Письмо 143 (148). К Траяну

Описывает бедствия, постигшие Максима, и просит ему покровительства в суде. (Писано в 373 г.)

Утесненным приносит великое утешение, если имеют возможность оплакать свои бедствия, и особливо когда встречают людей, которые по правоте своих нравов могут оказать сострадание скорбящим. Почему и почтеннейший брат Максим, бывший начальником в нашем отечестве, претерпев, чего не терпел еще никто из людей, лишившись своего имущества, какое было после отца и какое собрано прежними трудами, и во время скитаний своих туда и сюда испытав тысячи телесных лишений, не спасши от поругания и самих прав гражданства, для поддержания которых люди свободные не щадят никакого труда, много жаловался мне на постигшие его бедствия и чрез меня пожелал в краткости сообщить и тебе илиаду своих злоключений. Поелику же не мог я другим образом уменьшить сколько-нибудь его несчастий, то с готовностию предложил ему эту милость, то есть из многого, что слышал от него, пересказать твоей чинности немногое, потому что и сам он, как показалось мне, стыдился подробно описывать свои приключения. Ибо что было с ним, то доказывает, что обидевший его человек — злой, а вместе и потерпевшего обиду представляет человеком действительно весьма жалким, потому что это самое — впасть в попущенные Богом несчастия, по-видимому, служит некоторым доказательством, что человек предан сим страданиям. Но достаточным будет для него утешением в постигшем его горе, если воззришь на него благосклонным оком и прострешь даже и до него ту преизобильную милость, которой не могут истощить все, ею пользующиеся (разумею милость твоей снисходительности). А что и в судах твое влияние будет для него великим пособием к тому, чтоб одержать верх, в этом все мы твердо уверены. Всех же более уверен он сам, испросивший у меня письмо, от которого надеется себе пользы; и я желал бы увидеть, что он вместе с другими, как только может, велегласно восхвалит твою степенность.

Письмо 144 (149). К Траяну

Снова просит покровительства Максиму, потому что после бедствий, которые Траян поверял собственными глазами, Максим претерпел новые ужаснейшие притеснения от того, кому он отдан во власть. (Писано в 373 г.)

Сам ты поверял своими глазами злострадание Максима, человека прежде знаменитого, а теперь из всех самого жалкого, бывшего начальником в нашем отечестве. Лучше бы ему никогда не начальствовать! Ибо многие, думаю, станут бегать начальствования над народами, если должность правителя будет иметь такой конец. Поэтому нужно ли все, что я видел и что слышал, подробно пересказывать человеку, который по великой остроте ума способен по немногим поступкам угадывать и остальное? Впрочем, и пересказав это, может быть, не покажусь для тебя дошедшим до излишества, потому что, кроме многих и ужасных дерзостей, какие вытерпел он до твоего прибытия, то, что было с ним после, заставляет предшествовавшее почитать еще делом человеколюбия. Так много обид, убытка и мучений самому телу заключало в себе то, что впоследствии придумано против него человеком, у которого он во власти. И теперь приходит к нам под прикрытием воинов, чтобы довершить здесь остаток своих бедствий, если только ты не соблаговолишь прикрыть угнетенного своей мощной рукой. Почему, хотя знаю, что вдаюсь в излишество, твою доброту убеждая к человеколюбию, однако же, поелику хочу стать полезным для сего человека, умоляю твое велелепие к врожденной в тебе ревности о благе присовокупить нечто и ради меня, чтобы ясно увидел он пользу моего о нем ходатайства.

Письмо 145 (150). К Амфилохию, от имени Ираклида

Ираклид оправдывается пред Амфилохием в том, что не удалился с ним в пустыню, хотя обещался вместе работать Богу; пересказывает беседу свою со св. Василием в богадельне близ Кесарии о нестяжательности; заключает желанием, чтоб Амфилохий сам пришел к св. Василию, потому что лучше его слушать, нежели скитаться в пустыне. (Писано в 373 г.)

Помню, о чем мы с тобою разговаривали однажды между собою; не забыл и что сам я говорил, и что слышал от твоего благородства; и теперь не держит уже меня жизнь общественная. Хотя в сердце я тот же и не совлекся ветхого человека, по крайней мере по наружности и по тому, что далеко себя держу от дел житейских, кажется уже, что будто вступил на путь жизни по Христу. Но, подобно собирающимся пуститься в море, сижу сам с собою, смотря в будущее. Ибо мореходцам для благополучного плавания нужны ветры, а нам нужен человек, который бы руководил и безопасно переправил нас по соленым волнам жизни. Собственно для меня, как рассуждаю, нужны, во-первых, узда для юности и потом побуждения на поприще благочестия. А это может доставить такой разум, который то удерживает, что во мне есть бесчинного, то возбуждает, что в душе есть медлительного. Еще нужны мне и другие пособия, чтобы смывать с себя нечистоты, в какие вдаюсь по привычке. Ибо мы, как знаем, с давнего времени привыкли к торжищу, небережливы на слова и неосторожно обращаемся с представлениями, какие в ум влагает лукавый, поддаемся честолюбию и нелегко оставляем высокие о себе мысли. Для этого, как рассуждаю, надобен мне великий и опытный учитель. Сверх того и очистить душевное око, чтобы, сняв, подобно какому-то гною, всякое омрачение, производимое невежеством, мог я взирать на красоту Божией славы,— почитаю делом, стоящим немалого труда и приносящим немаловажную пользу. А твердо знаю, что и твоя ученость видит это же и желает, чтобы был человек для вспомоществования в этом. И если даст когда Бог сойтись вместе с твоей чинностию, конечно, еще больше узнаю, о чем мне надобно позаботиться. Ибо теперь, по великому своему неведению, не могу знать и того, в чем у меня недостаток. Знаю только, что не раскаиваюсь в первом стремлении и не ослабевает душа моя в намерении жить по Богу, в рассуждении чего беспокоился ты обо мне, поступая прекрасно и свойственным тебе образом, чтобы, обратившись вспять, не сделался я сланым столпом, чему, как слышу, подверглась одна жена (см.: Быт. 19, 26). Но еще и внешние власти удерживают меня, и начальники ищут, как воина-беглеца. А всего более удерживает меня собственное мое сердце, свидетельствуя о себе то, что сказано уже мною.

Поелику же напоминал ты об условиях и обещался принести на меня жалобу, то сим, при всей моей грусти, заставил ты меня смеяться тому, что все еще ты ритор и не оставляешь привычки постращать. Ибо я, если не вовсе погрешаю против истины, как человек неученый, думаю так, что один путь, ведущий ко Господу; и все, которые идут к Нему, сопутствуют друг другу и соблюдают одно условие жизни. Поэтому куда же мне уйти так, чтобы можно было разлучиться с тобою и не вместе жить, не вместе работать Богу, к Которому сообща мы прибегли? Хотя тела наши будут разделены местом, но око Божие, без сомнения, увидит обоих нас вместе, если только и моя жизнь достойна того, чтобы взирали на нее очи Божии: ибо читал я где-то в псалмах, что очи Господни на праведныя (Пс. 33, 16). Желаю я, правда, с тобою и со всяким, кто избрал для себя то же, что и ты, быть вместе и телом, желаю всякую ночь и всякий день пред Отцем нашим Небесным преклонять колена с тобою и со всяким другим, кто достойно призывает Бога, потому что общение в молитвах, как знаю, приносит великую пользу. Но что если придется мне необходимо лгать всякий раз, как ни случится воздохнуть, лежа в другом углу? Не могу спорить против сказанного тобой и сам себя обвиняю уже во лжи, если, по старому равнодушию, выговорил что-нибудь такое, что делает меня подлежащим осуждению во лжи.

А когда был я близ Кесарии, чтобы получить сведения о делах, не решившись проходить самим городом, укрылся в ближайшей богадельне, чтобы там узнать, о чем мне хотелось. Потом, когда по обычаю прибыл боголюбивейший епископ, я донес ему обо всем по приказанию твоей учености. И что отвечал он мне, сие и в памяти моей не могло сохраниться, и превзошло бы меру письма. Если же сказать кратко, то в рассуждении нестяжательности назначил он ту меру, что каждый должен ограничиваться в приобретении собственности последним хитоном. И представил мне доказательства из Евангелия — одно из слов Иоанна Крестителя: имеяй две ризе, да подаст неимущему (Лк. 3, 11), другое — из запрещения Господня ученикам иметь две ризы (см.: Мф. 10, 10). А к этому присовокупил еще: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим (Мф. 19, 21). Говорил также, что сюда относится и притча о бисере: потому что купец, обрет... многоценен бисер, шед продаде вся, елика имяше, и купи его (Мф. 13, 46). Присовокупил же к сему, что не на себя должно брать раздаяние имения, но поручить тому, на кого возложено распоряжаться делами бедных. И сие подтвердил местом из Деяний, что, продавая имения свои и принося, полагаху при ногах Апостол, и ими даяшеся коемуждо, его же аще кто требоваше (ср.: Деян. 4, 35). Ибо, говорил он, нужна опытность, чтобы различить истинно нуждающегося и просящего по любостяжательности. И кто дает угнетенному бедностию, тот дает Господу и от Него получит награду; а кто ссужает всякого мимоходящего, тот бросает псу, который докучает своею безотвязностию, но не возбуждает жалости своей нищетою.