М.Мелания очень добрая женщина, но слабая, подчиняющаяся посторонним влияниям и в монашестве неопытная. По желанию настоятеля Аньерского прихода игумена Мефодия (ныне архимандрит) она превратила свое общежитие в "Дом отдыха" для прихожан этого прихода и в приют для старушек [226]. Все это было бы очень хорошо, но мирские, приходские дела и заботы заполняли всю жизнь, а монашескому подвизанию не уделялось достаточно времени и внимания. На этой почве разлад и начался… Сперва я думал, что всему виною дурной характер одной из монахинь, но потом убедился, что м. Мелания не умеет руководить молодыми инокинями. Когда их духовник, иеромонах Евфимий, очень внимательный к духовной жизни монахинь, также присоединился к оппозиции немонашескому настроению общежития, я пришел к заключению, что завязать здесь хоть маленький, но крепкий узел монашества невозможно.

Тогда у меня созрела мысль — оставить оба эти общежития, на rue Lournel и в Rozay-en-Brie, и создать новый очаг монашества, собрав туда четырех монахинь (Евдокию, Дорофею, Бландину и Феодосию). Сначала я думал поручить это учреждение духовному руководству архимандрита Киприана и устроить его в Париже, потому что о. Киприан был с Парижем связан, будучи преподавателем в Богословском Институте; не мог он уехать и потому, что ему бы пришлось покинуть сплоченную группу своих духовных детей. Долго, несколько месяцев, искали помещение для общежития и не могли найти. Волей-неволей пришлось искать его вне Парижа и дать монахиням в руководители не о. Киприана, а о. Евфимия. Искания были продолжительны; наконец была найдена и снята ферма в Molsenay-le-Grand (S.еt М.) вблизи городка Меlun (по Лионской железной дороге), принадлежащая русскому доктору Ковалю. Дом хороший, но не очень просторный, обширная усадьба: огород, сад, полевая земля, свой лесок — все довольно запущено, особенно надворные постройки; нет центрального отопления, электричества и водопровода (воду надо качать помпой из колодца на дворе). Удобств житейских мало. Но сестры бодры духом; устроили в одной из комнат молельню (потом церковь во имя Казанской иконы Божией Матери) и завели регулярное богослужение; много работают в огороде, приспособляют курятники под кельи, дабы комнаты в доме можно было сдавать платным жильцам; уже взяли одного совершенно парализованного офицера…

Я был в Moisenay, освятил дом и благословил сестер на новоселье. Дай, Господь, молитвами Пресвятой Богородицы, завязать здесь крепкий узел женского монашества в эмиграции. Большое, важное это дело [227].

Скит "Всех Святых в земле Российской просиявших"

В 1930 году я командировал в Реймс иеромонаха Афанасия (Богословского Института) прозондировать почву, нельзя ли там открыть приход. Разведка дала сведения неблагоприятные: русских мало, прихода организовать нельзя. Вместо прихода под Реймсом возник скит.

Основал его о. Алексий (Киреевский), иеромонах, прибывший с Афона в 1925 году. Я направил его в обитель м. Евгении в Гарган-Ливри законоучителем и священником приютской церкви. С м. Евгенией он не поладил, и я перевел его в Бийанкурский приход, где он некоторое время настоятельствовал [228]. Потом он хотел вернуться на Афон, но в тяжбе с "карловцами" Афон склонялся на сторону моих противников, и о. Алексия под предлогом, что он "евлогианин", обратно не приняли. Приходилось думать о том, как бы обосноваться во Франции.

Под Реймсом, около Мурмелон ле Гран, расстилаются громадные пространства Шампани — когда-то, в Великую войну, арена ожесточенных боев. Теперь там неподалеку друг от друга три больших кладбища павших воинов. Наших в этих боях полегло около четырех тысяч человек, и погребены они на одном из кладбищ в двух братских могилах, но много есть и отдельных могил. Французы содержат кладбища в порядке. Раз в году, летом, русская эмиграция устраивала на могилы паломничество. Приезжали представители разных общественных организаций, приглашали духовенство, певчих, украшали могилы венками, цветами, а после панихиды произносили на могилах патриотические речи. Французы считали своим долгом почтить память павших за Францию русских своим присутствием, и в этот торжественный день на кладбище съезжались представители местной администрации и некоторых военных частей, расквартированных под Реймсом, и приходило немало окрестных жителей.

У о. Алексия явилась мысль основать рядом с кладбищем скит с афонским уставом и тем самым создать религиозный центр для молитв об убиенных воинах, а также и для вечного поминовения усопших в эмиграции. Он подобрал двух учеников-послушников: Дмитрия Никитина и Виктора Коротая и, дабы приуготовить их к подвигу, уехал вместе с ними в Прикарпатскую Русь, в монастырь к архимандриту Виталию. По возвращении послушники приняли постриг (рясофор) под именами Иоасафа и Варлаама. На пожертвованные добрыми людьми деньги о. Алексий приобрел в непосредственном соседстве с кладбищем кусочек земли (2 гектара) и построил скромный барак, в котором отвел помещение под церковь.

Устав скита был принят афонский, со всем кругом скитских богослужений (ночное последование служб с 12 часов ночи до 4–5 часов утра и т. д.) — так был основан православный скит во Франции.

В лице братьев Иоасафа и Варлаама [229] о. Алексий приобрел замечательных людей, редких по смирению, послушанию и выносливости. Святые люди. Труд, который взвален им на плечи, непомерно тяжел — обременены они работой до переутомления. Продолжительные скитские церковные службы, молитвенное келейное правило, тягота хозяйства: печенье просфор, работа в огороде, кухня, водовозное послушание (артезианский колодезь вырыли сравнительно недавно, а первые годы воду приходилось возить бочками за четыре версты на ручной тележке). Престарелому о. Алексию при двух трудоспособных помощниках, конечно, со всей сложностью скитского устава справиться трудно. Я упрекал о. Алексия за то, что он переобременяет своих сподвижников непомерным трудом, и убеждал его пересмотреть вопрос об уставе, но, по словам о. Алексия, молодые монахи сами стоят за сохранение его в нерушимости. Этим решением — не изменять устава, думаю, и объясняется то явление, что за 6 лет существования скита ни один из аспирантов, попадавших под начало о. Алексия, искуса не выдерживал и новых пострижешщ за все это время не последовало. Афонский устав рассчитан на многочисленную братию, среди которой распределить все необходимые послушания нетрудно; в нашем скиту они взвалены полностью на 2–3 человек, и физически долго этого не выдержать. Надо понять, что устав применяется к реальным условиям жизни, а потому эти условия нельзя не учитывать. Монашеский идеал не знает незыблемо-неизменных форм. Но о. Алексия, 29 лет подвизавшегося на Афоне, убедить в этом трудно. Отличный знаток афонского устава, начитанный в аскетической литературе, монах опытный на путях духовного делания, он, однако, не смог зажечь, при всех своих положительных данных, того огонька, к которому бы души повлеклись. Преобладание "Типикона", "буквы", формального начала над духом на путях монашеского подвизания — неблагоприятная атмосфера для произрастания молодых побегов, а долголетний афонский стаж, который укрепляет о. Алексия в сознании, что только он один на высоте монашеского идеала, не способствует, а препятствует сближению с ним душ, взыскующих монашества.

Года два тому назад рядом с первым бараком построили второй — для богомольцев. Число их в году невелико, но в установленный для паломничества на могилы день обитель оживает, привлекая под скромный, но гостеприимный кров множество паломников. После торжественной панихиды на кладбище о. Алексий с братией оказывают посетителям радушный прием и устраивают даровую братскую трапезу.

Материальная база скита зыбкая. Овощи со своего огорода — основное питание наших скитожителей, все остальные расходы надо покрывать из взносов за поминовения усопших и пожертвований почитателей о. Алексия и друзей скита. Некоторым подспорьем служат и посылки с продовольствием, ношеной обувью, одеждой, которые от времени до времени поступают от благотворителей. И соседи, французские фермеры, нет-нет и побалуют скит какими-нибудь приношениями от своего хозяйства. Таковы скудные скитские ресурсы. Случаются и непредвиденные и озадачивающие пожертвования. Так, например, в скит прибыла посылка от какой-то овдовевшей дамы: фрак и смокинг покойного ее мужа. И тут же просьба — распорядиться вещами по своему усмотрению, а что выручат — счесть взносом на помин души усопшего… Смокинг о. Алексий обменял в округе, у одного фермера, на воз навозу для своего огорода, а с фраком было трудно: пришлось везти в Париж и предлагать знакомым.

Существование скита вошло в новую фазу, когда "Союз русских комбатантов" решил построить на Мурмелонском кладбище храм — памятник в честь павших русских воинов. Союз купил землю, собрал большую сумму денег и выстроил прекрасный храм по проекту художника-архитектора Альберта Александровича Бенуа. Псковский стиль XV века. Храм увенчан маленьким синим куполом, златоглавая звонница, певучие колокола, подобранные на колокольном заводе под звуки рояля отличным музыкантом, священником о. Михаилом Яшвилем. Прекрасно расписан и отделан храм внутри. Снабжен он и всем необходимым: облачением, церковной утварью и проч.