* * *

Прошло мое первое ссыльное лето, настала ранняя осень и ранняя зима, снег давно покрыл землю толстым слоем. Составляла отчет за третий квартал. Ночь просидела у постели мальчика, болевшего тяжелым воспалением легких; пенициллина и сульфамидных препаратов тогда не знали, лечили банками, горчичниками, и я ждала кризиса, страшного кризиса, который, словно лезвие ножа, отделял жизнь от смерти. Мальчик был слабенький, жизнь в нем еле теплилась, но ночью кризис прошел, и Васенька выжил.

Утром от бессонной ночи болела голова, а квартальный отчет, несмотря на все мои усилия и многочисленные пересчеты, не сводился. За окном послышался непривычный шум, перешедший в оглушительный треск. Приподняв занавеску, увидела аэросани, из них вылез высокий человек в дохе и направился к лавке.

Александра Сергеевна здесь? спросил он Сергея Сергеевича, с трудом протиснулся в комнату, бесцеремонно сел на мою тахту и спросил: Ну, как живешь?

И я сразу узнала в этом человеке начальника райотдела НКВД Бажова, который направил меня в эту деревню на жительство.

Работаю счетоводом, ответила я.

Счетоводом, говоришь, повторил Бажов. Из деревни без разрешения выезжала?

Нет.

Граждан лечишь?

Лечу, когда просят, я врач.

Лечишь, значит. Разрешение имеешь на лечение?

Я молчала.

Спрашиваю, разрешение есть?

Я врач, имеющий диплом об окончании мединститута, имею право лечить больных это оговорено законом.

Законом, значит, оговорено, повторил Бажов.

Разговор, а вернее, допрос, велся минут десять. Задавая вопрос, Бажов повторял мой ответ, прибавляя в конце фразы говоришь.

Ясно. Одевайся, поедем, посмотрим, какой ты доктор, да еще без разрешения лечишь! Разберемся Вещей не брать.

Арестовывают, везут на дополнительное следствие, создают новое дело, направляют в лагерь? вот что мгновенно возникло в мыслях. Бажов вышел из комнаты, я оделась и вышла на крыльцо. Оглядев меня критически, Бажов проговорил:

Плохо одета, в санях замерзнешь. Сергеевич! Дай ей тулуп назад пришлю.

Надела тулуп Сергея Сергеевича, влезла в аэросани. Бажов еще раз осмотрел меня, влез сам, закрыл себе и мне ноги мохнатой шкурой.

Оглянулась на столпившихся около аэросаней людей, с тоской взглянула на Анну и Сергея Сергеевича, на односельчан, с которыми успела сдружиться. Мотор взревел, аэросани рванулись и заскользили по снежной дороге, то ныряя во впадины, то взлетая на бугры. Бажов молчал, да и рев мотора не позволял сказать ни одного слова. Я молилась Пресвятой Богородице, мысленно осеняя себя крестным знамением, и умоляла Матерь Божию не оставить меня. Впереди лежала неизвестность, и, конечно, неприятности были неизбежны в те времена ОГПУ и НКВД несли людям только горе.