Временами приезжаю с внучкой в город, где провел 17 лет своей жизни наш батюшка старец, иеромонах отец Арсений, вхожу в домик Надежды Петровны она еще, слава Богу, бодра и здорова горячая волна воспоминаний охватывает душу, все как при нем: комната, где он жил, иконы, горящие лампадки, кресла, книги, диван, на котором он отдыхал, окно в любимый им сад. Глубокая грусть и в то же время состояние благости, ощущение незримого присутствия о. Арсения наполняют душу. Здесь он, он с тобой!

Иду на кладбище; на небольшом гранитном камне, привезенном из Москвы, высечена надпись:

Отец Арсений

18941975

Мы долго размышляли, надо ли написать иеромонах (так, конечно, было бы правильно), но для нас, его многочисленных духовных детей, был он отцом Арсением, и слова на могильном камне утверждали это. Мирское имя, отчество и фамилию также решили не писать. Вероятно, пройдут долгие годы, и когда-нибудь подлинные имена тех, кто писал воспоминания о себе и других, будут восстановлены нашими детьми, сейчас еще не время, слишком все еще опасно.

Я, вероятно, одна из первых духовных детей о. Арсения, которая пишет свое настоящее имя и фамилию слишком стара, и Господь скоро призовет к Себе.

СЕЛО КРЯЖИ

Выслали меня на три года в глухое северное село на Урале. Высокие заборы, крепкие ворота, ставни на окнах, собаки во дворах, словом, каждый дом крепость.

Стучись, проси, умоляй ворота, дверь не откроют, не пустят даже во двор. Идешь по улице, встречаешь человека не взглянет на тебя, только собаки заливаются за заборами. Но все это узнала только после приезда в село.

По направлению районного НКВД определили мне место ссылки село Кряжи.

Зарывшись с головой в сено, ехала на санях по скалистой снежной дороге к месту своего назначения, сильно мерзла.

Возчик всю дорогу молчал и только раз сказал:

Тяжело тебе будет, село неприютное, чужих не любят, как жить-то будешь?

Ответила: Бог поможет.

Бог-то Бог, да сам будь неплох, ворчливо проговорил старик. Пыталась расспрашивать, задавать вопросы. Ответил два-три раза: Угу, и замолк. Так я ничего и не узнала про село или деревню, куда ехала.

Утром въехали в село.

Твоя, девка, деревня, слезай!

Слезла, взяла мешок с вещами. Морозно, по земле мела поземка, где-то истошным лаем заливались собаки. Вдоль длинной улицы растянулись дома, пустынно. Лишь вдалеке женщина несла на коромысле от колодца ведра с водой.

Попыталась догнать, женщину, но она скрылась за заборами, улица опять стала безлюдной. Постучала в одни ворота не открыли, во вторые, третьи, десятые в ответ на мой стук за заборами злобно лаяли собаки. Иду, стучусь, село словно мертвое; из труб над домами поднимается дым топят печи, но никто не показывается, безлюдно.

Прошла село, пошла обратно, увидела у колодца женщину, подошла к ней, спрашиваю, где можно остановиться.

Окинула меня взглядом, опустила голову, набрала в ведра воды, медленно надела их на коромысло и пошла, ничего не ответив. Отойдя шагов двадцать, обернулась и сказала: