Извещает, что среди беспокойств, встреченных в Никополе, ободрен был прибытием туда епископа Иовина, и просит поблагодарить его, что потрудился помочь св. Василию, и поддержать строгость церковных правил. (Писано в 373 г.)

Человеколюбец Бог, Который со скорбями соединяет и соразмерные им утешения и ободряет смиренных, чтобы, сами того не примечая, не поглощены они были излишней печалию, подал мне и утешение, которое равняется беспокойствам, постигшим меня в Никополе, ибо вовремя привел туда боголюбивейшего епископа Иовина, который сам расскажет, как благовременно явился ко мне. Ибо сам я умолчу об этом, остерегаясь продолжительности письма и не желая подать мысль, что тех, которые, переменившись, стали мне любезными, выставляю как бы на позор напоминанием их поступка. Но да благословит Святый Бог привести тебя в наши страны, чтобы мог я обнять священнолепие и рассказать тебе обо всем в подробности, потому что на самом деле огорчительное доставляет обыкновенно какое-то удовольствие в рассказе об этом. А боголюбивейшего епископа, который совершенно выполнил требования любви его ко мне, с особенным же тщанием и мужеством потрудился о строгом соблюдении правил, похвали за сие и возблагодари Господа, что питомцы твои везде обнаруживают черты твоей степенности.

Письмо 123 (128). К Евсевию, епископу Самосатскому

На желание Евсевия примирить св. Василия с Евстафием отвечает, что готов он умереть для мира, но желает мира истинного; от Евстафия же требует одного — чтобы дал ясный ответ на предложенный ему вопрос: имеет ли он общение с не принимающими никейского исповедания веры и называющими Святаго Духа тварию? Подтверждает, что до получения ясного на сие ответа не может быть в общении с Евстафием, так как по той же причине не в общении с Евиппием; дает свое мнение, как должно обходиться с не приемлющими здравой веры. (Писано в 373 г.)

Не могу еще достойным образом показать на деле своего усердия к умирению Церквей Господних. Но в сердце, уверяю в этом, столько у меня желания, что с удовольствием отдал бы и жизнь свою, только бы угасить пламень ненависти, возжженный лукавым. И если не по желанию мира согласился я быть в Колонии, то да не умиряется жизнь моя! Впрочем, ищу мира истинного, какой оставлен нам Самим Господом; и чего просил я в удостоверение себе, не иное что показывает, как желание истинного мира, хотя некоторые, превращая истину, толкуют сие иначе. Поэтому пусть делают из своего языка такое употребление, какое хотят, но, без сомнения, пожалеют некогда сами об этих словах.

Твое же преподобие прошу помнить первоначальные положения, не вдаваться в обман, принимая ответы не на вопросы, и не давать силы лжеумствованиям тех, которые, не имея дара слова, одним своим одобрением опаснее всякого извращают истину. Ибо предложил я речения простые, ясные и легко удерживаемые в памяти: точно ли отказываем в общении не приемлющим никейского исповедания веры и точно ли не согласны быть на стороне тех, которые отваживаются называть Духа Святаго тварию? А он вместо того, чтобы на вопросы сии отвечать прямо, повторил мне то же, что ты писал, и сделал это не по простоте ума, как можно бы подумать, и не как человек, который не в состоянии видеть следствия. Напротив того, рассчитывает, что, отринув мое предложение, слишком выкажет себя перед народом, а согласившись со мною, уклонится от середины, которой держаться доныне предпочитал он всему. Поэтому да не перехищряет он нас и да не вводит в обман вместе с другими и твое благоразумие, но пусть пришлет мне краткий ответ на вопрос, или соглашаясь на общение с врагами веры, или отрекаясь от оного. Если склонишь его на сие и пришлешь ко мне ответы прямые и каких желаю, то я погрешал во всем, что было доселе, на себя беру всю эту вину; требуй тогда от меня доказательств смиренномудрия. А пока не будет сего, боголюбивейший отец, извини, что не могу с лицемерием предстоять жертвеннику Божию. Ибо если бы не боялся я сего, то для чего бы отлучаться мне от Евиппия, человека так ученого, столько преклонного летами и снискавшего столько прав на мою дружбу? Если же в этом поступил я хорошо и как следовало тому, кто стоит за истину, то смешно, конечно, чрез посредство сих даровитых и умных людей оказаться состоящим в связях с утверждающими то же, что и Евиппий.

Мне кажется, что должно не совершенно чуждаться не принимающих веры, но употребить некоторое о них попечение по древним уставам любви и с общего согласия написать к ним, с сердоболием предложив им всякое возможное утешение и, показав веру отцов, пригласить их к единению. Если убедим, то все сообща вступим в единение с ними. А если не успеем, то удовольствуемся друг другом, но выведем из обычая это колебание между тою и другою стороной, опять восприяв то евангельское и нелестное житие, каким жили приступавшие к слову вначале. Ибо сказано: веровавшим бе сердце и душа едина (ср.: Деян. 4, 32). Посему если послушаются тебя, это всего лучше. А если нет, то узнайте виновников раздора и не пишите уже ко мне больше о примирениях.

Письмо 124 (129). К Мелетию, архиепископу Антиохийскому

Извещает, что севастийцы распространяют одно Аполлинариево сочинение с такими намеками, будто бы писано сие св. Василием; пересказывает, какие определения в рассуждении его сделаны при царском Дворе; просит изготовить послание к западным, для чего уже и послан к нему Санктиссим, и предлагает мысль свою о том, что должно быть содержанием сего послания. (Писано в 373 г.)

Знал я, что твоему совершенству странно будет слышать обвинение, вышедшее ныне от Аполлинария, который не затруднится все сказать. Я и сам до сего времени не имел понятия, что подпадаю оному, но теперь севастийцы, отыскав где-то, сделали гласным и пускают по рукам сочинение, по которому осуждают паче и меня как имеющего этот образ мыслей. В сочинении же есть подобные сим выражения: «Почему необходимо им представлять себе первое тождество сопряженно во всем, лучше же сказать, соединенно с инаковостью, как скоро утверждают, что первое и второе есть одно и то же? Ибо что есть Отец первично, то Сын есть вторично и Дух — третично. Но опять, что Дух есть первично, то Сын есть вторично, поелику, без сомнения, и Господь есть Дух; и Отец — третично, поелику, без сомнения, Бог есть Дух. И если неизреченную тайну сию выразить усильнее, то Отец есть отечески (представляемый) Сын, а Сын — сыновно (представляемый) Отец. А подобно сему должно сказать и о Духе, поелику Троица есть единый Бог». Вот что разглашается, и не могу верить, чтобы сие было сочинение распространяющих слухи, хотя по клеветам их на меня заключаю, что могут на все отважиться. Ибо в письмах к некоторым из своих после клевет на меня прилагали и сии слова, именуя их еретическими, но скрывая, кто сочинитель, чтобы в народе распространилась мысль, будто бы писатель я. Впрочем, как сам себя уверяю, их изобретательность не простерлась еще до того, чтобы сочинять им и речения. Почему, чтобы отразить усилившуюся на меня хулу и показать всякому, что у меня ничего нет общего с утверждающими это, принужденным нашелся я упомянуть о сем человеке65, потому что он в нечестии подходит близко к Савеллию. И о сем довольно.

А от царского Двора прибыл некто с известием, что в державствующем, после первого движения, какое возбуждено было в нем рассевающими на меня клеветы, возникла другая мысль — не выдавать меня руками обвинителям и не представлять на их волю, как определено было вначале, но помедлить пока несколько. Почему, если удержатся при этой мысли или придумают что-либо еще более милостивое, дам знать о том твоему благочестию. А если превозможет первое определение, то и сие не будет от тебя сокрыто.

Впрочем, брат Санктиссим, без сомнения, давно у тебя, и чего домогается он, известно уже стало твоему совершенству. Поэтому если послание к западным оказывается необходимым, то, начертав оное, благоволи прислать ко мне, чтобы мог я сообщить для подписи единодушным с нами и иметь готовую подписку, собранную на отдельном листе, который и можно будет приложить к листу, какой носит с собою брат наш сопресвитер. А я, не нашедши в записке ничего, относящегося к делу, не придумал, о чем писать мне к западным. Что нужно, о том было уже писано прежде, а писать излишнее совершенно напрасно. Беспокоить же об одном и том же не смешно ли будет? Мне думалось, что есть предмет, которого еще не касались и который даст место письму, именно посоветовать им принимать в общение с собою не без разбора всех, приходящих с Востока, но однажды навсегда избрав одну какую-нибудь сторону, прочих принимать по свидетельству принадлежащих к оной и не прилагаться ко всякому, конечно, под видом православия пишущему свое изложение веры. Ибо в таком случае произойдет то, что будут вступать в общение с теми, которые состоят между собою в споре, и хотя предлагают нередко одни и те же речения, однако же препираются друг с другом не менее во всем почти разномыслящих. Почему, чтобы ересь не воспламенилась у нас еще более, когда несогласные между собой в вере будут друг другу выставлять на вид письма, полученные ими от западных, надобно посоветовать им, чтобы с разбором и вступали в общение с приходящими к ним, и к отсутствующим посылали, по церковному уставу, общительные письма.