Известно, что публичное сообщение о воскресении Христа было воспринято широкими массами иерусалимского населения как подтверждение Его статуса Мессии и Сына Божьего, так что власти были вынуждены вскоре принять меры, дабы пресечь новое движение. Но они не добились успеха. Если бы, однако же, Христос не воскресал, они несомненно сумели бы предъявить достаточные доказательства этому. Для этого у них были все необходимые средства, и в интересах римлян было им помогать. Не могло быть такой уж неопреодолимой трудностью отыскать мертвое (или едва живое) тело Иисуса, и синедрион был жизненно заинтересован в том, чтобы предъявить Его тело или удостоверенное свидетельство о Его перезахоронении. Тот факт, что первая версия, выдвинутая в противовес свидетельству христиан, была та, что тело было похищено учениками, означает просто, что синедрион не знал, что с ним сталось. Необходимо помнить, что и для апостолов, и для их противников воскресение значило одно и то же - воскрешение в теле. И если мы спросим, почему синедрион не придумал более убедительной версии, чем похищение тела учениками, ответ без сомнения будет, что, как говорит Арнольд Ланн, это был для них единственный способ как-то выкрутиться. [A. Lunn, "The Third Day", 1945, стр. 89.] Они должны были рассмотреть и с сожалением отвергнуть целый ряд превосходных гипотез прежде, чем придти к решению остановиться на самой невероятной.

Но, притом что воскресение Христа провозглашалось первыми христианами как историческое событие, его значение для них было более, чем просто историческим. Прежде всего, то было подтверждение мессианского статуса Иисуса. Воскресение не сделало Его Мессией, но доказало, что Он - Мессия. Как говорит Павел, Он "открылся Сыном Божиим в силе... чрез воскресение из мертвых" (Рим. 1:4). Далее, это была грандиозная демонстрация силы Божьей. Сила эта много раз являлась в мировой истории, но никогда с такой великолепной полнотой, как в воскресении Христа. Наконец, это явление Божьей силы обладало личным значением для каждого христианина, ибо та же победительная сила, что воскресила Иисуса, действует в Его последователях, способствуя их триумфу над силами зла. Чтобы вполне осознать силу Божью, явленную в воскресении Христа, человек должен ощутить ее на собственном опыте. Вот почему Павел молился, чтобы ему дано было так постичь Христа и "силу воскресения Его" (Фил. 3:10).

Распятие Иисуса было для ограниченных людей свидетельством глупости и слабости. Но то же распятие, увиденное в свете воскресения, обнаружило в Нем силу и мудрость Бога. И только в этом свете можем мы адекватно подходить к рассказам о чудесах в Евангелиях. Если Христос наделен силой Бога, то эти рассказы не только не становятся препятствием к тому, чтобы верить Евангелиям, но представляются в них естественными и разумными. От Того, Кто был воплощением Божьей силы, мы должны ожидать ее проявлений. Наша оценка чудес всецело определяется нашей оценкой Христа. Чудеса описываются в Евангелиях именно потому, что служат иллюстрацией этой силы, нашедшей свое наивысшее проявление в воскресении. Воспринимаемые с этой точки зрения, евангельские рассказы о чудесах предстают полными глубокого значения.

Итак, вопрос об истинности евангельских рассказов о чудесах невозможно осветить в представлениях чисто исторического исследования. Последнее этим отнюдь не исключается, так как полный смысл Евангелий в том и состоит, что в Христе сила и благодать Божьи проникли в человеческую историю, чтобы привести к искуплению мира. Но историк может придти к заключению, что описанное в Евангелиях, вероятно, имело место, и, однако, остаться весьма далеким от той реакции, которую авторы Евангелий желали вызвать у своих читателей. Вопрос о том, истинны ли рассказы о чудесах, должен в конечном счете найти ответ в личной вере человека - и не просто вере в историческую истинность этих событий, но в вере в Христа, Который совершил чудеса, вере, должным образом отвечающей силе, посредством которой были свершены эти великие деяния.

Этот ответ верой не избавляет нас, конечно, от обязанности рассматривать каждое из чудес по отдельности и в свете всего доступного нам о них знания, исторического и иного, какое только может иметь к ним отношение. Но это только второстепенная обязанность. Главной является обязанность видеть весь вопрос о чудесах в надлежащем контексте, который обнаруживается в свете важнейшего из всех чудес - воскресения Христа.

Обращаясь к вопросу о независимых, нехристианских свидетельствах о евангельских чудесах, мы обнаруживаем, что нехристианские авторы периода раннего христианства, упоминающие Христа сколько-нибудь подробно, не оспаривают, что Он совершал чудеса. Чудотворцем, как мы увидим, называет Его Иосиф. Позднейшие раввинские источники, как мы также увидим, не отрицают чудеса, но приписывают их магии точно также, как во времена Его служения некоторые приписывали их демонической силе. Колдовством объясняет их и Цельс, философствующий критик христианства второго столетия. [Origen "Contra Celsum", 1:38, 2:48.] Первые апостолы говорят о Его чудесах как о фактах, с которыми их аудитория знакома так же, как они сами. Подобным же образом первые апологеты упоминают чудеса как события, не оспариваемые противниками христианства. Так, в частности, поступает Квадратус в своей "Апологии", адресованной императору Адриану в 133 г.

Мы уже коснулись чудес исцеления, объяснение которых в свете современных представлений не встречает серьезных трудностей. Другую категорию составляют, однако, так называемые "природные чудеса". Здесь в особенности подход к вопросу определяется нашим отношением к Самому Христу. Если Он действительно был воплощением силы Божьей, нам не приходится удивляться, обнаруживая, что Он в самом деле творил вещи из ничего. Если мы отрицаем за Ним божественный статус, нам не остается ничего кроме поиска таких объяснений, либо шарлатанство, либо искажение текстов в процессе переписки и т.д.

Возьмем историю с превращением воды в вино, расказанную во второй главе Иоанна и во многом уникальную среди рассказов о чудесах в Евангелиях. Можно конечно трактовать ее, как это делает один автор, предполагающий, что вода оставалась все время водой, но что Иисус преподнес ее как вино в порядке добродушной шутки, тогда как глава застолья, проникнувшим духом этого безобидного розыгрыша, сказал: "Конечно, это лучшее вино! Адамово вино! Почему ты только приберег напоследок лучшее вино?" Но утверждать такое значит обнаруживать почти невероятную способность упускать всю цель и контекст этого рассказа. Смехотворно было бы завершить подобным образом толкуемый рассказ словами: "Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его" (2:11), не говоря уже о Его неуместности по отношению к цели четвертого Евангелия: "Сие же написано, дабы вы увервоали, что Иисус есть Мессия, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его" (20:31). Подобное истолкование не заслуживает даже части быть названным "рационализацией". Какие бы то трудности для истолкования ни представлял рассказ Иоанна, ясно, что в Кане произошло нечто в высшей степени чудесное и впечатляющее, в результате чего ученики усмотрели славу Божью явленной в своем Учителе.

В греческом тексте четвертого Евангелия стоит: "Так положил Иисус начало знакам в Канне Галилейской". Иоанн всегда называл чудеса "знаками", и в других текстах Нового Завета "чудо" часто связывается со словом "знак". Часто встречается фраза "знаки и чудеса", как бы предназначающиеся для сообщения, что о чудесах рассказывается не только потому, что они способны возбудить изумление слушателя и читателя, но и вследствие того, что они означают. Господь наш не высоко ставил веру, вырастающую из простого лицезрения чудес (Иоан. 2:23-25; 6:26). Он хотел, чтобы люди понимали, что означают чудеса. То были знаки мессианской эры, предсказанной пророками древности. Таковы также чудеса Деяний, ибо они совершены именем Христа и Его силой, переданной Его апостолам. Это "великие дела", означающие, что сила Божья проникла в жизнь человека, что "силы будущего века" (Евр. 6:5), обнаруживающие, что будущий век в лице Христа проник в век нынешний. Многие люди были привлечены к христианству, просто пораженные чудесностью этих дел, но другие поняли, что они значат, и могли сказать вместе с Иоанном: "Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца" (Иоан. 1:14).

Таким образом, чудеса исцеления были знаками мессианской эры, ибо как написано у Исайи (35:5 и далее): "Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзнутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будеть петь". Кроме того, сила, победившая эти болезни, была той же силой, которая могла одолеть зло во всех его формах; власть, которой Христос сказал паралитику: "Встань, возьми свою постель и иди", была той же властью, которой Он сказал: "Сын, грехи твои прощены". Очевидное проявление Его целительной силы свидетельствовало Его власть прощать грехи (Map. 2:10 и далее). Таким образом, чудеса исцеления являются в некотором смысле иносказаниями об освобождении души из-под власти греха, и, следовательно, выдающееся место, занимаемое ими в Евангелиях, вполне оправдано.

Точно также природные чудеса являлись знаками мессианской эры, которая должна была быть временем исключительного изобилия. На это указывало превращение воды в вино и умножение хлебов. Мессианская эра провиделась также в образе брачного пира, и чудо, совершенное Христом на свадьбе в Кане, было таким образом указанием на великую радость той эпохи, символом того, что, как утверждал Он и Его ученики, царство небесное приблизилось к человеку. Это значило также, что, вопреки пословице: "Что старее, то лучше", новый порядок, который Он пришел установить, настолько же превосходил старый порядок иудаизма, насколько вино превосходит воду.

Другое великое природное чудо относится к насыщению множества народа малым числом хлебов и рыб. В двух первых Евангелиях содержатся два таких рассказа, в одном из которых пять тысяч человек были насыщены пятью хлебами и двумя рыбами (Матф. 14:15 и далее; Map. 6:35 и далее), а в другом четыре тысячи людей были накормлены семью хлебами и немногими рыбами (Матф. 15:32 и далее; Map. 8:1 и далее). Эти рассказы часто истолковывались как две версии одного и того же события, но последнее не выдерживает критики. Оба события принадлежат двум параллельным сериям взаимоподобных происшествий, одна из которых имела место в еврейской местности, а другая на языческой почве к северу и востоку от Галилеи. Эти события подобраны таким образом, чтобы показать, как Иисус повторил среди язычников действия, совершенные Им ранее в среде евреев. В самом деле, исследователи предполагают, что рассказы о двух различных насыщениях толпы не случайным образом используют различные термины для обозначения "корзин", так что в первом случае термин отличается особыми еврейскими ассоциациями, а во втором фигурирует более общее слово. Поскольку главным авторитетом, стоявшим за вторым Евангелием, был Петр, вполне допустимо, что апостол, открывавший двери веры ключами от царства небесного сначала еврею, а затем язычнику, должен был изложить эти два похожие чуда в Евангелии, призванном показать, что Христос был хлебом жизни для язычников, как и для евреев.

В соответствие с ясным смыслом повествования, чудеса насыщения были проявлениями сверхъестественной силы. Воистину, рационализировать их, значит лишать их всякого смысла. Легко сказать, что, когда ученики Христа поделились с толпой своим незначительным запасом провизии, их пример побудил остальных сделать то же, и так оказалось, что пищи достаточно для всех, - но это будет уже не евангельская история. Снова здесь все решает наша оценка личности Христа. Умножение хлебов было символом мессианского пиршества. Оно означало изобилие пропитания, которое люди могли найти в Христе, истинном хлебе Божьем. Если хлеб представлял здесь урожай земли, то рыба должна была представлять урожай моря. Более того, уместно вспомнить использование ранней церковью рыбы как символа Христа. Во всяком случае, большинство свидетелей чуда увидело в нем именно чудо. Весьма показательно притом, что, согласно Марку, Иисус помогает ученикам распознать истинное значение умножения хлебов в отрывке, всего на несколько стихов предшествующем признанию Его Петром как Мессии:

"Когда Я пять хлебов преломил для пяти тысяч, сколько полных коробов набрали вы кусков? Говорят Ему: двенадцать. А когда семь для четырех тысяч, сколько корзин набрали вы оставшихся кусков? Сказали: семь. И сказал им: как же не разумеете? (Map. 8:19-21).