Сегодня нельзя однозначно сказать, что современному поколению присуще «вот то», и что нет у него «вот этого». Есть живые люди, живые сердца. И они очень разные. На мои лекции всюду приходят по желанию, это не обязаловка. А если у людей есть желание слушать рассказы о православии — значит, незачем клеймить «времена и нравы».

— А чему научились Церковь в ушедшем веке?

— Боюсь, что ничему. Просто потому, что даже вопрос такой не ставится. Или вам знакомы публикации в официальной церковной прессе с таким вопросом? Есть страшные слова у пророка Исайи. Господь ему говорит: «В какое место мне еще бить тебя, народ непокорный». В славянском языке слово «наказание» происходит от слова наказ (урок, вразумление). Более страшного урока, чем в XX веке, Православная Церковь не получала никогда. Это означает, что гонения — это не приступ сатанинской ярости, но обжигающий огнь Божественной любви, Божественного неравнодушия к нам, к судьбам нашего народа и нашей Церкви. Если Господь избрал средство столь радикальное (таких гонений не было даже в Римской империи), значит, и мера наших болячек, нашей духовной тупости в дореволюционные годы была такова, что эти болезни не могли бы излечиться средствами менее радикальными, нежели прижигание. А теперь подумайте: какие болячки в нашей церковной жизни были сто лет назад, но Господь прикоснулся к ним каленым железом гонений, и сейчас они исчезли… Если сможете ответить на этот вопрос — то это и будет ответом на вопрос о том, «чему мы научились».

Некоторые из тех болячек действительно исчезли. Скажем, сейчас нет такой бумажной канители, когда каждую проповедь надо было согласовывать, в двух экземплярах, заранее у благочинного. С Церкви сняты полицейские функции: выискивать сектантов, разбираться в причинах развода, установливать вину: кто изменил первым и т. п.

Эта консисторская обыденность ушла, но то, что пришло на смену, тоже не всегда вызывает восторг. Например — кошмарный обвал уровня богословской культуры и образования даже в духовенстве и монашестве…

Но это частности, конечно. Более серьезно то, что сегодня со страниц церковной печати нередко раздаются призывы «принять меры» против каких-то человеческих действий или убеждений, расходящихся с православным верованием. Дело в том, что когда человек, только что сам вышедший из тюрьмы, требует посадить всех остальных, это означает, что заключение он пережил не по-христиански. Страдание не обострило его совесть.

Единственный светлый признак в этом отношении — это принятие «Основ социальной концепции» на Соборе 2000 года.

— Да, Основы Социальной Концепции РПЦ в виде документального свода — это в своем роде эксклюзив, этого нет ни в одной из национальных православных церквей. Какие проблемы они затрагивают и в чем смысл их принятия именно в наше время?

— Дело в том, что за все 20 веков христианской истории схема взаимоотношений Церкви и государства не отличалась особым разнообразием. В течение всех двух тысяч лет нашей истории Церковь бывала только в двух возможных социальных ситуациях: первая — когда гонят нас; вторая — когда гоним мы. Триста лет Римская империя гнала христиан, потом полторы тысячи лет христиане гнали всех остальных, потом коммунисты опять гнали христиан… И только в нынешних условиях отделенности, дистанции стало возможно общение и диалог, порою переходящий во взаимную критику. Ведь когда Церковь и государство составляли единое целое, тогда не до диалога. Между левой и правой рукой никакого диалога быть не может. И с палачами тоже какой уж диалог…

Принятие Социальной концепции на Архиерейском соборе 2000 года означает, что нынешняя модель отношений Церкви и государства сохранится надолго. Это модель нейтралитета в диапазоне от благожелательного до холодно-враждебного, но, тем не менее, без открытых гонений. То, что называется свободой совести. Для православия это впервые: Церковь, существующая в светском обществе.

Концепция исходит из того, что та ситуация, которая сегодня есть в мире — это всерьез и надолго.

Государство отделено от Церкви, и Собор в своей социальной концепции признает эту реальность и, более того, находит в этом некий добрый знак, потому что принцип свободы совести — говорится в этой социальной концепции, — это есть способ легального существования Церкви в нерелигиозном окружении. А раз эта разделенность между Церковью и обществом, Церковью и государством — это всерьез и надолго, то мы должны начать диалог, исходя из осознания того, что мир людей населен разными существами.

Сегодня мы разделены. А, значит, должны узнать друг друга. Социальная концепция и есть наш откровенный рассказ светскому обществу о том, какими мы хотим видеть наши отношения.

Основы социальной концепции — это честное декларирование того, какие цели мы перед собой ставим. Какими мы, Церковь, прошедшая через искушение властью и искушение гонением, видим себя в обществе, что мы можем сказать о тех людях, с которыми мы беседуем, в чем мы можем стать на их позиции, в чем не можем. В общем, это есть честное приглашение к свободному диалогу.