Мы не знаем, насколько эти византийские претензии на господство были восприняты самим Борисом: та политика, которой он придерживался в дальнейшем, показывает, что он не признавал себя подчиненным Византии. Тем не менее, по всей видимости, он все же ценил свое духовное родство с императором, повышавшее его авторитет у себя дома и престиж его государства за границей. Более того, ни он, ни его преемники никогда не пытались оспаривать византийскую доктрину о единой вселенской Империи, чьим правителем был константинопольский василевс. Но очевидная для всех в теории, на практике эта доктрина породила множество серьезных конфликтов в болгарском обществе, которые и проявились во время правления Бориса.

Сразу же после его крещения в Болгарии разразилось мощное восстание, возглавленное вождями древних болгарских кланов. Их целью было убрать Бориса и восстановить язычество. Повстанцы были очень близки к успеху, но Борису удалось мобилизовать своих сторонников и в жестокой битве разбить мятежников. Последовавшее наказание было беспощадным: пятьдесят два зачинщика вместе с их детьми были казнены. Позже Борис раскаялся в своей жестокости, но очевидно было, что таким образом он избавился от возможных главарей языческой оппозиции. Будущее для византийской миссии в стране было обеспечено.

Тем временем византийские власти предпринимали усилия по укреплению своего контроля над Болгарией. Вскоре после крещения Бориса и, возможно, даже еще до восстания бояр патриарх Фотий направил письмо болгарскому правителю. Патриарх был не только величайшим ученым своего времени - он был еще и знаменитым стилистом и ритором. Его письмо доказывает это с избытком. Очень красивым и ученым языком он излагает учение о Церкви, как оно было изложено в правилах Вселенских Соборов, доказывает преимущество христианства над язычеством и, сочетая классическую премудрость с православными богословием и этикой, рисует идеальный портрет христианского правителя-философа, властелина собственных страстей и попечителя о благосостоянии своих подданных.

Если своим литературным опусом Фотий хотел раздавить неотесанного варварского князька мудростью и великолепием восточной христианской традиции, то, наверное, он своего добился. Но все же, скорее всего, большая часть учености и диалектического мастерства великого патриарха были потрачены впустую: Борис довольно плохо знал греческий, а переводчик вряд ли мог перевести все это великолепие на пока еще неписьменный язык; да и интересовался болгарский князь прежде всего практическими вопросами о приложении новой религии в нравственной, социальной и политической областях. Но обо всем этом в Фотиевском послании ровно ничего не говорилось.

Письмо совершенно не удовлетворило Бориса. В его стране были весьма сильны антивизантийские настроения, а греческое священство, теперь повсюду действовавшее в Болгарии, сочетало свою миссионерскую работу с политической лояльностью императору. Собственная дружина упрекала Бориса, что он сдался врагам.

Поначалу Борис пришел к выводу, что для сохранения независимости своей страны и продолжения ее христианизации ему необходимо получить одобрение Византии на создание отдельной, предпочтительно автономной церковной организации в Болгарии. Борис знал о теории пентархии, которая в то время была повсеместно признана в Византии. Но у него постепенно начала вызревать идея создания шестого, болгарского патриархата. Однако византийцам даже в голову не могло прийти что-либо подобное, а Фотий в своем письме весьма многозначительно обходил молчанием все вопросы, связанные со статусом и организацией новой Болгарской Церкви. Получались своего рода ножницы: Борис через крещение добивался упрочения государственности, независимости своей страны, а Византия, наоборот, видела в крещении инструмент для включения Болгарии в сферу своего влияния.

Разочаровавшись в планах получения церковной независимости и, по всей видимости, уязвленный отношением греков к себе как к дикому варвару, Борис принял решение возобновить свои прежние связи с Западом. Летом 866 г. он направил посольство Людвигу Немцу в Регенсбург, прося его прислать франкских миссионеров в Болгарию; одновременно с этим он направил посольство в Рим с просьбой к папе Николаю прислать ему патриарха и священников. Папа Николай I, пытавшийся утвердить духовную власть над всем христианским миром, с радостью ухватился за эту возможность восстановить свою юрисдикцию над местностью, отторгнутой у него византийцами в прошлом веке.

Он немедленно послал в Болгарию двух епископов-франков (византийцы послали лишь одного епископа-грека), миссионеров, книги, подарки и подробное письмо с ответами на сто шесть вопросов, которые задал ему Борис. Письмо папы Борису во многих отношениях уникально: в нем излагаются вселенские претензии средневекового папства; оно освещает мировоззрение болгарского правителя и его честолюбивые планы; оно обнажает корни конфликта между Византийской и Западными Церквами за духовную принадлежность болгарского народа - соперничество, которое Борис был готов эксплуатировать, чтобы повысить статус и степень независимости своей новообретенной Церкви; и, наконец, этот весьма хитроумный и весьма конкретный документ показывает, что, во всяком случае, поначалу папа намного лучше константинопольского патриарха понял менталитет болгарского правителя.

Вопросы Бориса, сохраненные для нас в ответе папы на них, показывают методы, которые использовали византийские миссионеры, и сомнения, а иногда и раздражение, провоцируемые этими методами у Бориса и его подданных, и живо иллюстрируют напряжения и сложности в социальной и политической жизни Болгарии, порожденные встречей между древним языческим укладом и христианским учением.

Большинство вопросов, заданных Борисом, весьма тривиально: судя по ответам папы Николая, Борис не поднял в них ни одной богословской проблемы. Возможно, он считал, что все необходимое ему богословие он уже получил с избытком из послания Фотия; по всей видимости, он не думал, что между латинской и греческой Церквами существуют вероучительные различия. В принципе, это убеждение было верным, за исключением двух вопросов, в конечном итоге приведших к разделению Церквей - прибавление слова filioque к западному Символу веры и папское верховенство. Но проблема filioque встала лишь через год, когда патриарх Фотий обвинил латинское духовенство в проповеди в Болгарии этого еретического учения, а папские претензии в то время виделись византийцам как юрисдикционный, но ни в коем случае не вероучительный вопрос.

Вопросы Бориса в основном касались не веры, а поведения. Например, он спрашивал папу, правы ли были византийцы, запрещая болгарам принимать баню по средам и пятницам, причащаться, сняв свои ремни, и есть мясо животных, убитых евнухами? Действительно ли было их запрещение мирянам проводить общественные моления о дожде, осенять крестным знамением стол перед трапезой и требование, чтобы народ стоял в храмах с руками, скрещенными на груди? Папа - как, по всей видимости, и ожидал Борис, которому мало понравился строгий ритуализм византийцев, - ответил на все эти вопросы отрицательно, показав, что латиняне, увлекавшиеся ритуализмом не менее византийцев, все же готовы были проявить в этих вопросах определенную гибкость.

Борис задал папе и вопросы, связанные с церковными претензиями византийцев. Вопросом о том, сколько всего существует патриархов, он наверняка хотел выяснить мнение папы насчет теории пентархии, а вопросом, который из них следует по старшинству после римского епископа, - узнать, как папа относится к претензиям Константинополя на это место. Ответ Николая показал, что он не слишком считался с позицией византийцев: он признал, что всего существует пять патриархатов, но с жаром отказался оттого, что Константинополь может считаться вторым из них. Папа объявил, что, хотя этот город и провозгласил себя "Новым Римом", он не был апостольской кафедрой и вообще считается патриархатом исключительно по политическим причинам. Однако намек Бориса на то, что ему хотелось бы получить своего патриарха, был вежливо, но весьма твердо пресечен папой: пока ему придется довольствоваться епископом, а будущее будет зависеть от отчетов, которые папские легаты будут посылать из Болгарии.

Другая часть вопросов Бориса свидетельствует о неизбежном конфликте, который был вызван, с одной стороны, наложением христианской этики на языческие народные обычаи, а с другой - столкновением пришедшей с христианством высокой византийской цивилизации и примитивной культуры молодого народа. Например, он спрашивает о количестве постных дней в году, о том, во сколько часов можно приступать к завтраку в скоромные дни, позволена ли половая близость в воскресенье, можно ли ежедневно причащаться Великим постом, каких животных и птиц позволено есть христианину, нужно ли женщине покрывать голову в церкви и позволяется ли работать по воскресеньям и великим праздникам.

Болгарский правящий класс задавался также вопросом, насколько сочетается христианская этика с традициями их милитаризированного общества, в котором главной ценностью считались воинские доблести и успех на поле боя. Что делать, спрашивает Борис, если война придется на время Великого поста или если враг напал на вас во время, отведенное для молитвы? Как во время осады военного лагеря солдаты могут исполнять свои христианские обязанности?