лекции, прочли какие-нибудь книги, – и

прибились.

Одна

группа была очень забавная. Я в 1967 или 1968

году в течение недели проповедовал на

улицах в Оксфорде. Просто становился где-нибудь,

подбиралось несколько человек, я в течение

часа проповедовал Евангелие, а в течение

полутора часов отвечал на вопросы. В какой-то

день ко мне подошел юноша – мохнатый,

лохматый, с длинными волосами, одетый в

длинную свитку, и говорит: Чего Вы на наши

собрания не ходите? Я спрашиваю: А какие

собрания? – У нас целая группа хиппи здесь,

а чем Вы не хиппи? одеты, как никто, вид у Вас

совершенно странный, вокруг шеи какая-то

цепь с чем-то: такой же хиппи, только из

старых... Я сказал, что если так, то конечно

приду на собрание; когда следующее? –

Сегодня вечером приходите... Вот, пришел я на

собрание: громадная комната, матрасы по

стенам, свечки стоят на голом полу (и для

освещения и для прикуривания), и один из

молодых людей стоит, свои стихи читает. Я

пробрался в какой-то угол, сел на матрас и

стал слушать. Первое, что меня поразило, это

– как его слушали. Там было человек

пятьдесят, и слушали его благоговейно, как

слушают человека, который говорит о себе

самое сокровенное и которого слушают с

вниманием и уважением к тому, что он свою

душу открывает. В какой-то момент он кончил,

сказал: Ну, кажется, все, – и пошел сел на

свой матрас; потом еще кто-то выступил, и еще

кто-то. Я подумал: если я дикий, почему бы мне

не выступить? – и на четвереньках выбрался

вперед и говорю: я хочу сказать нечто; я хочу

сказать вам, как и почему я стал верующим. Я

им рассказал сначала о ранних годах

эмиграции, о том, как жилось – потому что им

не вредно сообразить, что жилось-то хуже,

чем им; мы не были такие мохнатые, кудластые,