Сектант (иногда и православный человек тоже!) думает, что ему достаточно слова Божия, о котором он непременно говорит каким-то противным сентиментальным тоном. Опять потому, что для него Христос только Учитель, а не Спаситель. Вот я и хочу внушить, раскрыть и доказать всякому читателю своей книжки, что при истинном понимании дела Христова нельзя говорить о христианстве без Церкви, что всякий человек может духовно жить и спасаться только в Церкви, а вне Церкви человек при всех своих кажущихся добродетелях - ничто. Так именно и рассуждали в борьбе с современными им отступниками святитель Киприан Карфагенский и блаженный Августин. Напрасно преосвященный Андрей хочет видеть у меня недоговоренность или неискренность, да еще крайнюю. Я только веду богословскую полемику против ложного отделения христианства от Церкви. Не односторонен ли сам преосвященный Андрей, когда восклицает: "Теперь нужны не брошюры, не библиотеки и ничто подобное, нужны подвиги духа!" Ведь преосвященный автор непосредственно за этим восклицанием пишет: "Убеждения может сломить только духовная сила - сила только более святая и более сильная в своей святости, сила противоположных убеждений". Но неужели для выработки убеждений совершено не нужны ни брошюры, ни даже библиотеки?! Никак не могу согласиться потому что многими своими убеждениями обязан книгам и библиотекам. Неужели напрасно церковная власть заботится о распространении здорового церковного чтения? Не с этой ли целью учрежден при Священном Синоде особый Издательский совет? Зачем же тогда существуют и академии наши, если книги и библиотеки не нужны хотя бы и для борьбы с религиозными заблуждениями? Нет, мысли живут и приносят плод в человеческих делах. Лично я весьма скорблю о том, что на богословие у нас мало внимания обращают, будто это что-то лишнее в церковной жизни. Святители наши занялись по преимуществу консисторскими бумагами, разными резолюциями да протоколами. Вот и получилось, что в духовной школе господствует чуждое древней Церкви богословие, изобретенное средневековыми папистами. Напрасно преосвященный Андрей рекомендует мне тему для второй книжки - "о способах осуществления Христовых заветов в церковной жизни". Позвольте мне остаться в области богословия и академических рассуждений! Церковной практики я не имею, да практических деятелей и без меня хватит. Хотя бы академические-то монахи должны пребыть в служении слова, в служении богословию.

Я в своей книжке упомянул о современном церковном разброде. Преосвященный Андрей по этому поводу пишет: "Об этом и нужно говорить, об этом и нужно кричать, чтоб всем слышно было, а отец Иларион об этом только случайно обмолвился". Нет, не случайно. Я с характеристики разброда церковного и начинаю, и говорю о нем на первых десяти страницах своей книжки. Уже на 13-й странице я пишу: "Состояние печальное! Вот это-то печальное положение нашей современности и должно всякого, кому дорога вера и вечная жизнь, побуждать проверить основное заблуждение современного нам предрассудка, по которому можно отделять христианство от Церкви". Я ставлю себе ясную и определенную цель: разобрать и опровергнуть идейное основание церковного разброда, то есть самое понятие бесцерковного христианства. Я хотел остаться и остался в области богословских рассуждений, не переходя в область вопросов практического характера. Ничуть не жалею, что стою на почве академической. Хорошо ли будет, если все мы бросим эту почву и будем писать и говорить только о вопросах практических!

Преосвященный Андрей придает такую цену как будто одним только вопросам практическим. Даже и мой богословский трактат он читал лишь затем, чтобы "новые мысли как-нибудь приложить к делу оживления церковно-общественной жизни, к делу расширения круга церковной жизни, а за нею и миссии". Вполне естественно, что преосвященный читатель "пережил самое тяжелое разочарование", а мне приписывает самые противоречивые положения. С одной стороны, я будто бы "горячо" доказываю, "что у нас в церковной жизни все благополучно, что только религиозные праздношатаи да круглые дураки не видят церковной жизни". С другой стороны, преосвященный Андрей задается уже таким вопросом: "Не признает ли отец Иларион полного отсутствия нашей церковной жизни, если ее искать посылает прямо в монастыри, заранее, так сказать, махнув рукой на архиереев и на все белое духовенство?" Разумеется, нормальному человеку трудно в одной книжке высказывать на двух соседних страницах столь противоречивые суждения. Мысли мои далеки от того, что вычитывает в моей книжке преосвященный Андрей. Я пишу: "Слишком часто говорят теперь о недостатке жизни в Церкви, об "оживлении" Церкви. Все эти речи мы затрудняемся понимать и весьма склонны признать их совершенно бессмысленными. Жизнь в Церкви иссякнуть никогда не может, ибо до скончания века в ней пребывает Дух Святой (см.: Ин.14,16). И жизнь в Церкви есть. Только бесцерковные люди не замечают этой жизни". Утверждаю ли я, что у нас все обстоит благополучно? Утверждаю ли и обратное, будто жизнь церковная есть только в монастырях? Ни того, ни другого. Я протестую против весьма распространенного сведения сущности церковной жизни к одним только внешним делам, к различным кассам, обществам, кружкам и подобному. Нет, например, у нас прихода как юридического лица - и вдруг слышим: "В Церкви жизни нет! Без приходской организации жизни быть не может!" Не занимаются священники, иереи Божии, кооперациями - опять речь о недостатке жизни в Церкви! Нет в приходе какой-нибудь потребительской лавочки - снова Церковь виновата!

Все подобные речи с догматической богословской точки зрения я и склонен обозвать бессмысленными. В книжке у меня нет, а в статье было даже особое пояснение, почему я эти речи так называю. "Когда говорят о недостатке жизни в Церкви, то обычно упоминают о недостатках церковного управления, о тысячах консисторских бумаг и т.д. Но для понимающего подлинно церковную жизнь ясно, как Божий день, что все эти консистории с их указами почти совсем не затрагивают глубины церковной жизни. Полноводная река благодатной жизни течет непрерывно и напояет всякого, кто хочет утолить свою духовную жажду. Эту реку "бумагой" не запрудить...". Спрошу у преосвященного Андрея: неужели без прихода, как юридического лица, без приходских организаций не действует в церковных людях спасающая благодать Божия? Неужели без коопераций люди перестают в священнодействиях Церкви получать благодатную помощь для борьбы с грехом, для своего возрождения и обновления? При всех непорядках в церковном управлении, при печальном засилии чиновничества - остается ли Церковь Телом Христовым, полнотою Наполняющего все во всем (Еф.1:23)? Обо всем этом у нас очень часто забывают, когда говорят о недостатке жизни в Церкви.

С догматической богословской точки зрения нельзя говорить о недостатке жизни в Церкви. Можно говорить о недостатках церковной жизни, о недостатках церковной организации, церковного управления, но говорить о недостатке жизни в Церкви - это значит смешивать внешнюю и внутреннюю стороны церковной жизни. Говорите о недостатках церковной жизни, церковной организации, но не забывайте, что в жизни Церкви есть более глубокие слои благодатного веяния Духа! Я и утверждаю догматически, что благодатная жизнь в Церкви не иссякает. Эта внутренняя таинственная жизнь опытно познается и воспринимается. Веяния Духа таинственны; они касаются дела спасения и возрождения души. Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа (Ин.3:8). Царствие Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встает ночью и днем; и как семя всходит и растет, не знает он, ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом мелкое зерно в колосе. Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва (Мк.4:26-29). И вдруг преосвященный Андрей требует: "Покажите нынешние дела церковные! Покажите что-нибудь ясное, бесспорное, основательное! Дела земства нашего - очевидны. Дела городских самоуправлений - очевидны. Дела других обществ, других организаций совершенно очевидны и своею очевидностью для всех убедительны". А какие, например, дела земств или городских самоуправлений - очевидны? Шоссейные дороги, водопроводы, школы, канализация и т.п. Ну, такие дела можно указать и церковные! Смотрите, сколько великолепных храмов, тысячепудовых колоколов, благоустроенных монастырей и монастырских хозяйств! Ведь не земства и не городские самоуправления все это создали? Но очень ли ценны все эти и подобные дела для жизни церковной по существу? Прибавьте сюда приходские организации. Неужели от этого много прибавится для жизни церковной? Собственно церковные дела, единственно ценные пред вечностью, - иные, и по характеру своему не таковы они, чтобы быть ясными, бесспорными и основательными. Здесь все спорно по существу. Борьба и победа над грехом для нас великое церковное дело, а для других - это излишнее занятие, основанное на устарелых предрассудках. "О жизни благодати, ясно ощущаемой, человеческий язык всегда может высказываться только туманно и темно. О жизни церковной знает только тот, кто ее имеет, а для не имеющего ее она почти и недоказуема". Но церковными людьми благодатная жизнь Церкви иногда ощущается как нечто несомненное.

Преосвященный Андрей почему-то приписал мне мысль, будто жизнь церковную можно видеть только в монастырях. "Если кто захочет увидеть эту церковную жизнь, то пусть потрудится съездить в наши монастыри". "Отец архимандрит Иларион отправил своего совопросника искать жизнь церковную в монастырях... ее искать посылает прямо в монастыри, заранее, так сказать, махнув рукой на архиереев и на все белое духовенство". И преосвященный Андрей справедливо возражает: "Ведь, правда же, странно отыскивать церковную жизнь прямо в монастырях... А наши архиереи - разве они не учители святой жизни? Разве у них нельзя ничему поучиться? А наше духовенство? Разве они не имеют благодатных даров? Разве они не "новая тварь"? И неужели же для искания истины необходимо обойти всех этих служителей Церкви и направиться, согласно совету отца архимандрита Илариона, - прямо в монастыри? Неужели около этих слуг Святой Церкви нет "дыхания церковного", а оно только в монастырях? Это в высшей степени странно. И однако это следует из слов отца Илариона". Только все эти рассуждения и восклицания не касаются действительного отца Илариона, так как он ничего подобного и не думал писать и из слов его этого не следует никак. Действительный отец Иларион писал вот что: "Нам, людям душевного склада мышления, редко дается ощущение церковной жизни. А между тем и теперь люди, сердцем простые и жизнью благочестивые, постоянно живут этим ощущением благодатной церковной жизни. Эту церковную атмосферу, это дыхание церковное особенно ощущаешь в монастырях". И только! Никакого совопросника я в монастыри не направляю и еще менее способен махнуть рукой на архиереев и на все белое духовенство. Да и как же я представлял бы себе Церковь, всю Церковь как Тело Христово, если бы она была жива только в монастырях! Совсем не понимаю, как преосвященный Андрей, прочитавший, по его словам, мою книжку подряд три раза (не заслуженная для нее честь!), мог найти в ней то, чего я и не думал писать! Здесь какое-то недоразумение. Нет, преосвященнейший владыко, ощущал я дыхание церковное и в приходских храмах, даже в нашем академическом, особенно в те дни, когда все присутствующие в храме приступают ко Святому Причащению. Какое-то духовное благоухание наполняет храм, и священника окружают волны благодати. Я только по личному опыту утверждаю, что особенно (а не исключительно!) дыхание церковное ощущаешь в монастырях. Это мой опыт. У другого может быть опыт иной. Препираться монастырю с миром и превозноситься над миром, по моему убеждению, крайне неполезно. Все мы - единая Церковь, единое Тело Христово. Зачем распри в телеси (1Кор.12:25)?! Радуюсь успехам в благочестии мирян и скорблю, если вижу их от благочестия убегающих. Дух дышит, где хочет. Стены монастырские для Него не преграда. Не мерою дает Бог Духа (Ин.3:34).

Надеюсь твердо, что мои строки послужат лишь к разъяснению недоумения преосвященного Андрея и к устранению несуществующих противоречий. Преосвященный Андрей болеет сердцем о недостатках церковной жизни, о ненормальностях церковной организации, о ненормальности взаимоотношений между Церковью и государством у нас в России. Не один он скорбит обо всем этом. Вместе с ним скорбим и мы, и многие церковные люди. Гражданский закон воспрещает у нас вневероисповедное состояние и тем самым как бы заставляет Церковь терпеть в числе своих членов даже и своих явных врагов. Все это - явная ненормальность в отношении Церкви и государства у нас на Руси.

Однако нам кажется, что преосвященный Андрей возлагает преувеличенные надежды на разные реформы и внешние мероприятия. Преосвященный Андрей пишет: "Прежде всех мероприятий в церковной жизни нужна реформа ее самой - та реформа, которая была предназначена Предсоборным присутствием и которая имела в виду общецерковное оживление. Если возродится дух жизни в церковном обществе, все будет в церковной жизни исправлено; если не будет этого духа жизни, а будет царствовать канцелярия, то будут живые люди искать жизни религиозной в сектантских общинах и будут созидать эти общины и отпадать от Церкви". Не верится мне, чтобы "возрождение духа жизни в церковном обществе" так тесно было связано с какими бы то ни было реформами. Реформа есть именно перемена формы, но пустой сосуд, какую форму ему ни придавать, полным от перемены формы не будет. Реформа - дело канцелярское, а сам же преосвященный жалуется на засилье канцелярии. Святые люди жили и спасались без реформ и без указов, а грешному человеку сколько указов ни пиши, он останется тем же. А истинная церковная жизнь и состоит ведь в победе над грехом. В указах и всевозможных реформаторских мероприятиях у нас недостатка никогда не было, но все канцелярские реформы проходили мимо жизни. На бумаге, в отчетах все реформы удаются и все указы влияют на жизнь самым действительным образом. Получается какое-то самолюбование и самоуслаждение канцелярии. Центральная канцелярия разошлет указы канцеляриям местным, те ответят самыми фантастичными отчетами, из которых составляется один общий отчет. А жизнь идет своим прежним порядком. Сколько хлопотали о приходских попечительствах! Во время войны приказали устроить попечительские советы. Судя по цифрам, советов этих много, но дела от них мало. Есть в приходе ревностный пастырь, он и без указа организовал бы помощь вдовам и сиротам в самых широких размерах. А иной пастырь во исполнение указа устроит совет и будет аккуратно посылать отчеты, хотя помощи от его совета будет очень и очень мало.

Нет, в церковной жизни все сводится к личности пастыря. Епископы наши задавлены обширностью своих епархий, на которые, кажется, не хватит никакой личности при всем ее желании работать. Пред пастырями приходскими лежит широкая и благодарная нива. Возможность работать имеется полная. Увы! Пастыри наши в лучшем случае занимаются тем же, чем занимался на дне корабля пророк Иона, когда бежал от лица Господня в Фарсис. У нас духовное сословие считает Церковь какой-то собственностью, вотчиной, часто наследственной. Окончание курса в семинарии, даже неполное, по житейскому взгляду, дает право получить на кормление вотчину-приход. Можно дать такое житейское определение Церкви: Церковь есть учреждение для содержания духовенства. За содержание свое духовенство расплачивается только минимальным, выходящим нередко за пределы порядочности, совершением богослужения. Мне, природному кутейнику, признать все это труднее, нежели преосвященному Андрею, и однако я не могу не видеть окружающей действительности.

У русского народа - приходится верить - какая-то гениальная религиозность и церковность, если он до сих пор еще верен святому Православию. В нашей церковной жизни неблагополучно, но корень этого неблагополучия не в недостатке реформ, а в том, что духовенство наше ровно ничего не желает делать и под церковными интересами понимает только свои сословные. Всякие реформы могут оказаться мертворожденными, если наличные деятели останутся те же и теми же. Рост сектантства за последнее десятилетие - наглядный показатель грехов нашего пастырства, потому что, по слову Христову, волк расхищает овец лишь у того пастыря, который нерадит об овцах. Такой пастырь растеривает овец. О пастыре говорит Христос, а не о реформах. Сектантские волки теперь правительством допущены до православного стада. Гнать этих волков и оберегать овец должны пастыри. У нас учреждаются специальные миссии, число миссионеров ежегодно увеличивается. Это новый показатель грехов пастырства нашего, потому что миссионеры берутся за дело, которое должны делать пастыри. А мне приходилось слыхать от миссионеров, что они со стороны духовенства встречают лишь препятствия, но не помощь. Даже ответственность за распространение сектантства духовенство склонно перелагать с себя на миссионеров. Есть в епархии или в уезде миссионер - можно не беспокоиться и не думать о сектантстве; приедет барин и рассудит. Вот о чем нужно говорить не умолкая - о необходимости пастырям нашим стать на духовной страже около стада, а не ограничивать свою деятельность только теми телодвижениями, которые неразрывно и непосредственно связаны со стрижкою шерсти.

Боюсь, что преосвященный Андрей объявит меня противником церковных реформ, а потому и спешу оговориться: я не согласен лишь с переоценкой значения всяких вообще реформ. Я верю больше в силу личности, нежели в силу бумаги, хотя бы и "за номером" и "с приложением казенной печати". Реформа нужна и необходима, если существующий порядок стесняет добрые намерения личности при их осуществлении. Когда человек подрастет, он шьет себе более просторный костюм. Но маленький человек не вырастет сразу, хотя бы и надел костюм великана. Стеснять доброе дело личности дурно; порядок должен быть изменен, нужна реформа. Но сколько ни расширяйте рамок, бездеятельный человек от этого чудес не сотворит. В настоящее время церковные деятели стеснены несравненно больше на верхах, нежели внизу. Рядовые же приходские пастыри, пожалуй, самые независимые и самостоятельные люди в России. Свобода к доброделанию у них весьма большая. Для них речи о реформах - часто лишь оправдание своего нежелания заняться делом Божиим. По либеральному шаблону у нас принято кричать о бесправном положении белого духовенства, о гнете и произволе черного духовенства, то есть архиереев. "Архиереи нас давят, гасят всякое наше доброе дело", - причитают либеральные батюшки. Глубоко убежден, что эти причитания - сплошное лукавство и лицемерное самооправдание. Неужели архиереи способны гнать и преследовать священника, если он искренно благочестив, усердно молится сам, истово и одушевленно служит, всегда проповедует, следит за духовной жизнью своей паствы, ведет внебогослужебные беседы, аккуратно посещает школу, увещевает всегда и всюду своих прихожан вести жизнь благочестивую, наставляет их истинам веры, просвещается сам, утешает бедных, богатых склоняет к помощи бедняку соседу, к призрению сирот бесприютных и т.д? Неужели все это архиереи делать запрещают?

Неужели наши архиереи способны рассуждать приблизительно так: "NN - хороший священник, благочестивый, ревностный, имеет доброе влияние на прихожан - дай-ка я его за это переведу на худший приход или отрешу от места с низведением в причетники!" А послушать либеральных батюшек - чуть ли не все архиереи буквально так и рассуждают и действуют. Получается картина: священники горят желанием работать, вести свои приходы в Царство Небесное, но архиереи этого им не позволяют. Картина эта ложная. Я утверждаю, что и теперь для настоящей церковной деятельности приходского священника имеется совершенно достаточная свобода; никто этой деятельности никаких искусственных преград не ставит. Только делать на ниве Божией не хотят. Делателей нет, хотя все священнические вакансии и заняты. Если архиерей сам деятельный и заставляет своих иереев сколько-нибудь трудиться, то духовенство его епархии только одного и желает, чтобы "беспокойного" архиерея поскорее куда-нибудь перевели. Духовенству наиболее годны архиереи малодеятельные.

Итак, прежде всего нужны пастыри, душу свою полагающие за дело церковное. Да изведет Господь делателей на Свою ниву! Об этом да будет наша горячая молитва!

Но неужели нам ждать особого чуда: сотворения пастырей Господом Богом из ничего? А что же делается у нас для приготовления пастырей? У нас нет никакой церковной школы. Школа у нас - духовная, то есть для детей духовенства. Все элементы церковности в духовной школе беспощадно осуждены в ходячих либеральных шаблонах. Выкиньте из семинарского или академического курса любой богословский предмет - [это] будет встречено одобрительно, но избави вас Бог покуситься на что-нибудь светское! Открыт семинаристам доступ в университеты... Ах, Боже мой, какая радость, какое счастье! Не то печально, что этот доступ открыт, а печально и горько, что в этом открытии назрела острая нужда. Стало быть, семинарии с Церковью связаны только карманом. Создается безнадежное положение семинарий, обязанных служить двум господам - духовенству и Церкви, причем первый господин желает, чтобы служили ему исключительно. Вот и приходится наблюдать такую картину. В губернском городе стоит огромное здание со светлыми просторными комнатами, с электрическим освещением. Вывеска гласит: "Духовная семинария". Преподаватели получают от двух до трех и более тысяч жалованья, пятилетние прибавки, пенсии. Здание наполнено сотнями молодых людей, франтовато одетых в тужурки с ясными пуговицами, обутых в штиблеты или ботинки последнего модного фасона. В том же городе где-нибудь в монастыре ютится бедное деревянное здание, в котором все убого. Там впроголодь живут и учатся немного более пожилые люди, одетые в скромные подрясники и рясы. Это - училище пастырства. Позвольте! А что же то-то богатое здание? Да из него, видите ли, в пастыри не идут, а идут в ветеринары, в учителя гимназий, в присяжные поверенные и подобное. Нужда церковная заставила рядом с официальной духовной школой заводить местные церковные училища. Этому ли радоваться? А либеральный шаблон почему-то предписывает радоваться, когда сын священника духовному званию своего отца и деда предпочитает чин титулярного советника.