Наша культура очень целостна. Когда стоит красивое здание, то мы видим только то, что находится снаружи: стены, облицовку, рамы и т. д. Но держат все это мощные внутренние опоры, каркас, невидимый нами. Здание нашей цивилизации тоже зиждется на определенных столпах и опорах, создававшихся, в том числе, и в богословских дискуссиях, и если хоть одна опора выходит из строя, то все здание начинает коситься, а сломай их две или три — и здание вообще рухнет.

Я приведу пример подобного, некогда почти состоявшегося, «просчета архитектора». Один из первых споров в богословии был спор о том, считать ли Христа подобным Богу или единым с Ним. Люди, получившие название ариан, утверждали, что Христос Богом не является, что Он не единосущен Богу Отцу. В греческом языке спор шел из-за одной единственной буквы: единый — «омо», а подобный — «оми» Причем этот последний звук передавался двумя буквами — oi. Так вот, если бы только Церковь вставила в догмат эту самую маленькую, незаметную букву греческого алфавита — йоту (i), то эта новизна опустошила бы все музеи будущей Европы.

Логика была бы следующей: если Христос не Бог, то значит Бог к людям не приходил. Он остался по-ветхозаветному непостижим, трансцендентен и невидим. В этом случае мир христианства стал бы миром безликого Бога, и, как в Исламе или Иудаизме, запрет на Его изображение обрел бы полную силу. Не было бы ни Андрея Рублева, ни Микеланджело, ни Рембрандта; не было бы живописи ни сакральной (иконы), ни светской, как нет ее, например, в Саудовской Аравии или Ираке. Так что все «ненужные» богословские споры, как оказалось, напрямую влияют на жизнь каждого из нас.

Вообще, что такое догмат? Это честная констатация евангельских фактов. Догмат стоит на страже Евангелия, чтобы ничего оттуда не пропало. Одни люди, читая Евангелие, видят во Христе только Бога и не замечают Его человечества, другие люди, читая то же Евангелие, видят во Христе только Сына Человеческого и не замечают в Нем Бога. А догмат говорит: «Нет. Давайте брать Евангелие целиком: Иисус Христос — и Бог и человек одновременно. Каким образом? — мы не знаем, а просто констатируем факт, ведь не мы же писали Евангелие».

Многие люди боятся слова «догмат», но с тем же успехом можно испугаться и слова «мощи». Напомню, что с церковнославянского языка это слово переводиться как «кости», «скелет». Кстати, Честертон говорил, что призыв освободить христианство от догматики сродни призыву освободить меня от моих костей[109].

— Если утверждать, что Христос — Бог, что он безгрешен, а человеческая природа — грешна, то как же он мог воплотиться, разве это было возможно?

— Человек грешен — не изначально. Человек и грех — не синонимы. Да, Божий мир люди переделали в знакомый нам мир-катастрофу. Но все же мир, плоть, человечность сами по себе не есть нечто злое. А полнота любви в том, чтобы прийти не к тому, кому хорошо, а к тому, кому плохо. Полагать, что воплощение осквернит Бога все равно что сказать: «Вот грязный барак, там болезнь, зараза, язвы, как же врач рискует туда зайти, он же может заразиться?!» Христос — врач, который пришел в больной мир.

Святые отцы приводили и другой пример: когда солнышко освещает Землю, оно освещает не только прекрасные розы и цветущие луга, но и лужи, и нечистоты. Но ведь солнце не сквернится оттого, что его луч упал на что-то грязное и неприглядное. Так и Господь не стал менее чистым, менее божественным оттого, что прикоснулся к человеку на Земле, облекся в его плоть.

— Как же мог умереть безгрешный Бог?

— Смерть Бога — это действительно противоречие. «Сын Божий умер — это немыслимо, и потому достойно веры," — писал Тертуллиан в III веке, и именно это изречение впоследствии послужило основой тезиса «верую, ибо абсурдно». Христианство — это действительно мир противоречий, но они возникают как след от прикосновения Божественной руки. Если бы христианство было создано людьми, оно было бы вполне прямолинейным, рассудочным, рациональным. Потому что когда умные и талантливые люди что-то создают, их продукт получается довольно непротиворечивым, логически качественным.

У истоков христианства стояли, несомненно, очень талантливые и умные люди. Столь же несомненно и то, что христианская вера получилась исполненной противоречий (антиномий) и парадоксов. Как это совместить? Для меня это — «сертификат качества», знак того, что христианство нерукотворно, что это — творение Бога.

С богословской же точки зрения Христос как Бог не умирал. Через смерть прошла человеческая часть его «состава». Смерть произошла «с» Богом (с тем, что Он воспринял при земном Рождестве), но не «в» Боге, не в Его Божественном естестве.

— Многие люди легко соглашаются с идеей существования единого Бога, Всевышнего, Абсолюта, Высшего Разума, но категорически отвергают поклонение Христу как Богу, считая это своеобразным языческим пережитком, поклонением полуязыческому антропоморфному, то есть человекоподобному, божеству. В чем различие между двумя понятиями?

— Для меня слово «антропоморфизм» — это вовсе не ругательное слово, как многие привыкли его воспринимать. И когда я слышу обвинение вроде «ваш христианский Бог — антропоморфен», я прошу перевести «обвинение» на понятный, русский, и тогда все сразу встает на свои места. Я говорю: «Простите, в чем вы нас обвиняете? В том, что наше представление о Боге — человекообразно, человекоподобно? А вы можете создать себе жирафообразное, амёбообразное, марсианообразное представление о Боге?».