Когда же пришло ожидаемое время, и это условие не выполнено пред Богом и людьми для полнейшего излечения прежнего падения, но опять произошло отступление, опять падение и словами, и делами, как свидетельствуют события и как мы слышали от знающих, и опять игумены не тревожатся, будучи принимаемы и отпускаемы императором, - говорю о всех, поступающих так, - уже смешно налагать епитимию. Точнее, это было бы безумием со стороны налагающих ее, обманом благочестивых, соблазном и недоразумением в исповедании Христовом. Должно слушать апостола, который говорит: отлучайтесь от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас (2Фес.3:6), или лучше сказать, от Самого Бога, Который взывает чрез пророка: не касайтесь нечистого; выходите из среды их (Ис.52:11). И я одобрю вас, если вы таким образом уклонитесь и не будете смешивать исповедания Христова.

Подлинно, почтеннейший, что скажут игумен Селений и Гулейский вместе с другими, которые подобно им ныне подверглись преследованию за свое противодействие, если они увидят, что вы удерживаете монастыри чрез предательство истины, и мы увлекаемся вместе с вами? Что скажут те, которые в горах страдают от жестокого гонения? Не восплачут ли? Не возрыдают ли? Не подумают ли, что исповедание Христово есть только игра? Что скажут прежде игуменствовавшие в монастырях и ради Христа гонимые вместе с нами? Не подумают ли, что претерпеваемое нами есть только шутка? Не обманывайтесь, - говорит апостол, - Бог поругаем не бывает (Гал.6:7). Исповедание Христово не посрамляется, хотя некоторые позволяют себе думать и говорить иначе. Поэтому, возлюбленный брат, если желаешь быть между нами, смиренными, то откажись от обладания монастырем, как ты обещал; к этому мы и убеждаем тебя, об этом и молимся, чтобы ты был православным как изнутри, так и извне, спасая почтенную душу свою, с которою не может сравниться ничто видимое. Господин архиепископ вместе с нами усерднейше приветствует тебя, весьма желая тебе спасения, равно как и прочие братья.

Послание 15(203). К Феодору патрицию

Поздно посылается это письмо, но потому, что мы поздно услышали горестную весть о несчастии, случившемся с нашим господином. О, плачевная весть! Оставила нас вожделенная госпожа, отсечен ты от прекрасной супруги, отторгнут от достохвальной плоти, как говорит священное слово: будут два одна плоть (Быт.2:24). Если же они, несомненно, одна плоть, то очевидно, что разлука причиняет разлученным такую же боль, какую причиняет меч, рассекающий надвое одного человека. Поистине прискорбное рассечение, и как бы кровь течет из глаз ваших, но нет целебных повязок, нет пластыря, который можно было бы приложить, нет человеческой помощи.

Кроме того, почившая супруга была не из обыкновенных, но весьма достохвальная и дивная. Во-первых, она имела неизменное благочестие веры и любовь к мужу, как едва ли какая другая, чего прежде всего требует в супружестве святой апостол (см. 2Тим.2:4). Отсюда происходили ее молитвы и моления о главе своей, взывания и усердное служение Богу, так что блаженная совершала ночные путешествия босыми ногами, чтобы таким образом преклонить Бога на милость.

А какое попечение о доме? Какое воспитание детей? Какая заботливость о рабах? Какая простота нравов и обходительность с друзьями? Какая привязанность к родным, независтливость к равным себе, почтенность и скромность во всем? Это больше золотых ожерелий и жемчужных повязок, и драгоценных одежд украшало ее, поистине приснопамятную, когда она оставалась дома, когда совершала путешествия и когда являлась в царских чертогах.

Но все это прошло, и мы остались, с горечью скажу, полумертвыми и расстроенными, или, скажу словами псалма, как ночной ворон на развалине дома, как птица одинокая на кровле (Пс.101:7-8), видя дом, лишенный госпожи, детей пред глазами вашими, находящихся в ваших объятиях, но не имеющих на что опереться руками своими, где найти материнский привет и ласки. Печален дом, как бы оставленный солнцем своим; никто не ласкает слух твой, и детей, и всех подручных, не стало ее, поистине доброгласной и услаждавшей приходивших своей истинно благопристойной беседой и встречей.

Подлинно, все это горестно и плачевно, и выражаемое словами, и представляемое умом. Но что делать, господин? Есть Божие повеление, или лучше сказать, определение, воспетое божественным Давидом: какой человек поживет и не увидит смерти (Пс.88:49).

Так, всякий человек, от праотца нашего Адама доселе приходящий в мир посредством рождения, опять отходит посредством разрушения в тамошний мир, высший и превосходнейший. Сеется в тлении, - говорит апостол, - восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное (1Кор.15:42-44). Ибо мы будем равными Ангелам, станем сынами воскресения, когда смертное будет поглощено жизнью.

Видишь ли, господин, что госпожа, оставив нас, перешла из тьмы в свет и из жизни тленной в состояние бессмертное? Ты вскоре увидишь ее, когда и сам перейдешь туда. Поэтому не будем скорбеть, как прочие, не имеющие надежды (1Фес.4:13), надеясь через воскресение перейти в лучшее состояние безмятежной жизни.

Напоминаю, обратимся лучше к самим себе, будем заботиться о доме, о детях, а прежде всего о собственной почтенной душе, подобно той блаженной украшаясь добродетелями и радуясь тому, что мы предпослали туда эту супругу, как молитвенницу пред Богом, оставившую пример доброй жизни и нам, и всем знакомым.

Послание 16(204). К супруге греческого военачальника

Не видевшись никогда лично и не состоя в знакомстве, мы не стали бы писать к тебе, почтенная, но так как сделано предложение от лица боголюбезного и знакомого нам, именно от родственницы твоей, знаменитой патриции, а потом и через самого письмоносца Игнатия, духовного сына нашего, передано нам, смиренным, твое приветствие, то мы признали необходимым написать слово утешения душе твоей, истерзанной приключившейся ей скорбью по случаю смерти блаженного сына твоего, погибшего на войне.

Впрочем, какое может быть найдено врачевство утешения для исцеления неудобоисцелимой раны? О, несчастье, поражающее и при одном слухе о нем! Не стало почтенного семени, материнского глаза, предмета сердечной привязанности, благородной ветви, совершенного для матери света, носившего в себе отеческие черты, облегчавшего по возможности одиночество вдовства и служившего утешением всей жизни, как в своем доме, так и для родных.