Такой совершенно верный вывод делает немецкий философ В. Шубарт в своей известной книге “Запад и душа востока”.

Во время Отечественной войны, — как правильно отмечает Мережковский “произошло нечто, с нашей внутренней точки зрения, почти невероятное, подобное чуду: бездна, вырытая преобразованиями Петра, как будто на мгновение исчезла, и весь русский народ встал, как один человек”.

Князь П. Вяземский, мало склонный к романтическим преувеличениям, писал: “От Царя до подданного, от полководца до последнего ратника, от помещика до смиренного поселянина, все без изъятия, вынесли на плечах своих и на духовном могуществе своем Россию из беды и подняли ее на высшую ступень славы и народной доблести”.

Но кончилась война и русское общество снова разделилось на два враждебных лагеря. “Еще до войны 1812 года в русском обществе началась политическая дифференциация — она первоначально заявляла себя лишь в сфере литературы, но основной смысл литературных споров в первое десятилетие определился как раз политической дифференциацией.

...В этом споре уже тогда намечалась основная дифференциация в русской жизни; после же войны 1812-14 гг. эта дифференциация пошла очень быстро и получила полное и ясное выражение. Уже в эти годы формируется два лагеря, расходившиеся друг с другом не только в конкретных вопросах русской жизни, но и в сфере идеологии. Огромное значение в этом вопросе надо отвести, между прочим, самому Александру I, который произносил не раз яркие речи, дышавшие такой горячей проповедью радикальных реформ, в том числе и уничтожения крепостного права, что это чрезвычайно питало и укрепляло рост либерализма в русском обществе”. 33

“Общее критическое отношение к западу, как бы открывавшееся всем тем отзвуком, какой остался в русском обществе от французской революции, получило для себя богатый материал в том широком знакомстве с западом, которое приняло особенно крупные размеры в войне с Наполеоном, перенесенной на поля запада. Правда, это же знакомство дало и другие результаты — оно сказалось в росте интереса к западной жизни, в усилившемся влиянии литературных, социальных, политических идей, — собственно лишь теперь стала складываться настоящая психология и идеология западничества”. 34

В своих воспоминаниях Вигель пишет про Московское общество 1814 года: “В городе, который нашествие французов недавно обратило в пепел, все говорили языком их”.

Даже десять лет спустя после Отечественной войны, в газете “Московские Ведомости” (№ 72 за 1822 г.), можно было прочесть такое объявление:

“Егерь из Германии желает определиться егерем или в гувернеры. Спросить на Маросейке”.

Масонство после Отечественной войны, как всегда старалось удовлетворить религиозные и политические интересы всех недовольных существующим положением вещей. Оно напоминало мелочную еврейскую лавочку, в которой все есть. Самые различные товары: кусок мыла для лица и для стирки, флакон одеколона и деготь, фунт пряников и иголки.

Но при всем разнообразии политических оттенков мысли и своих религиозных взглядов, масонов Александровской эпохи необходимо признать крайне отрицательным явлением. Преобладающее большинство масонов представляли из себя людей отошедших от традиционного русского мировоззрения. Именно через них вливались в образованное общество чуждые европейские политические и религиозные идеи. Ведь именно в масонских ложах, — по признанию Н. Бердяева (“Русские идеи”), воспитались декабристы. И ведь именно масоны и декабристы, воспитавшиеся в масонских ложах, — по утверждению Н. Бердяева, — подготовили русскую интеллигенцию, этот уродливый духовный орден — продолживший растление русской души европейскими идеями, после окончательного запрещения масонства Николаем I. Во время заграничных походов офицеры, владевшие французским языком познакомились с европейскими масонами, стали членами европейских масонских лож.

Во время войн с Наполеоном возникает несколько лож, членами которых были главным образом офицеры: “Военная ложа к святому Георгию”, “Избранного Михаила”, “К трем добродетелям” и другие. После возвращения русских войск из Европы, в офицерской среде “появился скрытый протест, приведший к учреждению тайных обществ. Офицерские кружки, где постоянно велись разговоры о язвах России, о тягостном положении солдат, о равнодушии общества к отечественным делам, превратились в организованные тайные общества”. 35

Особенно сильно расцветает масонство в Петербурге.

В записке “О крамолах врагов России” сообщается, что до 1822 года французские, русские, немецкие масонские ложи вырастали, как грибы после дождя. В высшем обществе в это время возникает даже поговорка: