— Да вы же незамужняя!.. — запротестовали спутницы.

— Ах да, действительно, я не была замужем… — смущенно сказала бедная старушка.

Диаконом в "Русском доме" до самой своей смерти был о. Евгений Вдовенко, не ладивший с о. Троицким, но мирно уживавшийся с престарелым и часто болевшим о. Калашниковым. В помощь больному настоятелю я дал молодого священника — врача Льва Липеровского.

Врачом "Русского дома" официально числится Е.Н.Бакунина [182].

С "Русским домом" в Sainte-Genevieve des Bois связан проект особого храма на русском кладбище, отведенном специально для русских местной французской администрацией.

Уже много старичков и старушек покоилось на кладбище [183]. Часто русские предпочитают хоронить своих близких в Sainte-Genevieve, а не на парижских кладбищах потому, что здесь постоянно творится православная молитва и как-то приятнее лежать среди своих соотечественников. К сожалению, юридически оформить проект построения этого нового храма нам не удавалось. Местные власти не разрешали строить церковь на самом кладбище. Тогда был приобретен небольшой участок земли рядом с кладбищем для построения на нем храма во имя Успения Божией Матери.

Образовался строительный комитет под моим председательством; главными деятелями комитета были: княгиня Вера Кирилловна Мещерская и Михаил Михайлович Федоров. Первая благодаря своим широким связям, главным образом с иностранцами, привлекала крупные пожертвования, а второй организовал очень широко сложное дело собирания пожертвований среди эмиграции.

Самое дело построения храма, план и его осуществление, было поручено художнику-архитектору Альберту А.Бенуа, который построил храм-памятник на могилах русских воинов на кладбище в Sainte-Hilaire le Grand (близ Мурмелона). Архитектор Бенуа — замечательный человек не только как художник, но и как нравственная личность: скромный, до застенчивости, бескорыстный, самоотверженный труженик, он совершенно безвозмездно отдает Святой Церкви свой огромный труд. Храм Sainte-Genevieve он спроектировал в новгородском стиле XV и начала XVI века. Это было и очень красиво и идейно связывало нас с Матерью Родиною — святой Русью.

По мере продвижения постройки шел сбор пожертвований. М.М.Федоров развил удивительную энергию. Я едва успевал подписывать воззвания, а также письма с выражением благодарности за всякую жертву, как бы она скромна ни была. Только неутомимой энергией М.М.Федорова можно объяснить успех дела: в течение одного года мы собрали среди бедной эмиграции около 150000 тысяч франков. Настоящее чудо!

9 апреля 1938 года была закладка храма, а летом 1938 года началась его постройка. Она шла очень быстро. В ноябре 1938 года он был уже вчерне готов и мы поднимали на него крест. Летом 1939 года около храма появились две новые постройки: звонница, также в новгородском стиле (впоследствии с шестью колоколами [184]), и домик для священника и церковного сторожа. Тогда же было устроено центральное отопление. Теперь оставалось только закончить роспись внутренности храма и установить иконостас.

Роспись храма взял на себя тоже художник-архитектор А.А.Бенуа. Он начал свою работу в марте 1939 года и безвозмездно трудился над этим делом вместе со своею женою. Бедная женщина едва не погибла, поскользнувшись на неустойчивой лестнице. Только в конце работы ему стали помогать некоторые женщины-доброволицы и граф Г.А.Шереметев, который поселился при храме в смиренном звании псаломщика. Искусный каллиграф и знаток славянского письма, он сделал надписи, которые понадобились при внутренней отделке храма. Прекрасный иконостас был расписан обществом "Икона". Столярные работы по сооружению иконостаса и проч. выполнены инженером-технологом И.М.Грековым в мастерской при "Русском доме".

Работы по росписи храма задержали день его освящения, которое сначала предполагалось сделать в Успение, а потом отложили до 1/14 октября и приурочили к празднику Покрова Пресвятой Богородицы. В это время по болезни я проживал в "Русском доме" и очень тревожился, смогу ли я по состоянию своего здоровья (глухота и общая слабость) совершить чин освящения, очень красивый и очень продолжительный. В дни, предшествовавшие освящению, я плохо слышал и у меня был столь мне знакомый припадок рвоты, продолжавшийся с вечера до полуночи. Но накануне праздника мне стало легче настолько, что я решил совершить освящение во что бы то ни стало и поехать ко всенощной; шел сильный дождь; возвращались в темноте и в слякоть. "Как-то будем завтра совершать освящение?" — с тревогой думал я. Ночью спал плохо, не давала покоя мысль о завтрашнем дне…

К утру дождь перестал. Было свежо. Самочувствие удовлетворительное. Когда поехал в церковь, погода уже разгулялась. Слышал я в то утро хорошо.

Вхожу в храм, уже расписанный и освобожденный от лесов… "Боже, как хорошо, дивно!.." — невольно вырвалось из души. Так поражен был я красотою храма… С бодрым духом, с благоговением приступил я к освящению. Когда со святыми мощами пошли свершать крестный ход вокруг храма, брызнули на нас яркие лучи солнца и еще больше подняли настроение. Трепетало сердце, когда я при входе в храм, пред закрытыми дверями, возглашал вдохновенные слова псалма: "Возмите врата князи ваша и возмитеся врата вечная, и внидет Царь славы", а певчие изнутри вопрошали: "Кто есть сей Царь славы?" И растворялись двери, и я со словами: "Господь сил, той есть Царь славы" вошел в освященный храм, неся на главе святые мощи… Сколько я в своей жизни освятил храмов (думаю, не менее ста) и всякий раз не могу без трепета душевного переживать этот дивный момент… Ясное, почти летнее солнце светило в узкие окна храма до самого конца богослужения. У всех настроение было светлое, приподнятое, "точно на Пасху…", как выразилась одна старушка.