Послание 72(260). К Петру, епископу Никейскому

Священный слух твой, конечно, слышал о случившемся с блаженным и общим отцом нашим, митрополитом Синадским, и оплакала его святая душа твоя по справедливости; и доселе еще она не перестала плакать, и не прекратилась скорбь, как бы от происшедшего рассечения членов. Но теперь и от нас, возлюбленный, узнай более точно, чтобы и нам исполнить надлежащий долг, и тебе, обстоятельно узнав о случившемся с ним, получить от этого рассказа некоторое утешение.

О, как можем мы перенести без слез плачевное известие? Отец был здоров и совершал обычные дела своей нелицемерной любви и гостеприимной приветливости к братиям и отцам. Ибо кто больше него любил гостеприимство и услуживал тем, кого принимал? Его не утомляло непрестанное присутствие и долгое пребывание посетителей, а, напротив, более огорчала немногочисленность их и скорое удаление. Нужно ли тебе, хорошо знающему это, приводить примеры сказанного? Итак, он был занят этим, как сказано.

Во время же праздничного дня второй недели по Пятидесятнице, встав из-за трапезы, он был охвачен страданиями от боли в голове, которая распространилась до позвоночника и отдавалась в затылке. Встревожившись этим, мы, смиренные, хотя и возвратились домой, но на следующий день опять прибыли и нашли его в еще более сильных страданиях и жестокой горячке. Он уже едва мог тихо говорить и слабыми жестами давал понять, что его жизнь во плоти безнадежна. На третий день совершенно отнялся язык; немного спустя наступила горькая смерть.

Горькою она должна назваться для нас, лишившихся святого мужа, а для него она весьма сладостна, как послужившая к тому, чтобы разрешиться и быть со Христом (Флп.1:23), - а может ли быть что-нибудь блаженнее этого?

Итак, лежал этот блаженный муж, - ибо хорошо описать и это, как некоторое дивное зрелище, - почтенный лицом, ангелоподобный видом, как будто душа, отошедшая к Господу, оставила некоторые лучезарные черты на священном теле, с которым и в котором она служила Святой Троице.

Тотчас собралось множество как отшельников, так и общежительных монахов, великое множество людей стеклось, взирая на него, как на священное сокровище, или точнее сказать, как на одушевленного и могущего говорить. Проливались слезы людьми почтенными без шума, а служителями с воплями. Таким образом, с надлежащими псалмопениями и молитвами иерархов предан он погребению в том месте, где блаженный привык служить Господу; и приложился отец к отцам, исповедник к исповедникам, учитель к учителям, наставник к наставникам. Прибавим и следующее: воздержный к воздержным, чистый к любителям чистоты, гостеприимный к гостеприимным, смиренный к смиренномудрым, бывший для всех всем, сколько возможно, да всех, или по крайней мере некоторых приобретет, подражая доблестям апостольским (1Кор.9:19,22).

Теперь мы, смиренные, сиротски оплакиваем его, как истинного любителя отцов и братии. Церковь его, как малое стадо, недоумевает и ожидает пастыря и отца. Она, подобно птенцам, которые, лишившись родителей, беспрестанно кричат. Они оставлены и никто не доставляет им пищи - ни духовной, ни телесной. О них должны позаботиться друзья почившего, насколько это возможно.

Ты же что? Привязан к телу или считаешь более необходимым уйти отсюда? Мы и раньше знали, что ты уже сильно утомлен. Но не лучше ли было, чтобы мы, удрученные старостью, совершенно бесполезные в жизни, только грехи на грехи нагромождающие, оставили эту несчастную плотскую темницу? Он же и другие подобные ему до последнего были среди людей, так как они знамениты и жизнью, и верным учением.

Ты нам на это ответь, возлюбленный, и пусть услышат, наконец, глас твоего утешения духовные сыновья твоего брата, и соратники, и единомышленники. Ибо таким образом мы оба легче можем доставить друг другу действие благодати и молитвы - как в радости, так и в печали.

Послание 73(261). К Филофею ктитору

Хотя нам, сердечным друзьям, невозможно разговаривать друг с другом лицом к лицу, однако мы имеем немалое утешение, переговариваясь посредством писем.

Делая это, твоя любящая Бога (как это и имя твое показывает) душа пробуждает наше воображение: оно как бы видит тебя, как бы созерцает тебя. Мы, стремясь ответить на твое доброжелательство, не перестаем писать и духовно присутствуем с тобой, радуясь, что нас поддерживает друг, о котором знает вся Македония. Монахи и благочестивые миряне носят на устах красоту и добродетель твоего благочестия. Да подаст тебе Господь еще более сил делать добро, богатеть добрыми делами, быть благоснисходительным и общежительным, приобретая себе доброе основание в будущем, чтобы получить жизнь вечную. О, доблестнейший Филофей, тщательно соблюдай залог веры, постоянно украшаясь богоугодными делами.

Впрочем, об этом довольно. Ты, почтенный, опять говоришь о пресвитере, испрашивая ему разрешение на священнослужение. Если бы испрашиваемое было делом человеческим, то это было бы хорошо. Мы стараемся во всем удовлетворять тебя, желая сделать угодное тебе, много благодетельствующему нам. Но так как этот предмет касается Бога и относится к преступлению определения Божественных правил, то прости, любезнейший друг, мы не можем произнести суд вопреки Богу и священным правилам; тем более что в прежние времена, именно из-за подобного предмета мы жертвовали всею жизнью своею, решались скорее идти на опасности, в ссылку и на смерть, нежели согласиться на нечестие и нарушение Евангелия Христова.