Помещение церкви в Монруже весьма скромное. В нижнем этаже устроили церковь, в верхнем отвели одну комнату под школу, а другую отдали батюшке. Средств на содержание священника у прихода почти нет; каждая хозяйка приносит ему что может и оставляет свое приношение у двери его комнаты. Я умилялся апостольским нравам; сперва умилялись и прихожане, потом среди них начались трения, поднялся ропот: "Батюшка немец… батюшка протестант… и зачем матушка за регента? как смеет нас иностранка учить!.. Мы сами знаем…" Много натерпелись батюшка с матушкой, много перестрадали… Видя их скорбные глаза, я старался их поддержать. Конфликт объясняется привычкой русских людей к священнику-бытовику, новизной и некоторой чуждостью им того типа батюшки, который являет о. Бахст. Пастырская ревность у него громадная, а считаться с нашими привычками он не умеет. Проповедь его длится час, а прихожане длинных проповедей не выдерживают — уходят курить, нервничают… Не в меру повышенное представление о своем настоятельстве тоже не отвечает нашим представлениям о батюшке, и авторитетное заявление О.Валентина: "Я — сказал…" не производит желаемого впечатления. Постепенно недоразумения сглаживаются. О.Бахст побеждает кротостью, самоотверженностью, бескорыстием и терпением. Вообще о. Валентин достойный батюшка, чистой души, пламенного духа.

По собственной инициативе о. Валентин открыл приписную общинку в Плесси-Робинзон. Там предполагают создать церковку благолепную. Один из прихожан, столяр, по воспоминаниям о церкви в своем кадетском корпусе, спроектировал ее, задумав устроить в ней разукрашенный иконостас. О.Бахст разнес проект: "Безвкусица! Нам сейчас катакомбы нужны, не разукрашенные церкви!.." Прихожане ворчат и плачутся: "Зачем катакомбы? Мы не хотим в катакомбы!.."

Постепенно организовался самостоятельный приходик с постоянным священником (первым его настоятелем был протоиерей о. И.Лелюхин), и началось спешное устроение церкви в здании старой мэрии — помещении, предоставленном французами бесплатно.

К весне 1937 года храм был уже устроен и украшен. 26 мая я вместе с благочинным о. Д.Троицким посетил Плесси-Робинзон и служил молебен перед иконой Иверской Божией Матери, покровительству которой храм посвящен.

Сен-Морис

В этом предместье Парижа скопилось много русских. Храма нет, и до ближайшего священника далеко. Состояние колонии плачевное: некрещеные дети, семьи в развале… Ф.Т.Пьянов натолкнулся на все эти прискорбные явления и доложил мне. Я стал посылать священников: сперва о. Шпортака (приехавшего из Польши), потом о. Лелюхина и иеромонаха Игнатия (Богословского Института). В Сен-Морисе сняли помещение для церкви — студию со стеклянным потолком и при нем комната-конура для священника. Церковь устраивали сами прихожане. Нашлись среди них столяры, плотники, резчики, живописцы. Конура оказалась нежилой: в холод от топки образовывался пар и буквально нечем было дышать. Я указал на это обстоятельство, тогда прихожане ассигновали деньги на наем комнаты для священника.

Рядом с приходом, по примеру Клиши, организовалось "Национальное объединение", поставившее себе целью иметь собственную школу, библиотеку и независимо от прихода вести широкую просветительную работу — устраивать лекции, диспуты, литературные вечера, концерты… Сейчас же (совсем как в Клиши) завязался спор: церковь при "Национальном объединении" или "Национальное объединение" при церкви? Разумеется, обе организации — братские, существовать они должны параллельно, друг друга не поглощая, друг другу помогая; а церковь и школа остаются вне этих параллельных линий, они должны объединять дружные усилия и "культурников", и "церковников". О.Игнатий, недостаточно толковый настоятель, нормальных отношений с "культурниками" наладить не сумел, и вследствие этого мелочи приобрели неподобающее им значение. Так, например, "культурники" устроили танцы в богослужебные часы, а о. Игнатий сказал с амвона: "А вот безбожники во время службы танцуют…" "Культурники", задетые за живое, обиделись: "Как… мы-то безбожники?!" Дабы впредь избежать поводов к столкновениям, я поставил о. Игнатия под ответственное руководство владыки Иоанна (Леончукова). На освящение дома "Русской национальной культуры" "Объединение" пригласило меня и (чтобы обойти о. настоятеля) благочинного о. Д. Троицкого. Недавно я ездил на освящение с преосвященным Иоанном и о. Игнатием и старался растолковать членам "Объединения" норму их взаимоотношений с приходом: члены "Объединения" входят в приход, а прихожане — в "Объединение"; русская культура построена на церковном основании, и русскую душу нельзя понять без исторического православия. Указывал на пример старообрядцев, которых много в Жуанвиле, где есть у них церковь и священник; потому они и крепки в своих национальных началах, что глубоко преданы своей Церкви. Слушали, видимо, с удовольствием, но боюсь, не обиделись бы "церковники", что я поехал в "Объединение" к "культурникам"…

Исси ле Мулино

Церковь в Исси ле Мулино возникла благодаря усердию русских инвалидов. Поначалу в большие праздники по их просьбе Епархиальное управление посылало им священника; эти праздничные службы стали привлекать местных православных жителей. Тогда, в 1937 году, инвалиды устроили в своем помещении маленькую церковь и просили дать им постоянного священника. Я назначил о. Жуанни. Просуществовала эта домовая церковь всего два года. В 1939 году она закрылась.

Севр

16 ноября 1938 года я освятил новый храм в "Доме отдыха" имени протоиерея о. Георгия Спасского. Дело построения этого храма имеет свою историю, связанную с тем, что тело почившего о. протоиерея до сих пор остается не преданным земле [181]. Четыре года оно стояло в нижней церкви нашего Александро-Невского храма. Пылкие, истерические поклонницы почившего создали культ его имени, собирались у гроба, украшали его цветами, некоторые у гроба даже исповедовались и т. д. Создавалась нездоровая атмосфера кликушества. Я несколько раз требовал погребения тела; мне обещали, но потом обещания не исполняли; выведенный из терпения, я настоял, чтобы оно было исполнено. Тогда поклонницы перевезли гроб в усыпальницу при одном протестантском храме в Париже. Бедный о. протоиерей! Каким мытарствам подвергли его тело неразумные поклонницы…