О.Ктитарев большого влияния на приход не имел; считал его не по себе и стремился в Париж. И я скоро, в 1928 году, назначил его в Бийанкур [201], а в Коломбель послал священника Михаила Соколова, окончившего Богословский Институт. О.Михаил — прекрасный священник-идеалист, готовый всю душу отдать пастве. Матушка его тоже редкая: тактичная, просвещенная, умная, оказывающая доброе влияние и на своего мужа и на весь приход. Первое время о. Михаилу было тяжело. Многое, чему он бывал свидетелем, его по молодости лет удручало. Он приезжал ко мне и со слезами рассказывал, какое равнодушие, какое невнимание к церкви наблюдается среди русской колонии, какое пьянство… "Служишь постом в пустой церкви, доносятся пьяные, грубые песни, раздается под окнами нарочитая, во всеуслышание, отвратительная ругань…" И все это безобразие о. Михаил с Божией помощью преодолел. Теперь прихода не узнать. Благоустройство, благонравие, просветительные организации. Открыта школа для детей. Храм во имя Преподобного Сергия Радонежского окружен прекрасным цветником, с тропическими растениями, с клумбами… Завод дал еще кусок пустыря, чтобы его обработали. Приход на церковной земле выстроил "Русский приходский дом". Еще раньше здесь же была устроена колокольня, приобретены колокола; в нижнем этаже колокольни помещается библиотека, комната для заседаний Приходского совета и комната для сторожа. О.Михаил пользуется полным уважением прихожан и заводского управления. Он умеет умиротворять, сглаживать углы и обходить "камни преткновения". Когда параллельно общей приходской школе прихожане-казаки открыли свою, станичную, — о. Михаил, не споря с сепаратистами, начал обучать детей в обеих школах.

Недавно, осенью 1936 года, я был приглашен на торжественное празднование десятилетия прихода, и в ознаменование юбилея прибили при входе в церковь мраморную доску. На торжестве присутствовали все главные инженеры завода, давшего средства на постройку церкви. Много лестных отзывов наслышался я от них о батюшке, о прекрасном храме, о русских тружениках…

О.Михаил пригласил отличного живописца, который украсил всю церковь стенными иконами. Главная икона — изображение в рост человеческий Преподобного Сергия Радонежского; вокруг нее небольшие иконы его учеников: каждая из них дар, принесенный Коломбельскому храму монашествующими друзьями о. Михаила из Богословского Института. Инженер Григорьев, один из главных тружеников по постройке храма, опоясал церковь тропарем Преподобному Сергию, написав его славянской вязью.

Вокруг Коломбеля возникло много общинок: в Гавре, Руане, Довилле, Диве и т. д. Летом о. Михаил разъезжает по всем этим местам, посещая паству своего обширного приходского района… (см. примеч. с.447.)

Канн ля Бокка (Альп Маритим)

О возникновении этого маленького прихода я уже говорил [202]. Отделившись от Канн, в наемном помещении прихожане устроили прекрасную церковку в русском стиле имени святого Тихона Задонского. Настоятель о. Алексей Селезнев, батюшка хороший, пользующийся уважением своих немногочисленных прихожан, держится крепко вместе со своей маленькой паствой, противостоя "карловчанину" о. Остроумову, настоятелю Каннской церкви, которого "карловчане" в 1936 году сделали архиереем. В этом году я сделал о. Алексея протоиереем.

Тулон

Сначала в Тулоне возникла община и приписалась к Марсельскому приходу. Основание ей положил о. Брилев [203]. Потом она зажила самостоятельно. Я послал тулонцам о. Михея. По рождению русский, он принял католичество, учился у бенедиктинцев в Амэй (Бельгия), где его воспитали в "восточном обряде". Несколько "амейцев", в том числе он, Бальфур… — перешли в православие. О.Михей принял монашество. По психологическому складу фантазер с уклоном к авантюризму, он сперва служил в обители "Нечаянная радость", но его свободолюбие наткнулось на строгую уставность игуменьи м. Евгении — возникли недоразумения, и я отослал о. Михея в Тулон.

Там он сейчас же приступил к устроению церкви. Отыскал помещение в старой, предназначенной на слом, тюрьме и устроил премилую церковку и при ней комнатку для себя. Политические его тенденции нашли отражение в некоторых деталях церковных украшений: флаги, знамена, двуглавые орлы над алтарем… Поначалу прихожанам он понравился, некоторые лица, особенно дамы, увлекались его фантазиями — католическими выдумками и вообще католическим оттенком внешних и внутренних церковных отношений с паствой; Но вскоре увлечение поостыло, даже сменилось возмущением: католик!.. иезуит!.. католический шпион!

Как раз в это время сорганизовалась партия русских переселенцев в Парагвай. Они подыскивали водителя. На эту роль о. Михей со своими авантюристическими наклонностями был подходящим человеком. Он быстро очаровал своих будущих спутников. Мы отслужили молебен, о. Михей сказал прочувственное "слово", переселенцы плакали, прощались… Доехали до Парагвая не все. О.Михей с дороги писал о тяжелых перипетиях далекого путешествия. Он добрался до Рио-де-Жанейро, завязал отношения с местным протоиереем о. К.Изразцовым, потом оказался в какой-то неясной юрисдикции. "Я объединяю вас и карловчан…" — писал он мне и прислал фотографическую карточку, на которой он снят в каком-то непонятного покроя белом одеянии… С тех пор я не имею о нем никаких сведений.

Временно я приписал пустующий Тулонский приход к Марселю, а потом вновь сделал его самостоятельным, направив туда о. Михаила Яшвиля [204]. Однако о. Михаилу было в Тулоне не по силам. Приход он застал разложившийся. Кроткий, смиренный о. Михаил страдал от этого, но помочь беде не мог. За время пребывания его в Тулоне он с увлечением принялся изучать французский флот и достиг в этом направлении блестящих результатов. Любил он в часы досуга и поиграть на виолончели.

Я вернул о. Яшвиля в обитель "Нечаянная Радость" к м. Евгении, а оттуда вызвал о. Илариона Титова. Он был когда-то старообрядческим начетчиком, потом перешел к нам, но раскольничий, миссионерский дух в нем остался. Умный, необразованный донской казак, он был человек со внутренним содержанием, со способностью окружающих людей воодушевлять, а когда надо, и подтянуть. Строгая уставщица м. Евгения была сначала от него в восторге. Он требовал от прихожан дисциплины, и, если после исповеди (накануне вечером) причастницы к началу обедни опаздывали и приходили к Евангелию, он после возгласа: "…со страхом Божиим и верою приступите…" удалялся со Святой Чашею в алтарь. На ропот и жалобы возражал: "Никаких причастниц не было. Причастницы пришли бы к началу обедни, приуготовили бы себя молитвой… Нет-нет, никого не было".