Помимо знака, с которым ее предполагают связанною, что такое непогрешимость? Это внутреннее чувство истины, всегда тождественное с собою, как сила, пребывающая в состоянии скрытом или деятельном. Отрицать эту силу значило бы признать, что врата адовы могли бы одолеть Церковь Божию [1], или, другими словами, это значило бы предать на произвол случая будущность христианского человечества.

Слово "деятельное" предполагает способность проявляться каким-либо образом, и я сомневаюсь, чтобы в этом смысле она могла стеснять свободу. Слова Писания: "Дух Божий дышит, где хочет" [2] - не означают, чтобы Он сам существовал только под условием не проявляться; они не означают также, что всякий предмет, подлежащий чувствам, есть в одинаковой степени прямое проявление Духа; они означают, напротив, что Дух проявляется, и что Он это делает со всею свободою, - или, другими словами, что всякая форма, всякое действие, всякое слово может по Его избранию служить Ему орудием. Почему же, - возвращаясь к Церкви, - предположим мы, что она не может быть иною, как невидимою, т.е. лишенною способности проявляться, или же, напротив, привязанною в применении этой способности к одной осязательной и видимой форме с исключением всякой другой?

Между тем вопрос всегда сводится именно к этим двум терминам: Церковь как отвлеченность или Церковь как авторитет, распознаваемый по внешнему знаку. Признаете же вы, однако, одно произведение Церкви, как нравственного существа, всегда тождественного с собою, или, другими словами, непогрешимого - одно единственное, именно известный изборник летописей, проповедей, стихотворений и посланий, которому вы даете название Писания. Почему же одно это проявление с исключением всякого другого? Почему автор Писания, который не есть ни Моисей, ни св. Лука, ни св. Павел [3], а Церковь [a] (?) [4], потерял бы слово, как только книга окончена?

Я не настаиваю на этой стороне вопроса, которую считаю достаточно выясненною, но я должен объяснить вам причины, заставляющие меня отвергать внешний знак во имя Церкви... Предполагают вообще, что между латинскою церковью и нашею разногласие здесь состоит в том, что одна принимает за орган божественного вдохновения (?) [b] особу преемника св. Петра, тогда как другая приписывает ту же силу совокупности епископов, соединенных во вселенский собор. Таким образом, с обеих сторон было бы признание внешнего знака в принципе и разногласие лишь относительно факта.

Признаюсь, что я сам долгое время держался этого учения, но по зрелом размышлении оставил его. Что меня сначала поразило, это то, что на этой почве мы всегда были побиваемы папистами. Если только допустить этот принцип, - они одни последовательны, предлагая в качестве знака определенную личность, видимый характер которой бесспорен.

Приглядываясь ближе, я заметил, что никогда Церковь не усвояла заранее никакому собору характера вселенскости. Никогда она не говорила: такое-то учение истинно, потому что его провозгласил такой-то вселенский собор; напротив, только признавши учение истинным, она усвояла формулировавшему его собранию титул вселенского. Если понадобится, я берусь доказать, что не существует никакого юридического указания, по которому можно было бы различить вселенский собор, как орган непогрешимости, от всякого другого собрания епископов. Этого указания - никто его даже не искал, и в этом отношении нельзя не признать огромной важности Флорентийского собора.

Мы его отвергаем, и однако же торжественность созвания, число присутствовавших епископов, громадное большинство принявших постановления, исчезающее меньшинство протестовавших, все это, казалось бы, оправдывало притязания на абсолютный авторитет. Провидению как будто было угодно, чтобы в этом достопамятном собрании все внешние знаки отсутствовали у истины и поставили бы себя в услужение заблуждению.

Дух Божий не отвлеченность. Он существует и проявляется; Он говорит и действует. Ищите Его добросовестно, ищите Его всегда, и вы узнаете Его между всем (что не есть Он). Если же, в утомлении, вы возмните актом внешнего подчинения удовлетворить гласу вашей совести, которая хочет, чтобы все ваше существо прониклось истиной, Дух Божий уклонится от вас, и вы очутитесь перед каким-нибудь идолом. Вот, кажется мне, поучение, которое вытекает из всей истории Церкви [c].

Усердно прошу вас, дорогие мои, тщательно продумать это небольшое, но многосодержательное письмо, подтверждающее, как вы легко, полагаю, заметили, рассуждения Ю.А. Колемина, с которыми вы познакомились в предыдущем моем письме к вам. Оба автора, очевидно, стоят на одном основании, которое, нужно думать, положено было третьим поборником православия, Алексеем Степановичем Хомяковым. Уместно вспомнить здесь следующие строки этого славного борца с римским еретическим расколом:

"Бывали соборы еретические, каковы, например, те, на которых составлен был полуарианский символ [7]; соборы, на которых подписавшихся епископов насчитывалось вдвое более, чем на Никейском, соборы, на которых императоры принимали ересь, патриархи провозглашали ересь, папы подчинялись ереси [8]. Почему же отвергнуты эти соборы, не представляющие никаких наружных отличий от соборов вселенских? Потому единственно, что их решения не были признаны за голос Церкви всем церковным народом, тем народом и в той среде, где в вопросах веры нет различия между ученым и невеждою, церковником и мирянином, мужчиною и женщиною, государем и подданным, рабовладельцем и рабом, где, когда это нужно, по усмотрению Божию, отрок получает дар ведения, младенцу дается слово премудрости, ересь ученого епископа опровергается безграмотным пастухом, дабы все были едино в свободном единстве живой веры, которое есть проявление Духа Божия" [9].

Наконец, мысль об отсутствии в Церкви общеобязательного иерархического авторитета в вопросах веры мы встречаем в известном послании восточных патриархов от 6-го января 1848 года [10]. Вот что провозглашено было вслух всего мира высшими иерархами Востока:

"У нас ни патриархи, ни Соборы никогда не могли ввести что-нибудь новое, потому что хранитель веры у нас есть самое тело Церкви, т.е. самый народ" [11].

Отвергая, в частности, горделивые претензии римского епископа на непогрешимость, восточные патриархи поучают: "он (т.е. римский епископ. - М.Н.) не Апостольским исповеданием своим украшает свой престол, но апостольским престолом старается доказать свое достоинство, а на самом деле это иначе ...> Научают нас св. Отцы, чтобы мы судили не о Православии по святому престолу, но о самом престоле и седящем на нем по соборным постановлениям и определениям и по исповеданию веры, т.е. по Православию неизменно содержимого учения" [12].

Перехожу к церковно-историческим примерам, которые должны подтвердить и уяснить вышеизложенные рассуждения и умозаключения (настоящего письма и предыдущего).