В нижней церкви нашего Флорентийского храма мне показали чудный иконостас, который попал сюда из домовой церкви фон Дервиз, владельца прекрасной виллы под Флоренцией. Иконостас лежал без употребления. Мелькнула мысль: вот бы его купить для Сергиевского Подворья! И тут же надежда, что какой-нибудь благотворитель его для нас выкупит. Что же? Не успел я вернуться из Италии в Париж, является ко мне молодой человек, скромного, смиренного вида, несколько удививший меня манерой припадать передо мной на одно колено. "Верно, обыностранился…" — подумал я. Он назвал свою фамилию; я имел основание отнестись к нему доверчиво. Молодой человек сказал, что до него дошли слухи о моем желании купить иконостас, и заявил, что он хочет его выкупить и пожертвовать. "Надо облегчить совесть… я хотел бы в память матери…" Он пригласил меня к себе на завтрак. Я в сопровождении о. Иоанна (Леончукова) посетил доброго молодого человека. Жил он под Парижем в собственном домике рабочего типа. У него недурная библиотека. Он показывал нам портрет своей матери. Мы у него совершили панихиду и позавтракали. Все говорило за то, что его намерение помочь нам искренно, а осуществление ему материально посильно. Он попросил меня дать ему письмо на имя о. Стельмашенко, в котором я бы рекомендовал его как покупателя. Я согласился. Желая овладеть доверием о. Стельмашенко, молодой человек прямо въехал в его квартиру и поселился, как добрый знакомый, как друг. Ради благотворительной цели продажа иконостаса состоялась по очень низкой цене (7000 франков), а прихожане прибавили еще к иконостасу иконы и лампады… — на доброе дело! Упаковку и отправку имущества молодой человек произвел через транспортную контору с необычайной быстротой и ловкостью в отсутствие о. Стельмашенко, и лишь только все из церкви было вывезено — пропал… О. настоятель тщетно ждал его возвращения — наконец пошел справиться в транспортную контору — и что же? Оказывается, все ящики направлены в Париж, но не нам… Я получил отчаянную телеграмму от о. Стельмашенко. Иконостаса мы так никогда больше и не видали…

После о. Стельмашенко я перевел из Лондона во Флоренцию о. Лелюхина. К сожалению, и здесь несчастный о. Лелюхин с горя не справился со своим служением.

Наш приход во Флоренции по составу аристократический. Главную роль играет прихожанка, попечительница храма княгиня М.П.Абамелек-Лазарева, миллионерша, владелица чудесного поместья Pratolino. Ее управляющий, по фамилии Галка, тип московского приказчика, был церковным старостой; потом он принял католичество, сбрил седую бороду и вынужден был должность старосты оставить; однако нашими церковными делами он продолжал интересоваться и всячески старался воздействовать на княгиню, чтобы она взяла о. Лелюхина под свою защиту…

Приход во Флоренции долго меня мучительно тревожил. Потом все понемногу устроилось. Бывший член Государственной думы князь Куракин после нескольких лет тяжкого эмигрантского существования приблизился к Господу настолько, что я посоветовал ему принять священство. Я направил его сначала в Милан, а потом во Флоренцию. Он взял приход в руки, сумел его поднять. Княгиня Абамелек-Лазарева сначала была в оппозиции, а теперь примирилась с новым настоятелем и с новым старостой.

Экономически приходу было до сих пор неплохо, но потом он лишился довольно крупной суммы дохода: в крипте храма, в усыпальнице, покоились останки королевы эллинов Софии (сестры Вильгельма II) и короля Константина; за эти гробницы греки нам платили 7000 франков в год. Осенью 1936 года гробы перевезли в Афины.

В Бари у нас были еще недостроенные церковь и дом для паломников — имущество нашего Палестинского общества, богатейшей организации, раскинувшей свои центры в Сирии и по всей Палестине. Наши паломники в благочестивых своих странствиях направлялись и в Бари.

Во время моей поездки по Италии (в 1924 г.) я посетил Бари. Мне хотелось отслужить молебен у самых мощей святителя Николая. Ксендзы не позволили: "Мы не имеем права разрешить… надо обратиться к епископу". Епископ ответил уклончиво: "Не от меня зависит, надо запросить Рим…" Я послал телеграмму в Рим, прождал два дня — ответа не последовало. Я помолился у святых мощей и направился в Рим.

"Вечный город" произвел на меня незабываемое впечатление. Сколько памятников христианской древности! Величие непобедимой силы христианства нигде так не чувствуешь, как в Риме, особенно в катакомбах. Кучка бесправных рабов, бедняков, последних нищих… скрывавшаяся во мраке пещер, совершая святую Евхаристию на гробах мучеников, накопила такую духовную силу, такую мощь, что, хлынув из подземелий в мир, опрокинула твердыню Рима. Воинственная римская государственность, грозная, непобедимая, вынуждена была склониться к подножию Креста. Когда ходишь по Риму, живо ощущаешь "поток времен", историческую эволюцию культур. Античная культура, христианство первых веков, средневековая с расцветом и упадком папства, Ренессанс, наконец, культура нового времени… — все осязательно представлено, все запечатлено в памятниках зодчества, скульптуры, живописи, прикладного искусства. Одна культура наслаивалась на другую. Как примечательна хотя бы церковь Supra Minerva — храм Пресвятой Девы, воздвигнутый над древним языческим храмом богини Минервы… Я побывал и в соборе святого Петра. Впечатление величия, а духовного, молитвенного настроения нет.

В Риме (в 1924 г.) у русских собственной церкви еще не было, для богослужений нанимали зал в одном благоустроенном доме. (Впоследствии русская колония устроила церковь в особняке, унаследованном по завещанию от графини Чернышевой.) Служил архимандрит Симеон, хороший, вдумчивый монах; впоследствии из личной преданности митрополиту Антонию он перешел к "карловчанам", но не считал Карловацкий Синод канонически полномочным органом церковного управления и от продвижения во епископы неизменно уклонялся.

Во время моего пребывания в Риме у меня завязались отношения кое с кем из католиков. Ко мне явились князь Александр Волконский, о. Абрикосов и нареченный во епископы монсиньор д’Эрбиньи (d’Herbiny), директор Institut Pontificale Orientale, где культивируется и по сей день так называемый "восточный обряд". Поднялся вопрос о соединении Церквей, и между нами произошел следующий диалог:

— Как вы, Ваше Высокопреосвященство, к этому относитесь?

— Святая идея, — ответил я, — но история наложила на этом пути столько камней… Прежде чем говорить о соединении, надо путь расчистить, все камни удалить.

— Какие камни?

— А ваша пропаганда, — вербовка душ… Вы поступаете неправильно. Когда это касается взрослых, — не горюю: они имеют свою совесть, сами за себя отвечают; но когда вы улавливаете "малых сих" в приютах, в школах… — это недопустимое насилие над детскими душами.