Церковь Фессалоники дала не только новых сподвижников Павлу из числа бывших язычников, но и была первой, которая испытала притеснения от римских властей. Начало им положили начальники местной синагоги.

Люди эти скоро убедились, что Павел и Сила представляют не просто одну из иудейских сект, а какое-то новое движение, которое активно привлекает язычников, и в то же время оно не языческое, а опирается на Библию.

Понимая, что они упустили момент принять меры против еретиков внутри собственной общины, начальники подкупили сброд, слонявшийся у гавани, и всевозможных "негодных людей", готовых всегда пошуметь на улицах, чтобы те подали жалобу на миссионеров. Толпа, узнав, что Павел и Сильван живут у некоего иудея Ясона, вломилась к нему, требуя их выдачи. Но, поскольку проповедников там не оказалось, схватили самого Ясона и с криками повели к городским властям. Его обвинили в том, что он дал приют людям, которые сеют смуту по всему государству. На первых порах магистрат ограничился тем, что отпустил Ясона под денежный залог, но впоследствии начал репрессии против сторонников нового учения. "Вы стали, братья, - писал ап.Павел, - подражателями церквей Божиих в Иудее, потому что выстрадали от соплеменников то же, что и они от иудеев"5.

Не желая, чтобы миссионеры были арестованы, фессалоникийские христиане ночью отправили их в Верию, городок, находившийся километрах в десяти от порта. Тамошние иудеи были, по выражению Луки, "благороднее фессалоникийских". Они "приняли слово со всяческим усердием", и многие из них обратились. Однако враги не собирались оставлять Павла в покое. Они послали своих людей в Верию, чтобы помешать проповедникам. Там применили уже испытанный метод - подстрекательство горожан. Апостол сознавал, что верийские христиане еще нуждаются в наставниках, поэтому он поручил их Сильвану и Тимофею, а сам в сопровождении группы македонян направился на восток к морскому берегу.

Из Деяний не ясно, хотел ли он сбить преследователей с пути или действительно решил продолжать путешествия морем6. Но так или иначе он достиг Греции, которая у римлян именовалась провинцией Ахайя.

Поражение в Афинах

Если в Македонии апостол встретился с новым для него латинским миром, то Афины, куда он пришел поздней осенью 50 года, должны были поразить его еще больше. Это была уже истинная Эллада, без чужеземных примесей, гордая своим великим прошлым. Правда, пора ее расцвета осталась далеко позади. Междоусобицы и нашествия завоевателей разорили страну, население поредело и обнищало. Проходя по узким грязным переулкам Афин мимо обшарпанных одноэтажных домов, Павел повсюду видел печать упадка. Только окруженная кипарисами седая скала Акрополя господствовала над городом, напоминая о славе героических времен.

Впрочем, Тарсянину слава эта мало что говорила. Он с самого начала почувствовал себя в Афинах неуютно и, отпуская провожатых, настоятельно просил их, чтобы Сила и Тимофей пришли за ним следом - по возможности скорее. Он уже давно не жил один, да еще в чужом городе, и привык, чтобы рядом с ним всюду были спутники.

В ожидании друзей, тревожась за судьбу дорогих его сердцу македонских общин, Павел уныло бродил по Афинам. В центре города буквально на каждом шагу он видел статуи богов и героев, все еще величественные, несмотря на потускневшие краски. У апостола они, однако, не вызывали ничего, кроме возмущения. Никогда еще символы язычества не обступали его таким плотным кольцом. В довершение всего он ощущал, что снова приближается приступ его хронической болезни.

Тем не менее апостол долго не мог оставаться в бездействии. Нужно было сделать попытку и в этом городе идолов.

Встреча с евреями в маленькой афинской синагоге прошла мирно, но бесплодно. Больше заинтересовала Павла Агора, главная площадь Афин. Он наблюдал, как по ней группами прохаживались студенты и "туристы", как философы и ораторы, расположившись в тени портиков, собирали слушателей. Это был своего рода древний Гайд-парк, место свободного обмена мнениями.

Хотя философский гений Афин к тому времени поблек, имена и книги великих мудрецов здесь не были забыты. Их наследие изучали, вокруг их идей велись споры. Когда-то в этом городе жили и работали Анаксагор и Сократ, Платон и Аристотель. Они размышляли о тайнах природы, познании, Высшем Начале, о бессмертии души, о добродетели. Потом их сменили стоики и эпикурейцы, больше интересовавшиеся практическими моральными вопросами морали; скептики и киники, которые подвергали осмеянию все привычные устои. Но в то время, когда в Афинах оказался апостол Павел, там уже не было значительных философов. Усталость мысли проявилась и в самом подходе к проблемам. Красивую фразу стали ценить больше, чем глубокую и оригинальную идею. Философские диспуты, не затихавшие на Агоре, походили скорее на словесный спорт. Лука, видимо хорошо знавший столицу Ахайи, метко обрисовал основное настроение умов, падких на интеллектуальную моду. По его словам, афиняне и посещавшие город иностранцы "ничем другим не заполняли свой досуг, как тем, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое".

Не без смущения отважился Павел войти в контакт с этой публикой, исполненной снобизма и склонной к язвительным шуткам. Сам того не подозревая, он последовал примеру Сократа: начал гулять по Агоре и вступать в разговор со случайными людьми. Через несколько дней им заинтересовались последователи стоической и эпикурейской школ. Они заметили, то Павел знаком с некоторыми элементами их доктрин7. Но основной дух его бесед показался афинянам настолько странным, что они не могли взять в толк, чему он учит.

- Что хочет сказать этот болтун? - насмешливо спрашивали одни.