О странниках земли Русcкой

ПУТИ И ПРИЧИНЫ ПОДВИГА СТРАННИЧЕСТВА

Каждый город имеет свой, скрытый под суетой дня, лик. Этот лик выявляется ночью, и в нем видна подлинная духовная сущность города. Он показывает искания города, его духовную жизнь, его сокровенные чаяния. Днем город работает миру, идет торговля, шумит жизнь общественная. Вечером сквозь туманный свет фонарей среди улиц, как тени, появляются иные люди, слышны новые речи, начинается новая жизнь. Тогда зачинаются некие превращения: купец превращается в богоискателя, лавка становится молитвенным собранием. Возле храмов, у стен монастырей оживают тени богомольцев. Слышатся речи о странствиях, повести о чудесах. Храмы зажигают огни, принимают для исцеления бесноватых, входят толпы для ночных бесед с Богом. А когда окончательно замолкнет шум суеты, в предзаревые часы тишины, слышен подлинный голос города, видна ярко его духовная жизнь.

Особенно это чувствовалось в дореволюционной Москве, когда просыпалась духовная жизнь города. Не было более чудесных превращений, чем ночные колдовства Москвы. Вы видели где-нибудь на Шаболовке или среди Тверской-Ямской маленький трактир, освещенный яркими огнями. После прекращения торговли он превращался в храм с древними образами, зажженными свечами, с мерцанием лампад и поющей толпой богомольцев - это беспоповцы справляют свои моления. А из соседней мясной лавки слышатся гневные крики - это спорят о вечных истинах. И где еще недавно слышались серые слова о дороговизне, теперь слышны духовные стихи, слова церковных песнопений. Там, в этих тайных собраниях, можно было видеть всех представителей духовных исканий Руси Здесь были строгие старообрядцы, и всякие "толки", и беспоповцы. Здесь были и странники всех родов - от Христа ради странников до бегунов [1]. Здесь были и ревнители святой Церкви Православной, здесь были и богомольцы и паломники, только что вернувшиеся из Иерусалима, и многое множество иных людей, всю свою жизнь посвятивших исканию встречи с Богом. В ночные часы они вели споры и беседы. Они говорили о своих верованиях, они раскрывали великую богоискательскую душу родины нашей, они вскрывали разные стороны ее духовных подвигов. Но далеко не всем удавалось проникнуть в среду этих богоискателей. Далеко не все могли приобщиться к ночной жизни Москвы. Иные, живя в Москве, не знают ее ночных бесед, иные напрасно стремились войти в этот своеобразный круг искателей веры. Для большинства эти крики, этот шум среди чайных и питейных вертепов казались кощунственными и отталкивали от себя своей грубостью.

Занималась заря, и мгновенно прекращалось колдовство Москвы. Так же внезапно чайные становились снова питейными домами, купцы степенно вели речи о торговле, богомольцы и богомолки спешили в Чудов или Страстной монастырь к ранней обедне, спокойные и суетливые, и только их вид показывал пламенность их ночных молений и споров. И еще долго у открытых дверей часовен и церквей несся легкий аромат воска и слышалось трещанье ночью поставленных свечей.

Мне посчастливилось бывать на этих московских собраниях, видеть богоискателей Руси, слышать их споры. Мне удалось там, под сводами вертепов, видеть и тех. кто уже нашел истинный путь ко Христу, встретиться с праведниками святой Руси. И там я впервые увидел странников, там впервые зародились у меня мысли об этом подвиге, исключительно русском, о том подвиге, в котором Русь выявила свой лик. Три пути странничества знает родина наша. Первый путь - путь старинный. Этот путь ведет от Церкви в необозримые путаницы дорог, это путь ухода из ограды Христовой, путь самости, желания создать свою собственную религию, желания выявить во что бы то ни стало новое. Это путь русских пантеистов, увидевших в природе великую тишину и поклонившихся этой примиренности, как самому Богу, считающих бури природные вечной необходимостью всего окружающего их мира. Это путь ужаснувшихся зла мира бегунов, которые бегут от мира, пламенно его ненавидя и не замечая ни единой благой черты в тварях и созданиях Божиих. Этот путь знает множество перипетий. Конец его зрится в темных делах ночных и осенних дорог.

Есть иной, второй путь странничества, путь богоискателей, людей жаждущих, но не могущих найти Христа. Те, кто идут этим путем, знают легенды и сказания о Китеже, о Сильвестрове граде, знают грустные песни о Церкви Христовой, которая закрыта за семью замками, и ищут ключей от этих церковных затворов. Они часто меняют свои пути, они не доверяют своим встречам, они неспокойно мечутся от келлий монастырских к озеру Светлояру, от церковных служб к радениям хлыстов. Это путь русских интеллигентов, аскетов с пробудившейся совестью, жаждущих веры и не могущих ее обресть. Их дороги неспокойны, они безнадежно длинны, и нет в конце их тихого пристанища, о котором так томятся вступившие на этот путь люди.

Есть третий путь, путь светлый странничества, когда, порвав с уютом и семьей, становятся странники во имя Христа на дорогу для того, чтобы уйти с нее в могилу. Они видят Христа, грядущего по весям и долам, по тропам лесным и берегам глубоких рек, и идут за Ним, радостные, твердо веря, что эта дорога земная подымется к небу и сольется со светлой дорогой надзвездной. Об этих странниках ради странничества, а не ради ухода и исканий, буду я говорить, попытаюсь приоткрыть их лик, показать их подвиги. Но раньше скажу об одной общей черте, соединяющей три вида странничества Руси, это - скитания по дорогам. Все странники связаны с дорогами, знают завораживающую силу путей Руси. Дороги, перелески, тихие предрассветные зори, суровые бури одинаково встречали их, одинаково пели им свои песни... И они возлюбили эти голоса Руси, они предались дороге до конца, предались, исчезнув в ее нескончаемых далях. Дорога встречает вступающих на путь страннический, манит к себе душу, вкусившую тревоги исканий.

Три пути ведут к странствиям. Первый - это любовь к природе. Биографии странников сохранили воспоминания о первых днях приобщения их к странничеству. Один из безымянных странников, посетивших Оптину пустынь, говорил старцу Анатолию (Зерцалову): "Я, батюшка, так странником стал. Шел как-то к преподобному Сергию в Радонеж из Воронежа. Осень была. Путь был длинный и трудный, а мне, глядя на дорогу, не то что досадно становилось - и ноги болели, а какая-то особенная радость в душу вливалась. И не хотел я, чтобы путь мой кончился, и эта самая радость меня странником сделала. Все бы я шел и шел от святыни к святыне. Приложился я к мощам преподобного Сергия, дальше пошел в Зосимову пустынь. Что бы, думаю, если бы и дальше эта самая дорога меня в радость приводила... Да так до сих пор и странствую. И все я думал раньше о грехах своих, все думал о своих сквернах и никак даже собственную душу свою в себе отыскать не мог. Душа Богу свечи возжигает, а у меня такие греховные помыслы были, что теплился разве только огарочек покаяния, и этим очень я мучился. А как встал на дорогу, да как увидел Божий мир, как услышал птиц небесных, как почуял благоухание цветов, о себе забыл совсем. О Боге стал думать и хвалу Ему воздавать за столь великое миру украшение".

Он говорил громко собравшимся около него монашкам и каким-то серым старушкам: "Вот подобно тому как сейчас в раскаленность приводит солнце камни и жар земли и неба сливается в единую невозможную духоту, в последние дни жар грехов будет идти на небо и будет невозможно жить на земле". Этот юноша - впоследствии странник Миша. Его знала Москва, знали иные города Севера России. Он оставил любопытные записки о начале своего странничества, и в них виден необыкновенный ужас, ужас постоянного зрения последних минут мира. Он был как бы соблазнен последним откровением. Все для него казалось прообразом Страшного Суда Божьего, вернее, страшного Божьего осуждения. В звоне трамвая, в шуме улиц, городов, в шелесте дерев леса и тихих всплесках рек он слышал одинаковые стоны ада, стоны ужаса осужденных.

Он очень страдал, ходил из монастыря в монастырь, от Киева до Соловков, пытался заняться то тем, то другим, был где-то причетником, был послушником в Симоновом монастыре, но нигде не мог ужиться. То все казалось ему, что он видит тени Страшного Суда, что он предстает перед лицом страшного Бога, и этот постоянный ужас влечет его сперва к посещению святыни, а потом к постоянному странничеству. Те записи, которые писал он, уже будучи странником, свидетельствуют о его полной примиренности с миром. Не знаю, жив ли сейчас этот странник; не знаю, мучат ли его картины последних мгновений мира. Но строки его последних писем ко мне были столь примиренные, дышали таким счастьем воли и тишины, что я верю: он поистине обрел истинный путь, светлый путь к Богу.

Подвигают странников на их путь личные неудачи, семейные драмы, страшные грехи. Жизнеописания странников сохранили нам картины этих тяжелых переживаний, заставивших их уйти из мира в дорожное странствие. Вот биография странницы Ксении, подвизавшейся в XVIII веке. В ней мы видим картины крепостного права, гаремов помещика, ужаса кнута и тревог побегов. Чтимая странница начала XIX века Евфросиния стала странницей после разорения ее благосостояния и умерщвления семейства в 1812 году. Ее, удрученную горем, поразили слова Евангелия: "Иже не приимет креста своего и вслед Мене грядет, несть Мене достоин" (Мф.10:38) - и она стала странницей.

Странник XVIII века Алексей Михайлович Крайнев пошел странствовать после ряда семейных неудач, удрученный горькой бедностью. Известный странник-сборщик Филипп, подвизавшийся в пятидесятых годах XIX века, ушел странствовать после того, как за невероятный разврат был проклят матерью и у него отнялась правая нога. Он так хромой и добрел до Сергиевской Лавры, где получил исцеление от мощей преподобного Сергия, и окончил дни свои в странствиях и сборах на храмы. Благодаря ему было создано более ста церквей. Странник, оставивший записки о своих странствиях, изданные в Казани в восьмидесятых годах [2], говорит, что он пошел странствовать после потери любимой жены. В этих же записках он рассказывает о некоем князе, который стал странником после того, как убил своего денщика и испытал ужас раскаяния. Таковы пути к странничеству.

ИСТОРИЯ СТРАННИЧЕСТВА