичным отправителем возложенных на него пастырских обязанностей.Уклонения от долга богопоставленных экономов Церкви, конечно, возможны, но они должны преодолеваться посредством живого чувства Бога. При исключительной своей связи с Богом, осуществляемой сердечно и мыслимо сознаваемой, им надлежит живо переносить на себя полномочия от Господа – в мере, свойственной распорядителю. Это настроение резко выделяет пастыря из обычной среды, возвышает над нею. И как Моисей был Богом для фараона (см.: Исх. 7, 1), так пастырь, отвечающий своему назначению, становится для паствы своего рода богом. Сознание чрезвычайности дела обоготворения благодатию пасомых невольно поднимает в нем чувство высоты пастырского достоинства."Знаю,– говорит по этому поводу святитель Григорий Богослов,– чьи мы служители, где сами поставлены и куда готовим других. Знаю величие Божие… истины… должен стоять с Ангелами, славословить с Архангелами, возносить жертвы на Горний жертвенник, священнодействовать со Христом… восстановлять образ Божий, творить для Горнего мира… быть богом и творить богами" [1]. "Что это за высокое лицо – священник!– говорит отец Иоанн Кронштадтский.– Постоянно у него речь с Господом, и постоянно отвечает на его речь Господь… Священник – Ангел, не человек" [2]. "Скажи мне, иерей, сознаешь ли ты все величие и святость своего служения, порученного тебе Богом, и стараешься ли быть достойным его?" [3] Свт. Григорий Богослов. Творения. Ч. 1. С. 49. ^ Прав. Иоанн Кронштадтский. Полн. собр. соч. 2-е изд., испр. СПб., 1893. Т. 4. С. 33. ^ Он же. Живое слово мудрости духовной. С. 70. ^

Смиренно-возвышенность настроения пастыря

Нормально настроенного пастыря сознание описанной высоты не надмевает, но охраняет устойчивыми чувствами трепета и смирения пред Богом. Бог есть, по Писанию, огнь поядающий (Втор. 4, 24) и Бог отмщений (Пс. 93, 1). Близость к Нему, ощутительная сердечно и внешне зримая верою, не может не наполнить пастыря страхом пред Ним и сознанием личного недостоинства. Огонь названных чувств сжигает сердца сознательных носителей дара священства, а некоторых заставляет бежать от принятия его.Он углубляет в пастырях сознание своего только относительного значения в деле спасения, как смиренных распорядителей и посредников в доме Божием. Из сочетания чувств собственной высоты, по дару Божию, и смиренного сознания личного недостоинства пред Богом в пастырской душе обобщенно слагается смиренная возвышенность, благоговейность. Вследствие подобных, благоговейнейших, переживаний один пастырь после совершения Литургии иногда сам целовал свою десницу, касавшуюся Тела Христова. Под влиянием слияния противоположных сердечных движений – чувства высоты и смирения – в пастыре образуется стремление по силе возможности соответствовать великому церковному назначению. Страшная ответственность не может не побуждать его к усердному прохождению своего служения с глубокой благодарностью Богу за дарованную честь. Вот почему у искренних пастырей – всемерное стремление к святой жизни, подвижничеству и богоуподоблению."Священник,– говорит святитель Иоанн Златоуст,– должен иметь душу чище самых лучей солнечных, чтобы никогда не оставлял его без Себя Дух Святый" [1]. Объятому указанным настроением смирения и чувством величия пастырства, по выражению Григория Богослова, следует "бегом бежать из общества" в пустыню [2]. И кто из пастырей, читающий приведенные слова о себе великих Отцов Церкви, святителей Иоанна Златоуста и Григория Богослова, не почувствует собственного духовного убожества и факта своего несоответствия с пастырским идеалом. Не напрасно епископ Рафанский ответил Златоусту по прочтении его слов "О священстве" восклицанием: "Я теперь даже сам себя не чувствую – в такой страх и ужас ты привел меня…" [3] Современное пастырство и кандидаты священства всемерно должны вникать в святоотеческие речи о высоте своего служения, чтобы от легкомысленной беспечности и дерзновенного покоя обращаться к сознанию высоты благодатного посредничества. "Открою пред вами,– замечает в одном своем слове святитель Григорий Богослов,– всю мою тайну: не знаю, благородно ли это или нет, однако же так было. Мне стыдно было за других, которые, будучи ничем не лучше прочих (если еще не хуже), с неумытыми, как говорится, руками, с нечистыми душами берутся за святейшее дело… попечение о душах" [4]. Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1. С. 468. ^ См.: Свт. Григорий Богослов. Творения. Ч. 1. С. 51. ^ Цит. по: Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1. С. 450. ^ Свт. Григорий Богослов. Творения. Ч. 1. С. 16, 39. ^

Радость для пастырей особенно тесного единения со Христом

Впрочем, некоторые пастыри вдаются, вместо беспечности, в противоположную крайность: гнетущую скорбь. Им необходимо вспомнить утешительные и бодрящие картины из нелегкого подвига великих пастырей, свято исполнявших свой долг пред Богом. Для искренних, богоугодных служителей Церкви их служение высоко, "пренебесно и жизнерадостно" [1]. Если обычно весьма отрадно находиться в обращении с праведными людьми, пользоваться их доверием и служить им, то насколько приятнее и радостнее пастырю быть в тесном общении с Богом и соработничать Ему. Вы други мои (ср.: Ин. 15, 14), – говорил Спаситель Своим ученикам в прощальной беседе, а в лице их и пастырям. Последним присуще это чувство близости к Богу на всем протяжении их деятельности. Скрывается же оно лишь от тех, которые сами – нерадением о своем долге – превращают себя из друзей Христовых в механизировавших свое служение рабов. Впрочем, иногда допущением Божиим чувство радости покидает и искренних соработников Божиих – на первых порах пастырского подвига. Для их пользы благодать Божия временами скрывается, с тем чтобы они взыскали ее ревностнее и сделали себя усиленным подвигом способнее воспринимать и носить ее.В подобные испытательные моменты пастыри, не окрепшие для высоких переживаний, должны пользоваться чувством добросовестности в исполнении своего долга и считать спокойствие мирного подвига наградой от Господа. Разве не счастье эконому Божию, слуге Христову и пастуху, сознавать, что за ним во всякий момент стоит Сам Хозяин дома – Отец Небесный (см.: Мф. 23, 9), Наставник Христос (ср.: Мф. 23, 10) и Утешитель Дух Святый (ср.: Ин. 14, 26), научающий нужному. Дело пастыря только питать стадо на ниве своего Господа, направлять их на полезные места, отражать от опасностей и блуждающих отыскивать, рассчитывая на Господню помощь. Добросовестный руководитель стада словесного может быть всегда уверен в благодатной помощи свыше. Скорби и неудачи, отпадения и вражда в его стаде, после того как он предпринял со своей стороны все от него зависящее, не должны повергать его душу в состояние безутешного уныния. "Нужно что-нибудь одно,– говорит священномученик Киприан Карфагенский,– или Богу угождать, или людям. Что касается до нас… то мы, как требует наша совесть, должны заботиться, чтобы никто по нашей вине не погиб для Церкви; если же кто-нибудь сам собою и по своей вине погибнет и не захочет приносить покаяния и возвратиться в Церковь, то мы не будем виновны в День Суда… только те потерпят наказание, которые не хотели пользоваться нашими спасительными советами" [2].Такое успокоительное сознание во всех видах пастырского служения, и особенно в моменты крайнего упадка духовной жизни паствы, весьма необходимо пастырю. Иначе он может безнадежно унывать, терять энергию, впадать в апатию и безутешно скорбеть из-за малых успехов своей деятельности. В отмеченных положениях ему важно помнить, что за ним стоит неизмеримо могущественный Пастыреначальник – Господь. Если Он Сам допускает это, очевидно, всему этому надлежит быть (ср.: Лк. 21, 9). Вера в руководство миром и каждым человеком Господа успокаивает пастыря даже в случае непонимания им бездны Божеских судеб (см.: Пс. 35, 7). Известен совет одного старца подвижника миссионеру – перед его отправлением в миссионерский стан. "Ты свое дело делай,– говорил ему старец,– а сколько обратишь, об этом не думай. Также, если отпадет кто, не мучься чрез меру. От Господа и то многие отошли (см.: Ин. 6, 66), и Он не всех обратил. Даже из двенадцати Апостолов отпал Иуда". Ср.: Прав. Иоанн Кронштадтский. Живое слово мудрости духовной. С. 76. ^ Сщмч. Киприан Карфагенский. Творения. Ч. 1. С. 258, 257, 258. ^

Смелость надежды пастыря на Христа Спасителя

Сознание Божественного заступничества, сопутствия благодати и творения Божьего дела, естественно, возбуждает в пастырях надежду на Господа и стремление опираться на Него. Им естественно обращаться к Господу с мольбой о помощи всегда, молятся ли они о пасомых, назидают ли их, совершают ли Таинства или какие-либо церковные требы. И надежда не посрамит ближайших слуг Христовых и благодатных посредников, как не посрамляет и христиан вообще (см.: Рим. 5, 5).Самая надежда на Бога с течением времени и подвига пастырского может проникнуться энергическим чувством дерзновения и твердости в деле строительства спасения верующих. Тесно соединившийся с Господом пастырь от Него получает и особенную силу для спасительных целей. "Священник,– по словам отца Иоанна Кронштадтского,– всемерно должен стараться поддерживать в себе смелость, мужество… вопреки бесплотному врагу, непрестанно всевающему в него свою мечтательную боязнь, свой нелепый страх; иначе он не может быть обличителем пороков людских… ни истинным служителем Таинств" [1]. "Дерзновение – великий дар Божий и великое сокровище души!" [2] Оно особенно нужно в моменты духовного расслабления пастырства и паствы, любящей только приятную лесть, по ласкосердию своему, как выразился преподобный Нифонт Цареградский. В таких обстоятельствах пастырская теплохладность может вызывать развитие маловерного отношения к Таинствам, механизировать молитву, атрофировать ее действие. Чтобы поставить настроение верующих на надлежащий путь, пастырь должен быть чужд ложного сентиментализма, заискивания, тверд, искренен, открыт для всех в своей сердечной прямоте, как это угодно Господу. "Если у нас,– говорит святитель Иоанн Златоуст,– кто-нибудь будет обличен в самых постыдных делах и на него захотят на-ложить какую-нибудь епитимью, то все весьма беспокоятся и боятся: как бы, говорят, он не отделился от нас… Пусть отделяется хоть тысячу раз… хотя бы… и вовсе был безгрешен , если хочет отложиться, пусть отложится. Хотя я… и мучусь внутренно, лишаясь в таком как бы собственного члена, но… опасение всего этого… меня сделать что-нибудь недолжное" [3].С другой стороны, принцип твердости, строгости и точности (греч. ή άκρίβεια) в пастырской практике должен смягчаться и регулироваться снисхождением и осторожностью (греч. ή οίκονομία). Меру снисхождения может подсказать пастырю его опыт, благодатно руководимый, ибо и благодать Божия долготерпит, не хотя, да кто погибнет, но да все придут в покаяние (ср.: 2 Пет. 3, 9). Таким образом, в силу благодатного посредничества, пастырское самосознание приобретает следующие черты, или признаки: а) хождение пастыря пред Богом в чувстве посланничества свыше и своего экономства в Церкви; б) возвышенное смирение и благоговение его; в) твердую надежду на Бога с равновесием в пастыре принципов экономии.Высказанное нами понимание сущности пастырства вполне разделяется инстинктивно верующими нашей Православной Церкви. Они обычно смотрят на своего пастыря как на благодатного посредника и Божия представителя. Главную его привилегию они полагают в совершении им Таинств, богослужения, молитв и руководств старческого порядка. Лучшие из верующих ценят в пастыре благодатные полномочия больше личности и в проповеди слышат скорее голос Божий, чем человеческое учительство. Наш православный народ прибегает к лицам священного сана именно с просьбами о посредничестве пред Богом. Если те не омрачены худой жизнью, то народ с верою воспринимает от них благодать Святых Таинств и просит их молитв во всех случаях своей жизни: в болезнях, путешествиях, бедствиях, пред началом дел и по окончании их.Православная русская паства отличается истовостью своих молитв, любит получать пастырское благословение, благоговейно касается лицом архиерейской или священнической одежды, при встрече с духовенством просит пастырских молитв. Она ищет в пастыре живых проводников благодати. Если кто из них выделяется жизнью, даром молитвы или учительства, тех она особенно чтит, пред теми благоговеет. Основа описанного настроения всеобща в нашем церковном обществе.Наш народ, при взгляде на пастырей как на проводников Божией благодати, снисходителен к ним. Он желает проповеди пастырской, скорбит при отсутствии ее, ограничиваясь утешением пастырской общей молитвы в храме. Если пастыри глубоко верующие, душевно-простые, приветливые и усердные к своему служению, то народ замечательно и благодушно прощает им недостатки, вроде грубости и пристрастия к вину, жалеет их и не перестает любить. Но если пастырь при нравственной чистоте горделив и маловерующий, то его чуждаются и называют "барским". Народное чутье совершенно точно определяет сущность пастырства в благодатном посредничестве, для которого пастырские недостатки не ставят неодолимых преград.Обобщение черт православно настроенного к пастырству народа дает право определить его настроение как самосознание, смиренно возвышенное и благоговейное. В случае упадка в церковном обществе такого душевного склада пастырство постепенно обязано вести его к описанной православной настроенности, святоотеческой и проникнутой здоровым идеализмом. Преподобный Симеон Новый Богослов, описывая самосознание верующих своего времени, говорит: "Ныне… никто, ни из мирян, ни из монахов, ни из иереев или архиереев, не почитает… никого как… ученика Христова… но все мы друг друга… охуждаем: монахи осуждают монахов, иереи – архиереев, миряне – всех их и между собою один – другого; и никто совершенно не держит в уме, что Церковь Божия какою была в древние времена, такою пребывает и ныне… надлежало бы… почитать за те блага, которые даровал тебе Бог чрез посредство его… Приобрети себе духовного отца… посредника и ходатая пред Богом. Прилепись к нему с любовию и верою, со страхом и желанием и будь с ним, как бы был с Самим Иисусом Христом" [4]. Прав. Иоанн Кронштадтский. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 92. ^ Там же. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 11. С. 104. ^ Прп. Симеон Новый Богослов. Слова. Вып. 1. С. 113–114, 119, 120. ^

Пастырские искушения

Сознание Божественного заступничества, сопутствия благодати и творения Божьего дела, естественно, возбуждает в пастырях надежду на Господа и стремление опираться на Него. Им естественно обращаться к Господу с мольбой о помощи всегда, молятся ли они о пасомых, назидают ли их, совершают ли Таинства или какие-либо церковные требы. И надежда не посрамит ближайших слуг Христовых и благодатных посредников, как не посрамляет и христиан вообще (см.: Рим. 5, 5).Самая надежда на Бога с течением времени и подвига пастырского может проникнуться энергическим чувством дерзновения и твердости в деле строительства спасения верующих. Тесно соединившийся с Господом пастырь от Него получает и особенную силу для спасительных целей. "Священник,– по словам отца Иоанна Кронштадтского,– всемерно должен стараться поддерживать в себе смелость, мужество… вопреки бесплотному врагу, непрестанно всевающему в него свою мечтательную боязнь, свой нелепый страх; иначе он не может быть обличителем пороков людских… ни истинным служителем Таинств" [1]. "Дерзновение – великий дар Божий и великое сокровище души!" [2] Оно особенно нужно в моменты духовного расслабления пастырства и паствы, любящей только приятную лесть, по ласкосердию своему, как выразился преподобный Нифонт Цареградский. В таких обстоятельствах пастырская теплохладность может вызывать развитие маловерного отношения к Таинствам, механизировать молитву, атрофировать ее действие. Чтобы поставить настроение верующих на надлежащий путь, пастырь должен быть чужд ложного сентиментализма, заискивания, тверд, искренен, открыт для всех в своей сердечной прямоте, как это угодно Господу. "Если у нас,– говорит святитель Иоанн Златоуст,– кто-нибудь будет обличен в самых постыдных делах и на него захотят на-ложить какую-нибудь епитимью, то все весьма беспокоятся и боятся: как бы, говорят, он не отделился от нас… Пусть отделяется хоть тысячу раз… хотя бы… и вовсе был безгрешен , если хочет отложиться, пусть отложится. Хотя я… и мучусь внутренно, лишаясь в таком как бы собственного члена, но… опасение всего этого… меня сделать что-нибудь недолжное" [3].С другой стороны, принцип твердости, строгости и точности (греч. ή άκρίβεια) в пастырской практике должен смягчаться и регулироваться снисхождением и осторожностью (греч. ή οίκονομία). Меру снисхождения может подсказать пастырю его опыт, благодатно руководимый, ибо и благодать Божия долготерпит, не хотя, да кто погибнет, но да все придут в покаяние (ср.: 2 Пет. 3, 9). Таким образом, в силу благодатного посредничества, пастырское самосознание приобретает следующие черты, или признаки: а) хождение пастыря пред Богом в чувстве посланничества свыше и своего экономства в Церкви; б) возвышенное смирение и благоговение его; в) твердую надежду на Бога с равновесием в пастыре принципов экономии.Высказанное нами понимание сущности пастырства вполне разделяется инстинктивно верующими нашей Православной Церкви. Они обычно смотрят на своего пастыря как на благодатного посредника и Божия представителя. Главную его привилегию они полагают в совершении им Таинств, богослужения, молитв и руководств старческого порядка. Лучшие из верующих ценят в пастыре благодатные полномочия больше личности и в проповеди слышат скорее голос Божий, чем человеческое учительство. Наш православный народ прибегает к лицам священного сана именно с просьбами о посредничестве пред Богом. Если те не омрачены худой жизнью, то народ с верою воспринимает от них благодать Святых Таинств и просит их молитв во всех случаях своей жизни: в болезнях, путешествиях, бедствиях, пред началом дел и по окончании их.Православная русская паства отличается истовостью своих молитв, любит получать пастырское благословение, благоговейно касается лицом архиерейской или священнической одежды, при встрече с духовенством просит пастырских молитв. Она ищет в пастыре живых проводников благодати. Если кто из них выделяется жизнью, даром молитвы или учительства, тех она особенно чтит, пред теми благоговеет. Основа описанного настроения всеобща в нашем церковном обществе.Наш народ, при взгляде на пастырей как на проводников Божией благодати, снисходителен к ним. Он желает проповеди пастырской, скорбит при отсутствии ее, ограничиваясь утешением пастырской общей молитвы в храме. Если пастыри глубоко верующие, душевно-простые, приветливые и усердные к своему служению, то народ замечательно и благодушно прощает им недостатки, вроде грубости и пристрастия к вину, жалеет их и не перестает любить. Но если пастырь при нравственной чистоте горделив и маловерующий, то его чуждаются и называют "барским". Народное чутье совершенно точно определяет сущность пастырства в благодатном посредничестве, для которого пастырские недостатки не ставят неодолимых преград.Обобщение черт православно настроенного к пастырству народа дает право определить его настроение как самосознание, смиренно возвышенное и благоговейное. В случае упадка в церковном обществе такого душевного склада пастырство постепенно обязано вести его к описанной православной настроенности, святоотеческой и проникнутой здоровым идеализмом. Преподобный Симеон Новый Богослов, описывая самосознание верующих своего времени, говорит: "Ныне… никто, ни из мирян, ни из монахов, ни из иереев или архиереев, не почитает… никого как… ученика Христова… но все мы друг друга… охуждаем: монахи осуждают монахов, иереи – архиереев, миряне – всех их и между собою один – другого; и никто совершенно не держит в уме, что Церковь Божия какою была в древние времена, такою пребывает и ныне… надлежало бы… почитать за те блага, которые даровал тебе Бог чрез посредство его… Приобрети себе духовного отца… посредника и ходатая пред Богом. Прилепись к нему с любовию и верою, со страхом и желанием и будь с ним, как бы был с Самим Иисусом Христом" [4]. Прав. Иоанн Кронштадтский. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 92. ^ Там же. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 11. С. 104. ^ Прп. Симеон Новый Богослов. Слова. Вып. 1. С. 113–114, 119, 120. ^

Искушения в пустыне Христа Спасителя

Искушению подвергаются после посвящения не только пастыри, но подвергался им и Пастыреначальник. Искуситель в самом начале пастырского служения Христова попытался разрушить все Его пастырское дело.Тотчас после Крещения Дух Божий возводит Господа в пустыню Иудейскую. Сорок дней Он искушается от диавола невидимо, а в сороковой день, в момент алчбы,– видимо (см.: Мф. 4, 1–2). Центр первого вражеского искушения – предложения камни сделать хлебом (см.: Мф. 4, 3) – заключался не в похоти плоти и не в попытке вовлечь в излишество. Диавол здесь хотел затемнить сознание Спасителя удовлетворением телесной потребности в момент искушения и склонить Его к своевольному совершению чуда, несвойственного Пастырю, как Ходатаю и Посреднику пред Небесным Отцом. В своих целях искуситель предложил Пастыреначальнику отделить Себя от людей, исключить Себя из доступного вообще человечеству чрез прибегание к власти, присущей Ему, как Сыну Божию. Богочеловек отверг самую основу искушения, слишком маловажную для человеческого духа. Своим ответом (см.: Мф. 4, 4) Он показал, что исполнение воли Божией составляет смысл всей человеческой жизни.Сразу поняв твердую опору Спасителя в воле Отчей, диавол сопровождал Его в Иерусалим на кровлю храма и предложил Ему броситься вниз, блеснуть Своей чудодейственной силой и выставлением Своей воли нарушить волю Божию. Спаситель отражает его своим желанием исполнять только действительную волю Божию (см.: Мф. 4, 5–7). Наконец, искуситель предлагает Господу Иисусу Христу воздать поклонение ему, диаволу, и обещает за это дать Господу славу всех царств земного мира (см.: Мф. 4, 8–9). Эта власть то же, что власть без коренного сердечного исправления людей Голгофской жертвой, без успокоения их независимостью от земного зла познанием Отчей любви. В данном случае слышится предложение искусителя Христу начать пастырское служение с конечных целей человеческой жизни обманным путем. Между тем на горе искушений еще не наступило Царство Божие, бывшее задачей дальнейшего пастырства Христова. Диавол ясно увидел тогда, что его искушение ни к чему не поведет, так как Господь соберет в Свое стадо без потворства и угождения их страстям, но потре-бует от них свободного подчинения Небесному Отцу, какое проявил Сам в искушениях.И, окончив всё искушение,– заключает Евангелист эту повесть,– диавол отошел от Него до времени (Лк. 4, 13). Искушение именно всё, потому что объяло три оружия: человека, среду и диавола в целях соблазна. Окончилось оно до времени, так как позднее диавол искушал Господа чрез ближайших учеников,– Петра, наименованного в момент искушения сатаной (ср.: Мф. 16, 23), и Иуду, названного диаволом (ср.: Ин. 6, 70). Названия эти приписывались Апостолам ввиду действия чрез них сатаны. После победы над темным диавольским коварством Спаситель начал Свое пастырское делание. Каждое из трех искушений, направленных на разрушение Христова подчинения Отчей воле, заключает в себе предложение Господу избрать Себе способом пастырской деятельности Свою волю, несогласную с волей Небесного Отца.Отсюда раскрывается настроение Пастыреначальника как образа настроения пастырей. Оно состоит в уничтожении собственного "я" до слияния его с волей Божией, в отказе от уступок и увлечений самолюбием и в предпочтении воли Божией воле своей. Вся жизнь пастыря с постоянным выбором между добром и злом есть искушение. Бывают в пастырской жизни и моменты особенно критические по силе ощущения и ослаблению энергии.

Виды пастырских искушений