комнату, промчался вокруг прямо ко мне,

ткнулся мордой в лицо и удрал. Этим, конечно,

кончилась мистическая атмосфера,

драматический эффект был уничтожен; после

этого мы еще довольно долго сидели,

рассуждали, и кто-то из них ко мне подошел и

говорит: Хорошо, что Вы пришли! – А почему? –

А у Вас глаза добрые... – А что? – Знаете, Вы

на нас смотрите и не презираете... Такая

реакция очень интересна была, потому что,

конечно, их принимают и в хвост и в гриву.

Это

была первая встреча; потом стали ко мне в

церковь ходить хиппи. Наши старушки, я бы

сказал, не в телячьем восторге были, –

подумайте о своих здешних – когда они стали

появляться: Отец Антоний, неужели они всю

церковь собой заполнят?.. – А их только

сорок или пятьдесят, и стоят они очень

хорошо... В общем, восторга не было. После

какого-то богослужения я их словил и

пригласил к себе, и потом они год ко мне

ходили раз в месяц пить чай и разговаривать;

потом стали ходить на лекции, которые у нас

устраиваются. А потом в какой-то день они

пришли и говорят: Знаете, мы хотим молиться;

не хотите ли Вы провести с нами всенощное

бдение и нас учить?.. И мы десять часов

промолились. Это совсем неплохо, чтобы

группа из человек шестидесяти девчат и

молодых людей десять часов сряду молилась

– это показывает, что они действительно

молиться хотели. Причем мы, конечно, не

совершали богослужение; было бы

бессмысленно совершать православную

всенощную для группы людей, которые вообще

не знают, на чем они стоят. Но мы сделали так:

нас было трое, мы разделили время на три

периода по три часа, и в интервалах после

каждого периода из трех часов был кофе и

хлеб (все-таки они пришли с работы или

откуда-то, где они уставали). Мы вели так: