Часть 12

— Отсутствие молитвы важнее отсутствия финансирования? — Конечно. Отец Сергий Булгаков совершенно справедливо сказал, что в религии живо только то, что есть в культе [1]. Те истины нашей веры, которые постоянно поются и проговариваются в храме, — поддерживаются и остро переживаются людьми; а то, что отсутствует в богослужении, остается уделом досужего любопытства каких-нибудь книжников.Никакой другой завет Христа не игнорируется нашей Церковью столь откровенно и постоянно, как этот: Видя толпы народа, Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря. Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою (Мф. 9, 36–38). Христос просит нас, чтобы мы молились Ему о ниспослании миссионеров, а мы уже сколько веков эту просьбу Христа не исполняем. Это евангельское слово не расслышано нашей церковной историей. Мы привыкли, что человек молит о чем-то Бога. А тут Бог умоляет человека! Прямая мольба, прямая заповедь Христа, которую наше богослужение презирает! Где у нас молитва Господину жатвы, чтобы Он миссионеров послал, делателей? О шоп-туристах мы молимся каждый день — о "плавающих и путешествующих". Но привычки молиться о миссионерах у нас нет.В нашем годичном богослужебном круге нет ни одной молитвы о миссионерах.Вслушаемся в службу праздника апостолов Петра и Павла. Прихожане воспитываются не призывами Синода, а строем богослужения и теми мыслями, которыми пропитаны богослужебные книги. Реальное отношение Церкви второго тысячелетия к миссионерству ярче всего видно из службы апостолам Петру и Павлу: ибо это тот день, когда Церковь уж, казалось бы, должна ощущать себя именно Апостольской и должна была бы молиться о том, чтобы ее члены подражали апостольскому служению.Но о чем же просят молитвы этого дня? — "Разреши от уз греховных вся возхваляющия Тя" (2-я стихира на стиховне); "молися разрешение бед низпослати скорбящим нам" (3-я стихира на стиховне); "мир мирови даровати" (стихира на литии), "спастися душам нашим" (2-я стихира на литии), "утвердите стадо" ("Слава" на литии), "молите грехов оставление даровати" (седален по 1-й кафизме)...В молитвах "Петропавлова дня" нет ничего собственно апостольского. Нет молитвы, в которой бы Церковь просила у Господа послать нам апостольские дары. И нет ни одного обращения к апостолам с прошениями типа "молите, да дарует и нам Господь разум к проповеданию Святаго Евангелия Своего"; "молите, да просветятся Божиим просвещением труждающиися на ниве проповедания святаго Православия", "молитеся, да споспешествует Божия всепобеждающая сила нашим благовестником"; "молитеся о низпослании в сердца служителей церковных ревности в проповедании слова Божия"...Служба апостолам Петру и Павлу сложилась в имперскую эпоху, когда церковное сознание исходило из уравнения: вселенная = империя = христианский мир = Церковь. Все граждане империи и так православны, и потому миссионерское, апостольское служение уже не нужно. Апостолы теперь просто обычные ходатаи о наших грехах, подобно преподобным, благоверным императорам и иным подвижникам благочестия. От пустынника, ушедшего из мира, и от апостола, посланного Христом в мир, ожидается одно и то же.Современное богослужебное сознание очень чутко выявляет малейшие нюансы в житиях святых и соотносит их с тем, какой именно дар будет испрашиваться у Бога через посредничество именно этого угодника. От целителя Пантелеимона (в миру врача) будет ожидаться именно исцеление от телесных болезней. К мученику Уару (молившемуся о своих некрещеных родственниках) будут обращаться с просьбой о поминании некрещеных близких. Мученика Вонифатия (бывшего некогда пьяницей) просят об избавлении от пьянства [2]... Казалось бы, только естественно было бы при обращении к апостолам испрашивать помощь тем, кто должен продолжать апостольское служение, — помощь миссионерам... Но этого нет. Наши богослужебные книги и, соответственно, наши общецерковные молитвы не замечают, что живем мы уже в другом мире, совсем не в том, в котором можно было видеть совпадение между границами мира, империи и Церкви.Церковь по многу раз в день молится о солдатах, причем нередко о чужих солдатах — солдатах неправославных государств, но не молится о своих миссионерах. Церковь не молится о том, чтобы в ее служителях и членах умножился дар именно апостольского служения — благовестнического. Церковь не просит этого дара. Он ей и не дается. Проповедь наша молчит.Сохранился и ревностно соблюдается апостольский пост. Современными православными он даже стал более ценим, чем прежними. Ведь при переходе на новый стиль (при условии сохранения старой пасхалии) Петров пост может в иные годы совсем исчезать (если Пасха будет поздней, Троица может оказаться столь близкой к 29 июня / 12 июля, что не останется времени для поста). Человек особо ценит то, что может потерять: поскольку переход на новый стиль угрожает утратой Петрова поста, то этот летний пост особенно становится ценим ревнителями церковных традиций.И вот каждый год благочестивые толкования объясняют нам смысл этого апостольского поста: "Церковь призывает нас к посту по примеру святых апостолов, которые в посте и молитве приготовлялись ко всемирной проповеди Евангелия" [3]...Меня коробит, когда я слышу такие объяснения.Апостолы действительно постились. Но исторически Петров пост не имеет к этому никакого отношения. Впервые упоминает об этом посте "Апостольское предание" святого Ипполита Римского (III век). Тогда этот пост никак не связывался с апостолами, а считался компенсаторным: то есть те, кто не смог поститься перед Пасхой, да постятся по окончании праздничного ряда (от Пасхи к Троице).Сегодня же пост именуется апостольским — и тут и возникает огромнейшее недоумение: да в чем же именно мы подражаем апостолам?! Как все перевернулось с ног на голову! Пусть, в самом деле, мы постимся в подражание апостолам, которые делали это, прежде чем пойти на проповедь. Только у меня вопрос: скажите, почему мы подражаем апостолам в подготовке к делу и не подражаем в самом деле?Для апостолов пост был средством, чем-то служебным для их цели. Целью же была проповедь Евангелия. А нами сегодня именно средство блюдется со всею тщательностью, вот только цель, ради которой это средство блюдется, как-то забылась. Кто из православных отправляется на проповедь в Петров день (12 июля по новому стилю)? Кто в подражание апостолам постится до 12 июля с тем, чтобы 13-го уподобиться апостолам и в том, чтобы уйти в миссионерское путешествие (хотя бы в соседний детский летний лагерь)? Хорошо, предположим, что миряне не должны нести апостольское служение и браться за "самочинную проповедь". Но что же духовенство? Для нас в промежуток между Петровым и Успенским постами начинается пора летних отпусков...Представьте, если бы приходской священник сказал бы: "Братья! Через неделю — день памяти святого князя Александра Невского, защитившего нашу страну от нашествия латинян. Почтим же его память подражанием его делам! Нам известно, что всю неделю до битвы дружинники святого князя примеряли кольчужки — коротки они или нет. Вот и мы давайте всю неделю будем надевать и снимать кольчуги, чистить мечи… А в день святого Александра поедем... Нет, нет, не на битву — на загородный пикник". Смешно? Ну, вот точно так же мы подражаем апостолам.Есть в Церкви память о святых врачах бессребрениках (скажем, святые Косма и Дамиан). Представьте, если бы мы предложили: "Давайте будем подражать их подвигу. Они изготавливали лекарства, а потом бесплатно раздавали их страждущим. Вот и мы будем лекарства копить… копить… копить… копить… А раздавать лекарств не будем". Вот так же издевательски выглядит наше постное "подражание апостолам".Вместо подражания апостолам получается злая пародия на них. Посмотрите, какая схема у апостолов: подготовка к подвигу — и сам подвиг, а у нас: подготовка к подвигу — и падение. Причем падение запланированное, ожидаемое. Ведь апостольство в качестве цели и не ставится. Мы вспоминаем об апостолах, но не подражаем им. А потом отчего-то охаем и удивляемся, что вот в общественном сознании все меньше признаков христианского присутствия.Я помню одну церковную передачу (ее вел слишком известный человек, чтобы называть его имя), и это был канун Петрова дня. И он говорит: "Завтра, дорогие братья и сестры, день святых апостолов Петра и Павла. Что это означает? А это означает, что кончился Петров пост". Все. Неужели только это и значит для него память об этих апостолах?Переключаю на другой канал, а там протестантская передача, где рассказывается о том, что какие-то американские баптисты зафрахтовали "боинг", устроили в нем госпиталь и летают в нем по разным странам и лечат людей, делают бесплатные операции. Мы ради Бога постимся, они — помогают больным. Так где в данном случае настоящий подвиг, а где его имитация? [4]Ну почему святым мы подражаем только одним путем? Ведь пост — не единственный подвиг, которым отличились святые былых времен. Но отчего же лишь этой стороне их подвига мы стараемся подражать — чуть-чуть в посте, чуть-чуть в молитве?Мне странно, что к любому церковному празднику сегодня нас призывают готовиться гастрономическим путем. Но почему бы не призвать день святых Кирилла и Мефодия — день славянских педагогов — посвятить общению с детьми? Как бы сын запомнил этот день, о котором отец ему заранее объявил: "Ты знаешь, этот день я в твоей власти. Не полчаса после работы, а весь мой день завтра будет твоим!".А вот если бы сказать: "Завтра день Космы и Дамиана, святых целителей-бессребреников. Братия и сестры, в этот день мы не будем служить всенощное бдение, не будем прославлять этих святых словами. Давайте почтим их память делом. Давайте сегодня вечером пойдем всем приходом в больницу. Станем просто беседовать с пленниками больничных коек"…Да, да. Понимаю. Да, неприятностей не оберешься… Нет, это не влияние протестантизма. Это — влияние Евангелия [5]. Да, такое может предложить только безумный и юродивый. Да, знаю, с юродивыми соглашаются только после их смерти…Печальный вывод напрашивается сам собой: видимо, церковным сознанием пока не ощущается нужда в миссионерах. Нет молитвы вроде: "Святии апостоли, молитеся ко Господу низпослати пастырем нашим ревность проповедания Святаго Евангелия Твоего, умолите Господина жатвы извести делателей на ниву Христову… Господи, яви и сохрани в Православии наших миссионеров, даруй силу словам их…". Раз нет такого ни на отдельных молебнах, ни во вседневных службах, значит, Церковь не молится о миссионерах, не просит их у Господа, а значит, и Господь их не дает. — Но ведь не все могут быть проповедниками? — Призывать к этому надо всех, но не всем потом можно это разрешать. Призывать всех — чтобы в сознании церковных людей проповедническая активность воспринималась как норма церковной жизни. Но вот когда в ответ на эту проповедь в людях проснется желание делиться своей верой — вот тогда не всем можно разрешать проявлять миссионерскую активность (иначе есть опасность, что некоторые прихожане будут делиться не церковной верой, а этнографическими суевериями, не своей верой, а своей раздраженностью). Но всех можно хотя бы во дни апостольского поста призывать молиться о возрождении миссионерской деятельности в нашей Церкви и о тех немногих миссионерах, что в ней уже (еще) есть. — Если такая молитва будет, наверное, и в самом деле появятся миссионеры, причем такие, которые будут поддержаны благодатью Бога и молитвой Церкви. — И эта поддержка очень важна. Ведь в сопротивлении человека Евангелию порой есть нечто иррациональное, а потому способное ниспровергнуть самые тонкие расчеты миссионера. «Живо и жизненно в религии только то, что есть в культе, а отмирает или нежизнеспособным является то, чего нет в культе» (Булгаков С. Н. Свет невечерний. М., 1994. С. 63). ^ Впрочем, надо заметить, что такая жесткая «специализация» не одобряется церковной властью — в 1866 году было даже постановление Синода, запретившее издание народной картинки «Сказание, киим святым каковыя благодати изцелений от Бога даны и когда память их» (Лавров А. С. Колдовство и религия в России. С. 187). Вспоминая церковную жизнь 30-х годов ХХ века, профессор Козаржевский говорил, что «не было злоупотребления апокрифическими преданиями. В те времена в храмах, конечно же, не висели навлекающие на Православие обвинения в языческих пережитках рекомендательные списки, какому святому в каком случае следует молиться» (Козаржевский А. Ч. Церковноприходская жизнь Москвы 1920—1930-х годов // Журнал Московской Патриархии. 1992, № 11/12. С. 26). ^ Прот. Г. С. Дебольский. Дни богослужения Православной Церкви: В 2 т. Т. 2. М., 1996. С. 40. ^ Для сравнения — наши приходские размышления о действиях, порождаемых нашей верой: «Что такое деятельная вера? Проходишь мимо церкви — перекрестись. В автобусе зевается — перекрестись. В поезде захотел кушать — перекрести себя и пищу. Перед тем как надеть одежду — перекрести одежду при всех безбоязненно. Действовать надо смело, не стыдясь, хоть окружающие и смеяться будут, хоть и побьют. А если думаешь: “Лучше я потерплю и дома покушаю, чтобы при людях не крестить пищу”, то вера твоя не деятельная» (Живая вера. Из проповедей архимандрита Серафима (Ольховского) // Спасите наши души. Днепропетровск, 2003, № 9 [53]). ^ И еще этот святоотеческий совет: «Брат вопросил старца: есть два брата, один безмолвствует в келии своей, продолжая пост до шести дней в седмицу и много налагая себе трудов, другой же служит больным. Которого дело более приятно Богу? Говорит ему старец: хотя бы тот брат, который держит пост в течение шести дней, за ноздри повесил себя, и тогда он не может сравняться с тем, который услуживает больным» (Древний патерик. М., 1899. С. 324). ^

Часть 13

— Какие проблемы в современной церковной жизни вызывают у Вас наибольшую боль? — Лицемерие. На словах мы все говорим: "Надо избегать осуждения", но при этом в реальной церковной жизни мощнейший настрой именно на поиск поводов к придирке.Знакомы ли вам люди, которые при упоминании любого имени начинают восклицать: "Да этот однажды такое сказал, а другой такой-то грех совершил, а о третьем вообще говорить не надо, потому что он однажды такое вот сделал!"..? Не правда ли, такое поведение очень многое (и очень печальное) говорит о внутреннем мире самого восклицателя? Если мы видим человека, который во всех других усматривает прежде всего грехи и только об этих грехах других людей говорит, нам становится понятно, что с духовной точки зрения сам этот всех осуждающий человек серьезно болен.Но, к сожалению, часто приходится видеть, что многие околоцерковные или даже церковные издания становятся на этот путь. Если они о ком-то вспоминают, то сразу же в любом человеке, даже церковном, даже в церковном иерархе, они видят только негатив. Не видят того доброго, что этот человек сделал, а цепляются за одну какую-нибудь фразу, один жест, один поступок и к этой одной фразе, жесту, поступку (которые и в самом деле могли быть неверными) сводят всю жизнь этого человека, все его служение. И эта осуждающая однолинейность наших внутрицерковных пересудов, вообще говоря, тоже признак некоторого духовного нездоровья.Здесь — главная причина того, почему с таким трудом идет у нас возрождение православной миссии.Ведь стоит начинающему проповеднику раз-два получить по рукам от "некоторых из числа чрез меру у нас православных" (святитель Григорий Богослов [1]) — и он может сломаться. Он может решить: "Буду как все, ограничусь зачитыванием проповедей из дореволюционных сборников".Один очень важный для меня урок я получил на самом пороге семинарии. Первую неделю после поступления лучшие преподаватели читали нам вводные лекции (не задавая при этом домашних уроков). Была и экскурсия по Лавре и по академическому музею (Церковно-археологическому кабинету). Священник, который знакомил нас с миром икон, начал рассказ с цитаты из Шопенгауэра: ""Перед произведениями высокого искусства надо вести себя, как в присутствии Высочайших Особ. В их присутствии нельзя заговаривать первым. Надо смиренно ждать — когда они удостоят нас своего слова". Так и с иконой. Нельзя торопиться и спешно выносить свои суждения о ней — суждения, порождаемые сиюминутной модой. Икона далека от современных стандартов красоты. Она кажется примитивной, неумелой. Но не торопитесь, вглядитесь в нее...". И тут рассказчик привел неожиданное уподобление: "Если вы впервые летите самолетом, вам же ведь и в голову не придет пойти в кабину пилотов и начать давать им указания: "Знаете, мне кажется, что вот этот рычажок у вас неправильно стоит. Лучше поверните его вот так! А еще, если у вас тут загорится вот эта лампочка — то будет гораздо красивее!". Странно, что современная интеллигенция забывает об этом элементарном правиле поведения (некомпетентен — не критикуй), когда речь заходит о Церкви. Человек не успел еще войти в церковную жизнь, не научился толком исповедоваться и молиться, не знает еще ни церковной истории, ни богословия — а уже дает советы: вот это в церковной жизни изменить, вот здесь пореформировать!".На следующий день другой семинарский преподаватель спросил меня о первых впечатлениях. Я рассказал ему о том, что было сказано в музее. К моему удивлению, мой собеседник нахмурился. И затем бросил: "Да как он посмел Церковь с самолетом сравнить?!".Так я впервые увидел: миссионеру могут противостоять не только неверы. Миссионер должен быть готов к тому, что его усилия вызовут отчуждение и недоумение у людей, чья деятельность не выходит за пределы Церкви.Так профессор может возмутиться, если подслушает, как азы его науки излагают школьникам: "Да разве так я ему излагал этот материал! Разве так я беседовал с семинаристами!". Конечно, не так. Но не все на свете — семинаристы…Да, порой миссионер говорит примитивнее, чем внутрицерковный проповедник. А иногда, напротив, миссионеру надо говорить сложнее и аргументированнее, чем внутрицерковному проповеднику. Потому что он должен объяснить своим слушателям то, что для людей церковных уже давно перестало быть вопросом. То, что верующий человек принимает сердцем, надо разъяснить неверу так, чтобы он мог принять это же умом. Точнее, даже не принять, а просто перестать видеть в этом предмете православной веры повод для собственного неверия Православию.Главное же, что миссионер может говорить свободнее. Миссионер должен говорить о главном — о Христе, тогда как профессиональные внутрицерковные богословы и писатели слишком часто погружаются в свои, "частно-партийные" споры и ссоры и вырабатывают свои критерии "православности" — такие, под которые заведомо не подойдут их оппоненты с соседней академической кафедры или с соседнего прихода.Вот пример такой миссионерской свободы: святитель Николай Японский восстал против одного антиправославного аргумента, весьма мешавшего проповеди Православия в Японии. Оппоненты Православия (протестанты, католики, язычники) заверяли японцев, что православные главой своей Церкви считают русского царя, а потому принятие Православия означает, по сути, переход в русское подданство и отречение от своего японского императора и от японского гражданства. В силу напряженности в отношениях между Россией и Японией этот аргумент очень сильно действовал на патриотические чувства японцев. И тогда святитель Николай окружным письмом от 29 февраля 1904 года разъяснил: "Русский император отнюдь не есть глава Церкви. Единственный глава Церкви есть Иисус Христос (см.: Еф. 1, 22; Кол. 1, 18), учение Которого тщательно хранит в целости Православная Церковь, — и русский император, в соблюдение сего учения, есть такой же почтительный сын Церкви, как и все другие православные христиане, нигде и никогда Церковь не усвояла ему никакой власти в учении и не считала и не называла его своей главой... Для вас он есть не более как брат по вере, так же, как и все русские, единоверные вам. Над вами русский император не имеет и тени какой-либо религиозной власти" [2].В самой же России Православие слишком часто отождествлялось с цареславием. Так, например, в январе 1837 года бывший Оренбургский епископ Августин подал императору Николаю Павловичу прошение, в котором были сравнения более чем дерзкие с точки зрения собственно религиозной: "Ангелы, узревши миллионы светил, мгновенно воссиявших по изволению Бога, торжественным гласом возгремели бесчисленные похвалы Творцу. Подобные похвалы Всеавгустейшему имени Вашего Императорского Величества торжественным гласом гремят и будут греметь во всех пределах России, преисполненной беспредельною благодарностью к Вашему Императорскому Величеству за составление полного собрания премудрых Ваших законов" [3]. Понятно, что вряд ли кто-либо из русских богословов посмел бы в те годы поместить в церковной печати суждение, подобное тому, что было высказано святителем Николаем Японским, так как оно содержало очевидное опровержение петровского "Духовного регламента", провозглашавшего императора "крайним судией" церковных дел [4].Миссионер говорит ради конкретных людей, чьи глаза он видит перед собой. Его критик держит перед глазами не людей, но лишь катехизис (зачастую не общецерковный, а лишь составленный им самим по своему вкусу).В мире святоотеческих (то есть богословски допустимых) суждений миссионер должен отыскивать те, которые могут максимально приблизить к Православию ту аудиторию, с которой он сейчас работает. И эти суждения могут быть непохожи на те святоотеческие же речения, которые изучают в воскресных школах. Заметив эту разницу, лучше обрадоваться тому, насколько же неожиданным и разнообразным может быть Православие, а не брать в руки цензорские ножницы. Свт. Григорий Богослов. Слово 3 // Творения: В 2 т. Т. 1. Троице-Сергиева Лавра, 1994. С. 36. ^ Цит. по: Архим. Сергий (Страгородский). По Японии (записки миссионера). М., 1998. С. 218. ^ Цит. по: Свт. Филарет, митр. Московский. Мнения, отзывы и письма. М., 1998. С. 38. ^ Интересно заметить, что византийцы вели себя совершенно иначе по отношению к России. В 1393 году Константинопольский Патриарх Антоний пояснял московскому Великому князю Василию Дмитриевичу, что он не более чем подданный византийского императора, ибо «невозможно иметь Церковь и не иметь царя». «Царь имеет большое значение в Церкви: он не такой царь, как другие начальники и местные правители. Изначала цари утверждали и поддерживали благочестие по всей вселенной; они же собирали Вселенские Соборы; они же много потрудились против ересей и издавали указы о кафедрах архиереев, о разделении епархий и ограничении их пределов» (цит. по: Митр. Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Кн. 3. М., 1995. С. 514—515). Какого мнения были о себе сами византийские императоры той поры, видно из тех формул, которые они произносили при назначении ими Патриархов: «Святая Троица, даровавшая мне царство, проручествует тебя в Патриарха Нового Рима». «Божественная благодать и наше от нее царство предназначает сего благоговейнейшего в Патриарха Константинополя» (цит. по: Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви: В 2 т. Т. 1. М., 1991. С. 394). Посланник же России святитель Николай Японский при начале Русско-японской войны отказался участвовать в общественных богослужениях, чтобы не молиться за победу японского императора, но японских православных священников призвал: «Вы совершайте богослужения одни, молитесь искренне за вашего императора, его победы и прочее. Любовь к Отечеству — естественна и священна... Я же буду, как всегда, молиться за Церковь, заниматься церковными делами, переводить богослужение» (Праведное житие... С. 188—190). ^

Часть 14

— Но ведь есть и реальные основания для такого настороженного отношения к миссионерам. Или же все это, по-Вашему, только внутренние проблемы критиков миссионерства, а не проблемы самих миссионеров? — Подобная "аллергия" по-своему объективна и неизбежна. Для того чтобы быть понятым, миссионер должен говорить на языке внешних. Для иудеев я был как иудей; для подзаконных был как подзаконный; для чуждых закона — как чуждый закона. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (ср.: 1 Кор. 9, 20–22).Поэтому миссионер всегда немного вне Церкви (хотя бы в своем языке). Он на ее пороге, на той границе, которой она соприкасается с внешним миром. Чтобы быть вполне понятным, он должен говорить на языке внешнем, то есть — внецерковном. Именно потому, что миссионер обращается к нецерковным людям, он не имеет права беседовать с ними на нашем внутрицерковном языке. "О, нам известен язык церковной кафедры и алтаря, который вне церкви звучит как китайский!" — с горечью и с правом воскликнул Карл Барт [1]. Значит нужен другой язык.И тут вопрос вкуса. Вопрос в том, все ли языковые и стилистические средства "мирского" языка миссионер может использовать. "Евангелие от митьков" все же неуместно. С этим согласны все церковные люди. Но семинарский язык в проповеди к "внешним" бездействен. И нельзя раз и навсегда установить границу допустимого. Это область поиска и вопрос вкуса (а споры о вкусах — самые безнадежные).Дело ведь не только в подборе слов, дело и в выборе способа аргументации и подборе аллегорически-притчевого ряда. Для человека, который не вкусил Царствия Небесного, об этом Царстве можно говорить только в притчах. Притчи из жизни палестинских крестьян, которые использовал Спаситель, сегодня уже далеко не всех способны воодушевить. Христос брал примеры для Своих проповедей из той бытовой среды, в которой Он в эту минуту находился. Беседует Он с горожанами — говорит о купцах. Беседует с рыбаками — и Царство Божие уже подобно неводу. Беседует с землепашцами — и вот уже притча о сеятеле. Говорит со скотоводами — и мы видим притчу о добром пастыре. Причем говорит не на книжно-храмовом иврите, а на разговорном арамейском языке.И наши Евангелия написаны на подчеркнуто народном языке. Греческий язык Евангелия — это даже не литературный язык, не классический аттический диалект. Это диалект койне, своего рода "суржик" Римской империи. Это — греческий для негреков. Во всем Евангелии нет ни одного "термина" [2]. Евангелие можно читать без словаря. Для Евангелия вообще характерна какая-то нарочитая, подчеркнутая провинциальность. Слово не просто стало плотью. Оно стало Сыном плотника, а не императора. Воплотилось Оно у провинциалов-евреев, а не у египтян или эллинов.И вот вопрос для богослова: что значит подражать Христу в этом отношении? Будет ли истинным учеником Христа тот, кто будет только воспроизводить эти притчи и те бытовые обстоятельства, что в них упомянуты? Или же быть учеником Христа в этом смысле означает, подобно Христу, брать притчевые зарисовки из современной жизни, в том числе из жизни компьютерщиков? (Аналогично — являемся ли мы учениками Кирилла и Мефодия тогда, когда храним и воспроизводим их переводы молитв на старославянский язык или же когда пробуем приблизить эти же молитвы к пониманию современных людей?)Как понять слова: истинный пастырь зовет овец по имени [3] человеку из северных краев, где нет овцеводства? Мне самому эта притча была неочевидна, пока я не побывал на Балканах. Умом-то вроде все было понятно, а вот сердечной очевидности все же в этих словах для меня не было. И так было, пока в одном румынском монастырьке я не увидел своими глазами, что это значит. Монастырек этот (скит Покров у НЯмецкого монастыря) расположен посреди небольших гор. В нем всего было четыре насельника. И несколько сот овец. И вот настает вечер. Настоятель скита выходит во дворик, открывает ворота и кричит что-то к горам, со всех сторон возвышающимся над скитским заборчиком. И тут как будто снежная лавина сошла с гор. Овцы, доселе спрятанные за деревьями, вдруг выскочили и ринулись вниз, на голос пастыря... Овечий пастух, оказывается, идет впереди стада, поет и голосом своим ведет отару. А у нас, на севере Руси, пастух идет позади своих коров и бичом подгоняет их. Разный образ пастырства...А если в некоей стране вообще нет ни овец, ни представления о них, но в этой гипотетической стране развито только свиноводство? Туземцы даже в жертву своим богам приносят поросят. Можно ли адаптировать к языку этого народа евангельский термин "Агнец Божий"?..А можно ли использовать материал современной жизни для проповеди о Христе? Можно ли брать примеры из технологического общества, или нам так и дОлжно оставаться в мире пасторальных идиллий? Ответ на этот вопрос я нахожу у святителя Феофана Затворника. В его книгах, и особенно письмах, встречаются вполне смелые внедрения современного бытового материала в ткань церковной проповеди: "Действие телеграфа — наша молитва. Мы и святые — как бы два аппарата однородные; среда, в коей святые и коею окружены души наши, — это проволока" [4]. "Память Божия — базис стратегических операций Ваших против страстей" [5]...И евангельские притчи, подернутые благородной паутиной времен, кажутся нам сегодня вознесенными над бытовой суетой. Но ведь евангельскую притчу о продавце жемчуга на современном языке следовало бы переложить так: "Некий человек, узнав, что акции МММ быстро растут в цене, идет и продает имеющийся у него доллар, на эти деньги покупает МММ, чтобы потом эти акции продать по еще более дорогой цене, и так наживается... Вот чему уподоблю Царство Небесное".Некрасиво? Неблагородно? А кто сказал, что Христос хотел выразиться красиво и благородно? Ведь Его проповедь — это призыв к спекуляции. Вам дан малый талант, вдобавок дан вам незаслуженно: вами он не заработан, а просто вверен для временного хранения. Вы же должны этими невесть откуда взявшимися деньгами распорядиться так, чтобы извлечь максимальную прибыль. Тебе дано несколько лет жизни на земле. Так обменяй их на вечность! Потрать эти годы и силы так, чтобы они принесли тебе неслыханное богатство: жизнь вечную. Бог тебе дал эти дары — а ты сделай так, чтобы не ты был должником у Бога, но Он — твоим должником!.. Вот подступает святитель Иоанн Златоуст к разъяснению притчи о десяти девах и спрашивает: "Кто продавцы елея? — Бедные, ради милостыни сидящие перед церковию. А за сколько продается он? — За сколько хочешь: цены не назначено. Есть у тебя овол? Купи Небо, не потому, что Небо дешево, но потому, что Господь человеколюбив. Нет у тебя овола — подай чашу холодной воды. Предметом купли и продажи — Небо, а мы не заботимся!" [6]. Простить долг своему обидчику — значит сделать своим вечным должником Самого Творца Неба и земли. Дать милостыню нищему — значит дать в долг (под расписку! [7]) Самому Богу.Увы, этой благословенной святоотеческой дерзости так не хватает нашей сегодняшней проповеди. Расскажи я притчу об МММ — освистают. Попробуй проповедник сказать, что, мол, знаете, духовная жизнь похожа на футбольный Кубок УЕФА: мало выиграть первый матч — итог определяется по сумме двух встреч, и немало нахмуренных бровей озабоченно-осуждающе сойдется на переносицах православных. Но отцы древности не стеснялись сравнивать духовную жизнь со стадионом, с состязаниями колесниц, бегунов, борцов и даже с цирком [8]. Правда, русские переводчики позапрошлого века "облагораживали" их речь: ну что говорить о стадионе или гимнастическом зале — "ристалище"!Наконец, еще одна причина озлобленности некоторых "ревнителей" против миссионеров состоит в том, что миссионер должен взывать к авторитету людей, которые для Церкви совсем не авторитетны. Потому что если он будет обосновывать свои тезисы цитатами из святых отцов, его способ аргументации останется непонятным. "Ну и что, что ваш Макарий Египетский сказал так? Для меня он столь же невежественный фанатик, как и вы". Тут и надо поинтересоваться, кого же ваш собеседник не считает "невежественным фанатиком". И в мире его (его, а не моих) авторитетов найти что-то близкое к Православию.Так, апостол Павел четырежды цитирует языческих поэтов и философов. Например, в Послании к Титу (1, 12–15) содержится цитата из Каллимаха: Из них же самих один стихотворец сказал: "Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые". Свидетельство это справедливо. По сей причине обличай их строго, дабы они были здравы в вере, не внимая Иудейским басням и постановлениям людей, отвращающихся от истины. Для чистых все чисто.Это цитирование становится совсем необычным, если обратиться к его источнику. У поэта III века до Р. Х. Каллимаха сказано: "Лгут критяне всегда: измыслили гроб твой критяне; ты же не умер, но жив, о Зевс, присносущный владыка!" (Гимн Зевсу, 8). Ложь критян была в том, что они показывали гробницу Зевса — рядом с Кноссом [9]. Кипр гордился тем, что он является местом рождения Афродиты. Показывали киприоты и пещеру, где родился Зевс. Но за особую плату туристам готовы были показать гробницу Зевса — что и вызывало возмущение благочестивых паломников, по верованию которых Зевс бессмертен… Итак, ложь критян была о смерти Зевса. Каллимах же — "реакционный" писатель, посвятивший свое перо защите древних обрядов и обычаев, которые его современникам стали казаться бессмысленными. Оттого его главное произведение называется "Причины" — причины появления на свет ставших непонятными преданий. И тут появляется повод возмутиться "неразборчивостью" апостола: как это Павел апологета язычества назвал "пророком" [10]? Как же это он согласился с осуждением критян за то, что те не верили в бессмертие Зевса? Неужто Павел и сам разделял веру в бессмертие олимпийских богов?..В другом месте апостол Павел приводит слова греческого поэта Арата — мы Его и род (Деян. 17, 28). А о чьем же роде говорится о первоисточнике этой цитаты? "Начнем с Зевса. Имя его постоянно должно жить на устах смертных; улицы, места общественных собраний, гавани, неизмеримый океан — все, все должно свидетельствовать об его величии. Всех нас его рука поддерживает и сохраняет. Потому что мы его род" (Арат. О феноменах. Цит. по: Климент Александрийский. Строматы. 5, 14). Опять есть повод упрекнуть "апостола языков": неужто он считал себя принадлежащим к роду языческого бога Зевса?Третье цитирование Павлом языческого авторитета — для меня смерть приобретение (ср.: Флп. 1, 21). Источник цитаты — платоновская "Апология Сократа". Тут мы читаем: "Сколько есть надежд, что смерть — это благо! Смерть — это одно из двух: либо умереть — значит стать ничем, так что умерший ничего уже не чувствует; либо же, если верить преданиям, это какая-то перемена для души, переселение из здешних мест в другое место. Если ничего не чувствовать, то это все равно что сон, когда спишь так, что даже ничего не видишь во сне; тогда смерть — удивительное приобретение. По-моему, если бы кому-нибудь предстояло выбрать ту ночь, в которую он спал так крепко, что даже не видел снов, и сравнить эту ночь с остальными ночами и днями своей жизни, и, подумавши, сказать, сколько дней и ночей прожил он в своей жизни лучше и приятнее, чем ту ночь, — то, я думаю, не только самый простой человек, но и великий царь нашел бы, что таких ночей было у него наперечет с другими днями и ночами. Следовательно, если смерть такова, я, что касается меня, нахожу ее приобретением" (Платон. Апология Сократа, 40d-e). И опять тут повод изречь прокурорским тоном: неужели апостол Павел такое атеистическое представление о смерти считал утешительным? [11]Подобного рода бесстрашное обращение к языческим текстам и понуждение их к подтверждению христианских истин было характерно и для церковных апологетов II–III веков: "Когда говорим, что все устроено и сотворено Богом, то окажется, что мы высказываем учение Платоново; когда утверждаем, что мир сгорит, то говорим согласно с мнением стоиков; и когда учим, что души злодеев, и по смерти имея чувствование, будут наказаны, а души добрых людей свободны от наказания, то мы говорим то же, что и философы" (Святой Иустин Философ. Апология, 1).С той же терпимостью действовали и великие русские миссионеры.По свидетельству будущего Патриарха Сергия, святитель Николай Японский, с которым Сергий провел несколько лет в японской миссии, "никогда не порицал религии японцев; даже среди буддистских жрецов у него были друзья" [12]. И как апостол Павел начал свою проповедь среди греков не с обличения их в "бесовстве", а с уважительного отзыва об их "благочестии" (см.: Деян. 17, 22, церковнославянский перевод), так и святитель Николай Японский говорил: "Не знают еще японцы истинного Бога, но "естеством законное творят". Три доселешние няньки японского народа, каждая воспитала в нем нечто доброе: синто — честность, буддизм — взаимную любовь, конфуционизм — взаимное уважение. Этим и стоит Япония" [13].Тот же образ поведения предлагает миссионеру и святитель Иннокентий Московский: "Отнюдь не показывай явного презрения к их образу жизни, обычаям и прочее, как бы они ни казались того стоящими, ибо ничто не может оскорбить и раздражить столько дикарей, как презрение к ним и насмешки над ними и всем, что их... Старайся узнавать обстоятельно веру, обряды, обычаи, наклонности, характер и весь быт твоих прихожан, особенно для того, чтобы тем вернее и удобнее действовать на них. Отдавать справедливость их хорошим обычаям есть дело немаловажное для успеха твоего" [14].Для внутрицерковных "ревнителей" столь добрые отзывы о неправославных религиозных путях, конечно, дадут пищу для пересудов о "ереси суперэкуменизма". Хорошо было святителям Николаю и Иннокентию проповедовать христианство язычникам в те времена, когда еще не издавалась газета "Русский вестник"! Вот стоило мне по-доброму отозваться о "Письмах Баламута" протестантского автора Клайва Льюиса, как я тут же получил выговор: мол, "книгу инославного литератора Кураев превознес над писаниями святых отцов Православной Церкви!". Причем мой критик был настолько осведомлен в вопросе, выдвинутом им для обсуждения (точнее — осуждения), что почему-то назвал англиканина Льюиса католиком…Так что, когда я вплетаю в свою проповедь цитаты из "Матрицы" или "Титаника", я действую традиционно. Но стоило мне начать читать лекции, построенные на апелляции к этим фильмам, лекции, в которых я пробовал со светскими студентами заговорить о покаянии, Крещении, вечной жизни, и сразу по церковным кругам понесся шепоток: "Кураев совсем с ума сошел: призывает американские фильмы смотреть!". Да ведь, милые мои, этот фильм люди посмотрели еще до того, как я статью про "Титаник" написал, и обращаюсь я к светским людям, а не к монахам.Миссионер может (и должен уметь) начинать разговор с любой темы. Неважно, откуда начать разговор о Христе (хоть с фильма "Титаник"). Важно, чем его закончить: "Жарко так сегодня… Вообще все это лето небывало жаркое. К концу света, наверно… Кстати, что Вы думаете об Апокалипсисе?" ..[15].Жаль только, что эта православная традиция миссионерской свободы незнакома слишком многим современным православным публицистам и сплетникам. Барт К. Очерк догматики. Лекции, прочитанные в университете Бонна в летний семестр 1946 года. СПб., 1997. С. 52. ^ Единственным исключением мне кажется выражение «нищие духом»: это слово вызывает недоумение у людей, не знакомых с ветхозаветными книгами. Но для иудейской среды оно было вполне понятно и не вызывало ни недоумений, ни просьб о растолковании (см. об этом главу «О чем проповедовал Христос» во втором томе моей книги «Сатанизм для интеллигенции». М., 1997). ^ Ср.: Ин. 10, 3.— Ред. ^ Свт. Феофан Затворник. Что такое духовная жизнь. С. 55. ^ Там же. С. 191. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Беседы о покаянии. 3, 2. С. 324. ^ См. рассказ «Евагрий философ, обращенный к вере епископом Синезием» (Блж. Иоанн Мосх. Луг духовный. С. 238). ^ «И для детей у Церкви есть венки. Подобно цирку и гимназии, она награждает ими не мужей только»,— писал Климент Александрийский (Строматы. 4, 11), поясняя, что награда в Царстве Божием может быть дана даже немудрым (немудрые, подобно детям, «идут путем не тем, каким следовало бы», потому что желают от Бога получить посмертную награду, а не руководствуются в своих поступках любовью к Самому Богу). ^ См.: Иванов В. Дионис и прадионисийство. СПб., 1994. С. 205. ^ «Один стихотворец» русского перевода Послания к Титу по-гречески звучит: profetis, букв.— «пророк». Существует также традиция под критянином, которого цитирует Павел, понимать Эпименида — жреца и шамана, жившего в VII веке. См. о нем у Диогена Лаэрция (Жизнеописания философов. 1, 109). Блаженный Иероним считал, что Каллимах просто цитировал Эпименида (Блж. Иероним. Толкование на Послание к Титу, 7). ^ Четвертое цитирование — худые сообщества развращают добрые нравы (1 Кор. 15, 33) — взято из комедии Менандра «Таис»: «Погибель нравам добрым от худых бесед». Тут восстановить контекст не представляется возможным: комедия не сохранилась, а эта фраза имела самостоятельное хождение как поговорка. ^ Архим. Сергий (Страгородский). По Японии. С. 197. ^ Свт. Николай Японский. Запись в дневнике от 4 марта 1901 года // Праведное житие… Ч. 2. С. 25. Свт. Николай Японский. Запись в дневнике от 4 марта 1901 года // Праведное житие… Ч. 2. С. 25. ^ Свт. Иннокентий Московский. Наставление священнику, назначаемому для обращения иноверных и руководствования обращенных в христианскую веру // Избранные труды святителя Иннокентия, митрополита Московского, апостола Сибири и Америки. М., 1997. С. 174 и 177. ^ Поразительный пример миссионерской смелости отмечен в дневнике святителя Николая Японского: «Петр Ямада, катехизатор в Миядзу, пишет, что и там, как и везде, толкуют в неприязненном смысле о России и ожидаемой войне с нею, но находит, что это не только не вредит, а, напротив, может немало помогать делу проповеди, давая повод говорить о вере» (Запись от 13 октября 1903 года // Дневники святого Николая Японского. С. 320). Напомню, что Православие тогда поносилось в Японии как «русская вера», то есть — вражеская. Миссионер же от разговора о России переходил к теме русской веры и показывал, что она есть вера христианская и общечеловеческая. «Православные проповедники могут так начинать свою проповедь: “Наше учение не есть Николаево, не есть русское, как клевещут протестанты, а есть истинное Божие учение, которое, пришедши из Иудеи чрез Грецию и Россию к нам, не приняло в себя ни малейшего цвета или вкуса Иудеи, Греции и России, а блещет таким же чистым Божественным светом, каким воссияло из уст Спасителя”» (Запись от 4 октября 1903 года // Дневники святого Николая Японского. С. 317). ^

Часть 15

— Кажется, Вы готовы оправдать любого миссионера. Цель оправдывает средства? — Нет. Миссионер тоже может сорваться. Мимикрия проповедника под слушателей неизбежна. Но чрезмерная степень мимикрии может вызвать аллергию самой же аудитории: "Если ты всего лишь наше отражение, то зачем ты нам такой нужен?!".Уже много лет людей (как церковных, так и нецерковных, как монахов, так и светскую интеллигенцию) не оставляет ощущение явного диссонанса, возникающее при знакомстве с официальными церковными посланиями, выдержанными в странном стиле синтеза советского официоза (канцелярита) и церковнославянской вязи. Есть языки, которые разрушают того, кто пробует ими пользоваться. Таков язык тоталитарных идеологий, таков язык оккультизма. Вот вполне человеческое замечание моего однофамильца — писателя Михаила Кураева, у которого, как я понял из его книг и из личных бесед, нет никакой аллергии на Православие: "Когда с амвона церкви на Смоленском кладбище, куда меня привели скорбные обстоятельства, я слышу в воскресной проповеди: "Осуществляйте повседневный нравственный контроль над собой. Будьте начеку. Ситуация, в которой мы все оказались...". Да это же речь выпускника советской партшколы! И не отличника, а провинциального троечника. Какой черт учил нынешних попов русскому языку?!" [1].Вот еще случай, когда аудитория оказывает обратное влияние на проповедника. Один монах уже немало лет несет послушание духовника местной городской тюрьмы. Этот батюшка сделал очень немало: крестил десятки людей, привел к покаянию сотни людей, тысячам он благовествовал о Христе, помогал сохранить Божий образ... Но однажды, уже у себя в монастыре произнося проповедь при начале Великого поста, он сказал: "Братья и сестры! Пост — это время, когда каждый из нас должен быть внимателен к своей духовной жизни. В эти дни мы должны внимательнее всматриваться в движения своей души, устранять греховные помыслы. Ну, как бы это понятнее вам сказать... В общем, пост — это время, когда каждый из нас должен в своей душе устроить великий шмон!".Язык, впрочем, — не более чем деталь. Гораздо серьезнее то, что миссионер может незаметно для себя перенять не только язык, но и убеждения своей аудитории.Миссионер старается сделать Православие понятным. Но где-то есть грань между православной проповедью и православной пропагандой. Пропаганда появляется там, где проповедник заранее просчитывает эффект своих слов и заранее ждет аплодисментов. Он ставит Православие перед аудиторией как некое зеркало и говорит: "Ну, посмотритесь сюда, и вы увидите именно самих себя, увидите нечто свое. Вы увидите, что Православие очень похоже на ту религию, которую вы хотели бы иметь для себя. Оно совершенно согласно с вашей системой "общечеловеческих ценностей". То, что вы цените в других системах, есть и в нашей лавочке. Только у нас это еще малость экзотичнее — так что заходите и берите".Именно ощущение пропаганды остается у меня от знакомства с книгами некоторых современных западных православных писателей (прежде всего — Павла Евдокимова и Оливье Клемана). Их "православие" сродни восточным пряностям неоиндуистских групп типа кришнаитов, сахаджа-йогов или трансцендентальной медитации. Этакий индуизм на экспорт, заранее адаптированный ко вкусам западной публики.С сеансов православной пропаганды человек уходит успокоенный: оказывается, то, что он ценил в своей жизни и в багаже своих интеллектуально-духовных познаний, ценит и Православие. Что ж, он очень рад, что Православие оказалось "тоже духовно", "тоже терпимо", "тоже современно". Вот только за что же убивали и убивают христиан язычники [2] — он так и не поймет и не узнает.Впрочем, и это еще не самое печальное, что может произойти с миссионером. Для того чтобы сделать свою проповедь о Православии более приемлемой, миссионер неизбежно упрощает Православие, спрямляет некоторые линии, подчеркивает одно (что, как ему кажется, будет способствовать его взаимопониманию с аудиторией) и предпочитает не касаться другого (что может вызвать преждевременный скандал). Это неизбежно [3].Но порой чувство меры изменяет. И тогда человек прислушивается не к требованиям Евангелия и Предания, а к ожиданиям своей аудитории. Он усваивает уже не язык, а взгляды своих собеседников. Тогда миссионер слишком далеко отходит от Церкви. И — теряется. Такими потерявшимися миссионерами и создаются ереси.Миссионер должен искать какой-то другой подход, другие способы свидетельства, доказательства, объяснения, чем те, в которых ты сам осмысляешь свой духовный опыт. Эти формы отличны от тех, в которых православные говорят между собой. Но они могут оказаться такими, что не столько сообщат суть Православия, сколько заслонят ее собою, поставят вокруг евангельского слова такой "фон", сквозь который ему и не пробиться. Так миссионер оказывается меж двух огней.О "Сцилле и Харибде" православного миссионерства очень точно сказал (по поводу святителя Дионисия Александрийского) протоиерей Иоанн Мейендорф: "Как и любого богослова, на этом пути Дионисия подстерегали две опасности: исказить суть учения в угоду вкусам и запросам своих современников или же совершенно забыть о своей аудитории и "заняться повторением излюбленных цитат"" [4]. — А особые искушения, духовные проблемы есть у миссионера? — Да, есть внутренние опасности, угрожающие духовному здоровью миссионера.Для сохранения внутреннего мирного устроения полезнее всю жизнь считать себя послушником, слушателем, нежели лектором; миссионер же заходит за ту черту, за которой его остерегает апостольское предупреждение: не многие делайтесь учителями (Иак. 3, 1).А из-за того, что миссионер обращается к нецерковным людям, он и сам оказывается в некотором отношении вне Церкви. Законы психологии (равно как и законы аскетики) говорят, что от чистоты моего взгляда зависит чистота моего сердца. Где мой взгляд, где мой поиск — там и мой ум, а где мой ум — там до некоторой степени или хотя бы в ту минуту и я. Что может быть естественнее для верующего сердца, чем решение апостола Павла: я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого (1 Кор. 2, 2)? А миссионеру приходится знать очень многое из того, что малополезно и малоинтересно для христианина, но без пересудов о чем не могут жить его нецерковные собеседники.Служение миссионера действительно кенотично. Из дивной красоты монастыря с его налаженным богослужением и устроенной духовной жизнью надо уходить в мир диспутов, словопрений, оскорблений — в мир, где много меньше евангельского света. Хотелось бы пожить в Лавре — но для этого пришлось бы отказаться от того, что нужно не столько мне, сколько другим людям [5]. Их судьбами пришлось бы платить за большее собственное душевное благополучие (или за его видимость). Душе было бы на пользу, если бы миссионер провел пост в монастыре. Но его зовут в те края, где монастырей еще нет, зовут для проповеди Евангелия. И там точно не удастся достичь такой собранности в молитве, какая была бы возможной при монастырской или хотя бы устойчиво-приходской жизни.Сердце хотело бы не питать себя ничем, кроме святых слов и святых книг. Но миссионерский рассудок требует со вздохом пройти мимо шкафа, в котором стоят святоотеческие творения, и заставить себя развернуть книгу с языческими мудростями или бреднями (чаще всего они там перемешаны) — потому что именно об этих книгах будут завтра тебя спрашивать твои неоязыческие совопросники. Хотелось бы читать только книги святых отцов. Но проповедник должен отталкиваться от того опыта мысли и переживаний, что уже знаком нецерковному человеку, и, опираясь на него, вести встреченную душу в неизвестный ей мир православного Предания. Надо знать круг авторитетов, текстов и проблем, в которых живет человек современной культуры.И далеко не всегда знакомство с миром светских кумиров доставляет радость узнавания чего-то близкого. Пять лет моей жизни были посвящены изучению "творческого наследия" Блаватской и Рерихов. Три тома творений преподобного Симеона Нового Богослова у меня стоят недочитанными до сих пор. Зато прочитаны все три огромных тома "Тайной доктрины", двухтомник "Разоблаченной Изиды", уйма томов "Живой этики", собраний писем, теософских журналов, сборников и газет... И чувствую я себя после этого, как ассенизатор после рабочего дня...Как сказал об этом архиепископ Александр, "пора, наконец, отказаться от общения с молодежью XXI столетия на языке века девятнадцатого. Нам так хочется замкнуться в своем уютном мире, где тихо мерцают лампады и ублажают слух молитвенные песнопения! Но если всю эту красоту мы хотим даровать молодежи, то должны немедленно покинуть свой уютный мир и дерзновенно выступить на проповедь, освоив термины компьютерных программ. Известный афоризм гласит: "Пусть мне нравится клубника со сливками, но рыба любит червяка, и чтобы ее поймать, перед рыбалкой необходимо запастись ими, а не деликатесом"" [6].Хотелось бы говорить только на том языке, на каком произносятся проповеди в академическом храме. Но это язык, понятный только "иудеям" (в смысле — людям, уже вошедшим в народ Нового Израиля). А ведь есть еще и "эллины"…Ora et labora [7] не всегда совместимы. И миссионер, отдающий предпочтение работе, погружающий себя в мир языческих мифов (ради обнажения их противоречий, недостаточностей и опасностей), конечно, рискует собственным духовным здоровьем.Миссионерское служение требует сегодня жертвенности не в том смысле, что недообращенные язычники могут скушать миссионера. Есть и иная жертвенность в миссионерском служении. Это жертва полнотой собственной церковной жизни для того, чтобы быть ближе и понятнее нецерковным людям.Эта формула не должна пугать. Для человека, полюбившего монашескую жизнь, бывает очень болезненным его призвание к епископскому служению. Я знаю монахов, которые с болью принимали церковное послушание, мешающее их молитвенному сосредоточению (скажем, назначение строителем какого-либо храма, монастыря или подворья). В "Древнем патерике" описывается кончина некоего монаха, который нес послушание монастырского эконома. Ради сношений монастыря с внешним миром ему постоянно приходилось покидать стены обители. Долгие и частые отлучки в мир не принесли пользы его душе. По смерти его лицо сразу принимает черный цвет... "Авва монастыря, будучи духовен, как скоро увидел случившееся, собрал все братство, говоря: брат наш отошел от жизни, и вы знаете, что для вашего успокоения и безмолвия от всей души занимался он делами нашими и, как человек, прельщен был лукавым и потому из-за нас подпал он греху; давайте потрудимся прилежно за него и будем молить человеколюбца Бога. Они же, сострадая к нему за все труды его, начали со слезами поститься и молить Бога, чтобы Он помиловал его. И провели три дня и три ночи в пос-те, ничего не вкушая, но плача и сокрушаясь о погибели брата... И начало лицо брата понемногу очищаться и сделалось все чисто". Игумену же в видении Господь так объясняет Свое оправдывающее решение: "Ибо мог и он пребывать в безмолвии, как и все в монастыре. Но по поводу дел братии, как человек, погубил себя" [8].Но наличие риска не есть достаточная причина к тому, чтобы запретить эту рискованную деятельность, или тем более к тому, чтобы брезгливо сторониться миссионеров и их проповедей и книг.Церковная традиция знает, что нужны разные служения, в том числе и те, которые таят в себе опасность искушений. Вспомним слова преподобного Макария Великого: "Кто работает, тот о молящемся пусть говорит так: "Cокровище, которым владеет брат мой, есть общее, следовательно, владею им и я". И кто молится, тот о читающем пусть говорит так: "Чем пользуется он в чтении, то и мне послужит на пользу". И кто молится, да не осуждает работающего за то, что он не молится. И кто работает, да не осуждает молящегося" [9].И в служении священника, и в служении епископа, и в служении богослова есть свои опасности — по-своему не меньшие, чем в служении миссионера (обвыкание к святыне, непрестанно оказываемые знаки почтения, привилегированное положение в церковной общине, доступ к власти и деньгам, возможность учительства, необходимость постоянной оценки способностей тех или иных людей к исполняемым ими церковным послушаниям…). Но, зная об этих опасностях, все же следует входить в эти служения, а не прятаться от них. Личной молитвенной сосредоточенностью, личным духовным совершенством приходится жертвовать ради того, чтобы быть с людьми и помогать им в обретении Христа.Таков вывод святоотеческой традиции: "Если предлежат душе две вещи вредные и никак нельзя избежать одной из них: что надобно делать? — Ответ Иоанна: Из двух вредных вещей должно избрать менее вредную" [10]. "При сравнении зол дОлжно выбирать легчайшее. Например, когда мы предстоим на молитве и приходят к нам братия, мы бываем в необходимости решиться на одно из двух: или оставить молитву, или отпустить брата без ответа и опечалить его. Но любовь больше молитвы" [11].Конечно, служение миссионера связано с особыми искушениями. О них много предупреждают в нынешних семинариях и монастырях: "Не впади в гордыню", "Не интересуйся внешним миром — читай только отцов", "Не лезь учить других — соблазнишься тщеславием", "Очисти себя и тогда уж думай о других". Все верно (кроме разве что последнего: именно если человек однажды решит, что себя он уже достаточно очистил, — именно тогда ему нельзя ни подходить к Чаше, ни выходить на проповедь). Все верно. Но если бы кроме предупреждений об опасностях миссионерства Церковь бы еще и молилась о тех, кто все-таки вынужден идти в этот опасный край, и если бы она поддерживала их чаще, чем одергивала... — Вы присутствовали на Съезде православной молодежи. Что за молодежь собралась на этот съезд? — По правде говоря, это был съезд не столько православной молодежи, сколько людей, которые работают с молодежью. Организован он был Синодальным отделом по борьбе... простите, по работе с молодежью. Мне в этом видится своя символика. Есть такое философское течение — структурализм, выявляющий структуры мышления и жизни, черты сходства в, казалось бы, совсем разных образованиях. Так вот, с точки зрения формального структурологического анализа мне кажутся интересными изменения в номенклатурных структурах Московской Патриархии за последние десять лет. А изменилось следующее: исчез пенсионный фонд Московской Патриархии, но появился Синодальный отдел по работе с молодежью. Пенсионный фонд исчез просто потому, что государство перестало дискриминировать священнослужителей и у них сейчас общегражданское пенсионное обеспечение, а молодежный отдел понятно почему создали.Мне кажется, это знаковые перемены. Теперь слово "Православие" уже не вызывает ассоциации только с морем белых платочков. Православие — это не только бабушки.Больше всего на съезде меня порадовало единомыслие. Последние годы нашей церковной жизни столь полны дискуссиями — и по вопросу о канонизации Царственных мучеников, и по вопросу о налоговых номерах, и по вопросу об экуменизме и многому другому, — что редко удается встретить церковный форум, на котором никого не обвиняют, не грызут друг друга. Такая роскошь единомыслия… Меня очень порадовали слова отца Димитрия Смирнова (он выступал уже после официальной части, от лица реальных приходских пастырей). Он сказал: "Вы знаете, каждый из предыдущих ораторов, будто они сговорились, отщипывал по кусочку от моего доклада!". Михаил Кураев об основах морали. Интервью // Московские новос¬ти. 1993, 21 марта. ^ «Сообщение CNS от 24 марта 1998 года: в Ранчи 10 мужчин в масках совершили нападение на здание католической епархии, ранив священника и несколько мирян 14 марта. Индуистские экстремисты… Священник Бек 16 лет служил в Ранчи и не имел личных врагов... Подобные новости каждый год приходят из современной Индии, веротерпимость которой столь воспевают почему-то в России. Ненависть к христианам в этой языческой стране такова, что католические епископы предлагают допускать индусов к Причастию без Крещения: “Епископ из Индии Валеран д’Соуза заявил о том, что Католическая Церковь должна рассмотреть вопрос о возможности преподания Святых Таин верующим, которые по причинам давления на них со стороны семьи и общества не прибегают к Таинству Крещения. Индуист, принимающий другую религию, полностью лишается права наследства, рассказал монсеньер д’Соуза. Как правило, индуисты враждебно настроены по отношению к христианству. Даже те из них, кто относится к нам достаточно дружелюбно, обязательно прокляли бы своего родственника, ставшего христианином”. Отступничество одного члена семьи неминуемо повлечет тяжелые последствия для всех родственников, продолжил индийский прелат. Если, например, женщина-индуистка обратится в христианство, ее сестрам будет очень трудно выйти замуж. Если же веру во Христа примет мусульманин, это будет чревато для него преследованиями и, возможно, мученической смертью» (Некрещеные верующие нуждаются во Христе // Свет Евангелия. Российская католическая газета. 1998, 10 мая). ^ Такими неудачами я считаю попытки объяснить тайну Троицы через параллель с миром обыденного опыта. Мол, в человеке есть ум, воля и память — и это отражение Троичного Бога. Есть солнце, луч солнца и свет — и такова Троица. Есть подземное хранилище вод, источник и ручей — вот так же Три составляют одно в Боге… Такие образы часты у отцов. Но богословски они опасны. В человеке есть еще и совесть, и подсознание, и рефлексы, и инстинкты, и эстетические чувства и нравственные. Можно тысячи подробностей найти в человеке — и неужели тогда и Бога придется дробить на все это множество наших антропологических изысков? А луч солнца не един с солнцем: он уже оторвался, он гаснет, он не вечен, он слабеет, и несет он в себе отнюдь не всю энергию первоисточника. Дух же Божий всегда имеет все, что есть у Отца… Так что то, что допустили отцы в своей миссионерской работе, недопустимо в догматическом богословии. ^ Прот. Иоанн Мейендорф. Введение в святоотеческое богословие. Рига, 1992. С. 289. ^ Святитель Феофан Затворник советует некоему молодому человеку прежде поступления в монастырь все же доокончить университет и поясняет: «Вы со своим настроением и с познаниями могли бы спасаться не поклонами только, но и вразумлением заблуждающих, что многоценно у Господа» (Свт. Феофан Затворник. Собрание писем. Вып. 8. М., 1901. С. 173). ^ Доклад архиепископа Костромского и Галичского Александра, председателя Синодального отдела по делам молодежи, на открытии Съезда православной молодежи (май 2001 года) // http://www.russian-orthodox-church.org.ru/nr105167.htm. ^ Ora et labora — «Молись и трудись» (лат.). Более развернутый вариант этого древнего монашеского принципа — «Молись, трудись, делись». ^ Древний патерик. М., 1899. С. 366. ^ Прп. Макарий Египетский. Духовные беседы. М., 1880. С. 23. ^ Преподобных отцов Варсануфия Великого и Иоанна руководство к духовной жизни в ответах на вопрошения учеников. СПб., 1905. С. 241. ^ Прп. Иоанн Лествичник. Лествица. Сергиев Посад, 1908. С. 201. ^

Часть 16

— Отец Андрей, как-то так получилось, что день работы съезда, 29 октября, пришелся на отмечавшийся в советское время День комсомола. Вообще возникает параллель, что Церковь как бы заменяет в наше время комсомольскую организацию. Что она выполняет ту работу, которую некогда государство брало на себя: и досуг молодежи, и нравственное воспитание, и допризывную подготовку, и много еще чего. Как Вы считаете? — Ничего комсомольского Церкви не надо. Просто когда-то комсомольская организация попробовала взять на себя функции Церкви. У Церкви еще в докомсомольскую эпоху появились миссионерские пароходы и поезда, а комсомольские агитпароходы и агитпоезда возникли позже. Сейчас мы лишь возвращаем свои старые формы работы — нас же обвиняют в том, что мы обезьянничаем с комсомольцев. — А зачем, на Ваш взгляд, был нужен Съезд православной молодежи? Ведь у православной молодежи нет единой организации как таковой, Церковью молодежь объединена духовно, то есть незримо. — А что, съезд может существовать только для членов какой-то организации типа комсомольской? Собрались православные люди, посмотрели друг другу в глаза — это уже хорошо. Такие съезды нужны хотя бы потому, что всякий православный священник, который пробует работать с молодежью, честно говоря, в нашей церковной среде — белая ворона [1]. Он работает под градом обвинений в "протестантизме".Оттого так важны слеты "белых ворон", на которых они могли бы увидеть друг друга и вдобавок услышать одобрительное слово начальства. — А что могут изменить различные молодежные и миссионерские съезды? — Я думаю, что значение такого типа съездов (миссионерских, молодежных, образовательных чтений) не в том, чтобы создать документы, которые потом кто-то примет к действию. Не надо быть наивными, никто на самом деле не будет руководствоваться теми декларациями, которые мы на них принимаем. Дело не в декларациях, а в принципе: "Вода камень точит". Пусть до времени они останутся на бумаге, но есть робкая надежда, что со временем, доклад за докладом, постановление за постановлением, послание за посланием переменят саму атмосферу в Церкви, так что миссия станет восприниматься как главное служение Церкви, а не как некая побочная роскошь, которую можно себе позволить после того, как все купола позолочены. — На Всецерковном третьем миссионерском съезде в ноябре 2002 года в итоговом документе прозвучал просто "крик души" — что, может быть, "Церковь будет более терпима к миссионерским поискам". Как Вы думаете, он будет услышан? — Я надеюсь. На что я рассчитываю? Этот текст станет известен определенному кругу церковных чиновников-аппаратчиков. Затем, через несколько месяцев кому-то из этих аппаратчиков будет дано задание составить интервью, выступление, доклад кому-то из первенствующих лиц нашей Церкви на сюжет о миссии. Логика же любого аппаратчика проста: делать как можно меньше, желательно откуда-нибудь переписать. И, я надеюсь, в качестве шпаргалки он возьмет этот документ и, в частности, этот абзац. И тогда мысль о необходимости терпимости к миссионерским поискам прозвучит уже с более высокой трибуны. У нашего съезда нет полномочий даже рекомендательных, не то что административных, мы можем только робко шептать где-то в уголке. Но если эти же мысли прозвучат из уст лиц, облеченных высшей церковной властью, тогда уже у нас будет возможность привести сегодняшнее "юродство" как официальную позицию Церкви. Что такое сегодня миссионерский съезд? Каждый из его участников в своей епархии кажется юродивым, непонятным выскочкой. А вот когда это уже с высшей церковной трибуны прозвучит — очень заставит с этими юродивыми считаться. — Это возрастное деление — "молодежное" — мне кажется каким-то неуместным. Ведь не может быть Союза православных старушек. В Церкви-то ведь мы присутствуем как какой-то единый организм? — И тем не менее апостол Павел различал среди своих прихожан эллинов и иудеев, рабов и свободных, давал им разные советы. Понимаете, у молодых — свои проблемы, которых нет у людей старших возрастов, и наоборот. У них разная возрастная психология. Например, мне кажется, что юношеское переживание Православия — более светлое и радостное. Здесь еще мало грехов накоплено, и душа легче срывается в славословие: "Слава Тебе, Господи, за то, что Ты есть!". В более старшем поколении память о своих грехах, о своих немощах, болезнях, нуждах заставляет нас чаще просить Господа о чем-то: о прощении наших грехов, о помощи, об исцелении. А молодежь — она от этого свободна, и в этом смысле ее молитва более бескорыстна. Хотя бы поэтому с ней надо особо говорить.Митрополит Кирилл, выступая на этом съезде, очень верно сказал: священники должны понимать, что любой молодой человек, переступающий порог храма (девушка или парень), — это человек, отмеченный печатью Божией. Им говорить об этом мы не должны. Но сами должны понимать, что если этот человек выбрал тропку не на дискотеку, не на гулянку, а в храм — значит, какая-то частичка отрока Варфоломея (будущего Сергия Радонежского) в этом человеке есть. И поэтому мы должны радоваться его приходу, приметить его, выделить его из общей массы прихожан, уделить ему особенное внимание. Ведь, может быть, этот паренек, сегодня робко толкущийся на церковном пороге, в глазах Божиих уже священник или монах...Именно потому, что перед молодыми много путей и, соответственно, много искушений, я думаю, что все-таки с ними надо работать отдельно. В конце концов, мы же не смущаемся тем, что у нас есть православные детские сады, православные дома престарелых, и мы не смешиваем их друг с другом. Поэтому я полагаю, что могут быть отдельные кружки или структуры, которые будут работать именно с молодежью. — На что обратить внимание, начиная миссионерскую работу? — Очень важен вопрос о терпимости, ведь очень многое входит в нашу душу без нашего спроса. Помните древнюю молитву: "Господи, дай мне силы изменить то, что я могу изменить. Дай мне мужество вытерпеть то, что я не в силах изменить. И дай мне мудрость, чтобы отличить одно от другого"? Так вот мудрости нам сегодня и не хватает.А нам нужно различать — если что-то вошло в нашу жизнь без спроса, то есть три разных способа реакции: 1) осудить новость, 2) никак не реагировать и 3) можно попробовать использовать ее для нашего миссионерского блага.Ну вот, например, есть греческая философия. У апостолов был выбор — можно было ее: 1) всецело отвергнуть, 2) не заметить, 3) использовать некоторые ее суждения, чтобы подтвердить евангельскую истину. И Церковь избрала третий путь: апостол Павел несколько раз цитирует языческих философов и поэтов.Сегодня в мир наших детей вторгаются всё новые сказки, фильмы и так далее. Легко на словах сказать: "Давайте их запретим!". Но, во-первых, послушаются ли дети нашего запрета (особенно дети нецерковные)? Второе — если даже сынишка послушался моего запрета, он не будет читать Поттера у меня на глазах, а после школы пойдет к своему дружку и прочитает или посмотрит фильм на видео. И получится, что он все равно это посмотрит, узнает это, но без моего комментария, подробного разбора — что здесь правда, что неправда, на что стоит обратить внимание, а где ложь какая-то.Я считаю, что сегодня родители должны учиться вместе с детьми, причем на месяц опережая детей. Ты заранее, за месяц, просматривай учебники твоего ребенка, обращая внимание на темы, по которым могут возникнуть антицерковные дискуссии (история, литература, биология и так далее), и попробуй сам найти материалы, которые дали бы твоему ребенку возможность глубже посмотреть на эти проблемы, чем то воззрение, которое предложат одноклассники или его учительница. И неучебные детские книжки тоже лучше читать вместе.Педагогика — это искусство возможного, искусство компромиссов. Надо уметь терпеть даже непослушность собственных детей. Как нам определить меру нашей собственной нетерпимости? Христианство по своей сути противоречит духу современной культуры. Но именно поэтому не надо спорить по мелочам, сохранив запас полемической энергии для обсуждения глобальных расхождений. А вот разругиваться по поводу прически или какого-нибудь фильма, может быть, не стоит.Лучше внять совету Патриарха: "Нередко молодой человек, приходящий в храм, не осознающий даже до конца, что его туда привело, встречается с равнодушным и безразличным отношением людей, для которых церковная жизнь, надо полагать, уже стала обыденностью. Пусть наивны и неудобны вопросы, с которыми юноши и девушки обращаются к нам, пусть внешний вид этих ребят не соответствует нашим представлениям об одежде православного христианина, — они не должны выйти из храма отторгнутыми, неуслышанными или даже обиженными, как это, к сожалению, случается" [2]. — Известна многочисленная критика Вашей позиции по отношению к книге "Гарри Поттер". Есть ли среди этой критики какое-либо здравое зерно или абсолютно все неприемлемо для Вас? — Скажу честно, что когда я первый раз читал некоторые антипоттеровские книги, то кое-какие страницы казались мне очень и очень убедительными.Но это меня не смутило. Я книжник, живу в мире книг и знаю, сколь убедительными могут казаться те или иные приводимые аргументы и факты, которые, однако, теряют свою силу, если посмотреть на них с другой стороны. Мое давнее правило в литературной полемике — не отвечать сразу. Когда появляется критическая статья в мой адрес, я даю ей полежать несколько месяцев, пока не улягутся мои эмоции (эмоции — плохие помощники в полемике). Я некоторое время привыкаю к тексту, держу в уме приведенные аргументы, вновь и вновь сопоставляю их с теми книгами, которые читаю... И когда, по прошествии некоторого времени, я снова, уже более спокойно принимаюсь за чтение критической статьи, то, как правило, выясняется, что все-таки я ошибся в оценке ее убедительности.Так же было и в полемике вокруг "Гарри Поттера". Подробности — во втором издании книги "Гарри Поттер в Церкви: между анафемой и улыбкой", посвященной анализу всех антипоттеровских публикаций и аргументов.Мне понятна логика моих оппонентов. Их позиция очень логична, но вся эта логичность строится на неких изначальных допущениях, с которыми я как раз и не вижу необходимости соглашаться. Сначала были слухи, что Ролинг — сатанистка. Но эти слухи распускали сами же сатанисты в целях своей саморекламы, а Ролинг их опровергала. Как всегда, клевету расслышали все, а опровержение — лишь немногие. Полузнание — страшная сила. Ну слышали авторы антипоттеровских статей о существовании Алистера Кроули — мирового лидера сатанистов. Оттого и поверили слуху о том, будто Кроули благословил выход "Гарри Поттера" [3]. А ведь Кроули умер в 1947 году — за полвека до написания интересующей нас сказки…Оттого, читая "Гарри Поттера" таким заранее предвзятым глазом, они легко обретали в тексте подтверждение своих опасений про "сатанистку Ролинг".Я же вновь подтверждаю свою позицию: если вы видите, что прочтение "Гарри Поттера" вашими детьми неизбежно, то ее надо читать вместе с ними, объясняя при этом "что к чему". Иначе дети прочтут "Гарри Поттера" в одиночку.Знаете, что меня всегда удивляло в этой дискуссии? Когда педагоги и психологи пишут, что читать "Гарри Поттера" опасно, они никогда не приводят никаких конкретных случаев. Вот, например, психиатры Медведева и Шишова. От психиатров вообще естественно ожидать описания каких-либо конкретных случаев заболевания: "Вот изначальное состояние ребенка до знакомства с "Гарри Поттером", а вот состояние его после прочтения этой книги. Его духовное и психическое состояние ухудшилось по таким-то параметрам, но мы провели такую-то работу, и ребенок реабилитирован". Но поскольку таких протокольных наблюдений нет, то приходится констатировать тот факт, что аргументы Медведевой и Шишовой далеки от психологии как науки.Вот еще один рецепт изготовления антипоттеровского мифа. Во всех антипоттеровских публикациях как пример опасного влияния этой книги на детей приводится случай в Новосибирске. Там несколько первоклассников отравились медным купоросом, потому что "здоровенные дылды" (впоследствии оказалось, что это были всего лишь семиклассники) дали попробовать малышам "волшебного порошка Гарри Поттера", как сами эти "дылды" якобы называли медный купорос. Дети, конечно, отравились, а этот случай стал кочевать из одной антипоттеровской публикации в другую.Я обратился к незаменимому орудию инквизитора — Интернету ("инквизиция" в переводе с латыни означает "исследование") — и начал выяснять в чем дело. И когда дошел до первоисточников, то есть собственно новосибирских газет, то оказалось, что "Гарри Поттер" не упоминается в них вовсе. Семиклассники, предложившие малышам "волшебный порошок", вообще не упоминали имя Гарри Поттера. А первые публикации о том, что этот скандал связан с Поттером, появились только через два месяца после происшествия!И потом, независимо от "Гарри Поттера", Вы можете себе представить шестилетних малышей, которые отказались бы попробовать "волшебный порошок"? — Давайте подойдем к вопросу о "Гарри Поттере" с другого конца. Ваша позиция ясна: Вы не советуете читать "Поттера", но если уж сложилась безвыходная ситуация, тогда читайте книгу вместе с детьми. Но почему же в своих публикациях Вы полностью исключили критику этой книги? Не приведет ли это к тому, что Ваша позиция будет восприниматься как поттеровская апология и книгу будут читать как полезное произведение? — Критиковать надо не книгу, а ее недобросовестную оккультную эксплуатацию.Защищаю же я не Ролинг, а детей и их право на детство и сказку. Даже атеистическая соввласть этого права у детей не отнимала. Когда я в детский садик ходил, а это были жутко советские времена — 60-е годы, покорение космоса и так далее, нам и то про волшебную палочку рассказывали. И даже был контрольный вопрос: — Дети, если у вас будет волшебная палочка и вы сможете только одно желание исполнить, какое ваше желание будет?Правильный ответ был: — Воскресить дедушку Ленина.Кроме того — я защищаю честь моей Церкви, от имени которой говорятся жестокие глупости. Если уж кто-то от ее имени сказал некие поспешные неумности, то у людей не должно оставаться впечатления, будто вся православная публицистика такова. Да, у нецерковных людей бывают совершенно карикатурные представления о жизни и вере Церкви. Но все-таки ряд конфликтных ситуаций порождаем мы сами, своими или слишком эмоциональными, или слишком бездоказательными реакциями. Просто иногда недоброкачественность аргументов может обрушить вполне доброкачественный вывод, ради которого и создавались эти аргументы.Наконец, я пробую защитить детей от сатанистов, которые пытаются вломиться в детские души и в качестве фомки использовать книжку про Гарри Поттера. Лучше уж эту фомку у них из рук выбить и показать, что здесь нет логически необходимой связи, и поэтому ребенок, который полюбил эту книжку, ни по какой логике не должен считать себя обязанным дальше идти в мир магии, колдовства — в мир сатанистов. — Противники "Гарри Поттера" сетуют, что из-за преобладания этой сказки дети не прочтут каких-то хороших и необходимых отечественных книжек. Как Вы можете это прокомментировать? — Наверно, любое поколение взрослых хотело бы, чтобы ребенок читал те книжки, которые в свое время читали они сами. Но дело в том, что за то время, пока мы взрослели и обзаводились своими детьми, на мировом литературном древе успел нарасти очередной "годичный круг". Да, глаза наших детей должны прикоснуться и к Джеку Лондону, и к Фенимору Куперу. Но чтобы наши дети не были нашей запоздалой копией, у них должны быть и их собственные находки.И вообще, ни к чему говорить о конкуренции между детскими книгами. Речь идет о войне между клиповой культурой и книжной традицией. — Да, но речь идет в особенности о дискриминации отечественных сказок. — А дети могут читать отечественные сказки? Ведь именно народная сказка, в том числе и русская, обращена отнюдь не к детям. Эти сказки слушала вся семья, а перед определенными эпизодами тех же самых сказок детей просили удалиться и иконы к стенкам отворачивали. Так что для того, чтобы русские народные сказки, как и сказки любого народа, сделать специальным детским чтением, их нужно было подвергнуть очень серьезной литературно-авторской обработке, что и было сделано в XIX веке. Кроме того, сказки Ролинг обращены к тем детям, которые сказок давно уже не читают. Неужели четырнадцатилетний парень будет про Бабу Ягу читать? Так что аргумент насчет вытеснения отечественных сказок пришлым очкариком несерьезен. — Существуют характерные примеры новой авторской сказки, которую можно назвать христианской. Прежде всего Клайв Льюис, да и Толкиен тоже. На Западе это уже определенная традиция, представленная несколькими значимыми именами. В России, по-моему, ничего подобного нет. Что Вы можете сказать о такой ситуации? — Да, к сожалению, есть такая серьезнейшая лакуна в традиции русской православной литературы. У нас нет литературы неназидательной. Литературы, которая не давила бы на читателя, позволяла бы улыбаться. Здесь, я думаю, следует в очередной раз проявить всечеловеческую открытость русской души и принять тот вклад в развитие христианской культуры, который появился на Западе, — сказки Льюиса, эпос Толкиена, детективы Честертона. К этому же разряду, точнее, к разряду христианского фэнтези, относятся даже некоторые повести Клиффорда Саймака. — Представляете ли Вы себе современную православную сказку, которая не была бы назидательной и была бы адекватна времени? — А почему нет? Между прочим, развитие в этом направлении идет. Уже появилась русская писательница, — правда, живущая в США, — которая пишет в жанре православного фэнтези. Это Юлия Вознесенская. Я не читал этих книг и не могу оценить их литературного уровня, но сам факт меня радует. Меня радует, во-первых, то, что в православной культуре появляется все больше женских имен, а во-вторых, то, что осваиваются новые жанры. Когда святитель Стефан Пермский пришел просить благословения на свои миссионерские труды среди язычников, Коломенский епископ Герасим «въздивися зело и чюдися вельми» (Прохоров Г. М. Равноапостольный Стефан Пермский. СПб., 1995. С. 45). ^ «Твердо хранить спасительную веру…». Ответы Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на вопросы газеты «Православная Москва» (2004, № 11–12, июнь). ^ «Алекс Кроули, мировой вождь сатанистов, высочайше оценил этот цикл повестей» (Без подписи. «Гарри Поттер» глазами православных // Русь державная. 2002, № 8 [98]). «Родоначальник сект современного сатанизма англичанин Алистер Кроули высоко оценивал цикл повестей Джоан Ролингз» (Верующие Крымской епархии Русской Православной Церкви. Нe позволим сатанистам приносить в жертву наших детей! // Наш современник. 2002, № 10). ^

Часть 17

— По некоторым сайтам Интернета создается впечатление, что поттеромания постепенно приобретает черты какой-то псевдорелигии. Там, например, написано: in Harry Potter we trust — "веруем в Гарри Поттера". — Да, и это одна из причин, по которым я вмешался в эту тему: важно, чтобы простая поттеромания не переросла в религиозную.Чтобы помешать этому — я и написал свою книгу, в которой прошу сказку читать именно и только как сказку, не превращая ее ни в религию, ни в магическую инструкцию. — Ну, а как Вы относитесь к увлечению подростков сказками Толкиена и их киноверсиями? Нужно ли это нашей молодежи? — В России движение толкиенистов стало языческим, и в этой мутации российского толкиенизма есть доля и моей вины: я десять лет держал "Властелина колец" на полке не раскрывая. Знал, что книга прекрасная, христианская, но всё руки не доходили. Все надеялся, что кто-то из церковных публицистов обнажит ее христианские смыслы… И в итоге — нас опередили всякие "ники перумовы". Что ж, как сказал блаженный Иероним, "нашими грехами сильны варвары" [1].Дело в том, что Толкиен — христианин, католик кстати. В Англии это мужественный поступок: в протестантском окружении хранить более древнюю традицию своей матери, как это случилось с Толкиеном. "Властелин колец" ориентирован на читателей, которые хорошо помнили основные сюжеты Библии. Но затем эта книга попала в руки к советским варварам, которые не могли понять ее библейские намеки. И язычники начали спекулировать на христианской книге. Некто "Ник Перумов" даже переписал книгу Толкиена с откровенно сатанинскими акцентами. Я не хочу, чтобы с "Гарри Поттером" получилось то же самое. Поэтому считаю, что церковному человеку неплохо бы вместе с детьми читать эту книгу, придавая ей ту религиозную перспективу, которая бывает незаметна для самого подростка. И вот моя задача заключается в том, чтобы сделать толкиенистов бОльшими толкиенистами, рокеров бОльшими рокерами, то есть попробовать показать религиозный фон, который есть за этими произведениями. Подростков я призываю не просто "тащиться" под музыку, а думать — о чем поет Шевчук, почему Кинчев использует такой образ, а также почему Дамблдор сказал Волан-де-Морту (в пятом томе), что худшее из всех заблуждений — это мнение, будто нет ничего хуже смерти. И именно это неверие Дамблдор считает самым слабым местом своего врага.Да, а "Властелин колец" все же вышел с нормальными богословскими комментариями (в том числе и самого Толкиена). Ищите в магазинах издание "Властелина", выпущенное питерским издательством "Амфора"! — Есть ли в миссионерском служении грань, которую человек не должен переступать, некая граница, отделяющая Церковь от мира? — Я считаю, что мы должны использовать тактику агрессивного миссионерства. Это означает, что даже в тех слоях и произведениях культуры, которые сами не осознают себя как христианские, мы должны уметь видеть их христианские смыслы. Есть двухтысячелетняя инерция христианского воспитания, и она сказывается даже в тех современных людях, которые сами себя не считают связанными с религией. Но незаметно для себя самих они множеством нитей все же соединены с миром Евангелия. Однако то, что незаметно для них, может быть замечено взглядом со стороны. Именно так работает психотерапевт: он пробует заметить то, что в человеке есть, что влияет на его мышление и поведение, но что сам человек не замечает. Так работает культуролог: он показывает такие логические цепочки и такие ассоциативные связи, которые в культуре есть, но которые сама данная культура и ее носители могут не осознавать. Так может работать и богослов: узнавая незакавыченные цитаты из древних книг в современных литературных исповедях. Христианские подтексты и смыслы были даже в советской высокой культуре — в лучших книгах и фильмах той поры (например, в фильмах Эльдара Рязанова). Даже если в них не упоминалось имя Бога, но в них было столь доброе и глубокое вИдение человека, которое могло появиться только в пространстве евангельского восприятия человеческой трагедии.Принцип "агрессивного миссионерства" — это не цепляние к людям на улице. Это право христианского проповедника неполемически цитировать такие произведения, которые не помечены знаком "сделано в Церкви".И еще это значит, что если есть какие-то пространства, не до конца сожженные, не откровенно антихристианские, то эти пространства надо захватывать и брать под свой контроль. Существует известный принцип земледелия: поле, за которым никто не ухаживает, зарастает сорняками. Возьмем, например, "Гарри Поттера". Ведь легче всего испугаться этой книжки и убежать. Но в этом случае мы это поле оставляем нашим врагам, которые засеют на нем свои сорняки, и эти сорняки дадут очень хороший урожай. Так произойдет в том случае, если Церковь скажет: "Да, Гарри Поттер — сатанист". Сатанисты данное утверждение, конечно, с удовольствием поддержат, и тогда с каждым экземпляром этого издания их число будет увеличиваться, а сама книга станет их рекламой.Вспомните: в своих Посланиях апостол трижды цитирует языческих поэтов и философов. При этом всякий раз он заставляет этих философов поддерживать те идеи, которые были им чужды. И апологеты II века столь же "неполиткорректно" обращались с первоисточниками, когда брали языческие тексты и нагружали их столь высокими евангельскими смыслами, о которых авторы не подозревали. Но тем не менее в результате получалось эффективное миссионерское оружие (очень важное прежде всего для самих церковных людей: память о созвучии их веры идеям мирских философов мешала им заболеть сектантскими комплексами).Нечто подобное, я считаю, можно сделать с Гарри Поттером. Госпожа Ролинг, наверно, не подозревала, что из ее книг можно сделать предмет для христианских проповедей. — Но ведь есть же такая грязь, где просто ничего не вырастет? — Даже если не вырастет, это еще не страшно. Главное в таком случае — не дать чему-то другому вырасти там. Например, в полемике по штрих-кодам старец Паисий сказал однажды, что есть люди, которые не боятся штрих-кода на продукте и думают: "Я возьму, перекрещу и тем самым освящу его". Но он возражает и говорит, что не все может принять освящение, вода, например, может принять святыню, а мочу освятить нельзя.Это очень красивое размышление, но оно логически не корректно, потому что мы крестим какие-то предметы не только для того, чтобы освятить, но и для того, чтобы изгнать. Есть крестная сила как нечто ограждающее, как экзорцизм. Мы что-то можем освятить в смысле "исполнить благодати", а что-то (скажем, туалет) мы кропим крещенской святой водой [2], чтобы там никакое зло не пряталось, а не для потребления там святыни. Точно так же и здесь. Может быть, христианский плод на этой делянке не вырастет, но зато своей работой мы помешаем кому-то растить на ней сорняки. По принципу: "Что смогу, то съем, а что не смогу — понадкусываю". В этом смысле наше присутствие будет "собакой на сене", которая, как гласит редко кем памятуемое продолжение этой поговорки, "сама не ест, но и другим не дает". — То есть Вы считаете, что интерес к личности Христа, чем бы он ни был вызван, в любом случае — хорош? — Нет, я так не считаю, потому что Сам Христос не всякий мотив обращения к Себе приветствовал. Он, например, уходил от людей, которые обращались к Нему по чисто утилитарным мотивам. После того как Христос насытил пять тысяч человек пятью хлебами и часть этих людей на следующий день пришла искать Его снова, Он сказал: вы ищете Меня не потому, что видели чудеса, но потому, что ели хлеб и насытились (Ин. 6, 26). — Тогда снова о границе дозволенного в литературном вооружении миссионера. Например, многие люди приходят к вере через рок-оперу "Иисус Христос — суперзвезда". Но значит ли это, что надо развивать подобные направления миссии? — Мне кажется, что нельзя заранее ставить какую-то границу. Ее нужно определять каждый раз заново, когда ты находишься в состоянии миссионерского вызова, то есть чьего-либо вызова, обращенного к тебе. Апостолы ведь не ставили заранее такие границы. Они говорили, что здесь нужен опыт и навык в различении добра и зла. Это касается и миссионера, в служении которого очень многое строится на некоем такте, вкусе. Мы видим, что иногда апостол Павел вступает в жесткую полемику, а иногда, например в афинском Ареопаге, неожиданно мягко говорит о верованиях язычников [3]. Апостолы однажды жестко запретили языческой жрице пророчествовать о них, хотя она сказала правду: "Они рабы Бога Всевышнего!" (см.: Деян. 16, 16–18). Но последующие отцы с благоговением цитировали "Сивиллины пророчества" (см.: Августин. О Граде Божием. 18, 23) и трактаты, приписываемые египетскому богу Гермесу Трисмегисту. А блаженный Иероним в евангельской притче о неверном домоправителе [4] увидел совет об использовании нехристианских знаний для проповеди христианства [5].Я бы не хотел сам определять эти границы. Я предпочел бы, чтобы мне их подсказали люди, сами обладающие положительным и большим миссионерским опытом. Да только где ж сегодня таких людей найдешь… Так что боюсь, что не мне придется учиться на чужих ошибках, а будущим миссионерам — на моих.Строго формально наша Церковь на сегодня не выработала критериев: что можно, а чего нельзя. Еще в 1991 году, на первом Съезде православной молодежи я спрашивал, в каких изданиях можно публиковаться миссионерам, работающим с молодежью, а в каких нельзя. Вот если у меня берет интервью "Московский комсомолец", могу ли я дать это интервью или не могу? Для меня на этот вопрос до сих пор нет ответа. Есть ли такие лекционные площадки, такие помосты, такие кафедры, на которые вообще нельзя всходить, потому что даже чистое слово, сказанное с них, будет загрязнено?Из житий святых мы знаем о подвижниках, которые приходили к проституткам в их блудилища ради проповеди покаяния. Древними юродивыми мы готовы сегодня восхищаться. Ну, а сегодня как расценить поступок миссионера, принесшего свой материал в "МК", — как проявление мужества, как юродство или как безвкусие?Чтобы уж окончательно обрисовать сложность этой проблемы, скажу, что в V веке появилось переложение Евангелия от Иоанна на стихи. Оно было вполне ортодоксально, пользовалось успехом в церковной и придворной среде. Но с точки зрения жанра и поэтической техники (то есть по форме, а не содержанию) эта поэма — "Деяния Иисуса" — была воспроизведением поэмы "Деяния Диониса". Само по себе принятие христианским поэтом языческого произведения за образец для подражания не скандально. Скандален выбор этого образца, поскольку "Деяния Диониса" выделяются даже на фоне общей античной фривольности своей откровенной порнографичностью.Современные исследователи полагают, что это был сознательный эпатаж: V век — это время зарождения христианского юродства, а юродивый может и в женскую баню зайти и там пребыть не разгоряченным [6]. Так что церковная история знает не только случаи гнушения нецерковными буйствами…Что касается конкретно рок-оперы "Иисус Христос — суперзвезда", то могу сказать одно: я рад, что она пришла к советской молодежи в те годы, когда та еще не знала английского языка. Поэтому многие из тех людей, которые полюбили это произведение, просто не знали, какие кощунственные тексты там звучат на фоне, безусловно, талантливой музыки. Как это ни странно, но в 70-е годы эта рок-опера сняла шоры со многих комсомольских глаз: люди были шокированы тем, что вера бабушек может давать повод и для современнейшего искусства. Я должен признаться, что "влюбленность" в эту рок-оперу стала для меня ступенькой на пути ко Христу (тог-да я, конечно, и не ожидал, что это именно путь, и не предполагал, что завершится он приходом в Церковь). Под звуки рок-музыки китайская стена атеистического воспитания, отделявшая меня от мира христианства, каким-то кирпичиком все-таки треснула, и вдруг оказалось, что Христос может быть интересен современному человеку. И для меня, подростка, для которого в то время мир Церкви представлялся миром старушек в белых косынках, это открытие было своеобразной и радостной сенсацией. — А что Вы скажете о миссионерстве через песню? — Умная бардовская песня — наш союзник. Именно потому, что она дает работу уму и обжигает сердце. — Видите ли Вы разницу между традициями православной и католической литературы миссионерского направления? Если разница есть, то в чем она заключается, и может ли в дальнейшем принятие той или иной традиции повлиять на выбор конфессии читателем? — Я думаю, что между православной и католической художественной литературой (если она серьезная) нет никакого фундаментального отличия. Я не могу сказать, какое различие, например, между Гоголем и Диккенсом, Буниным и Гюго, Шмелевым и Экзюпери. Конечно, у каждого из них есть свой авторский стиль и особенности, но я не могу сказать, что вот это — католическое видение мира, а вот это — православное. Напротив, есть даже что-то похожее, например, в книге "Отец Арсений" и романе католика Грэма Грина "Сила и слава". Обе книги — честные, нерекламные. Кстати, "Силу и славу" я считаю романом миссионерским по преимуществу и рекомендовал бы прочитать его каждому юноше, который собирается поступать в семинарию. Это хорошее введение в церковную жизнь.Впрочем, одно слово о Грэме Грине.В 70-х годах XX века в Италии было модно вести диалог между коммунистами и католиками. И вот на одну из таких встреч коммунисты пригласили Грэма Грина как представителя католической интеллигенции. В зале висело напряженное ожидание. Но Грэм Грин первой же своей фразой снял напряжение и расположил к себе аудиторию. Он вышел на трибуну и сказал: "Знаете, у вас, коммунистов, и у нас, католиков, есть много общего". Грин дождался конца аплодисментов и продолжил: "И у вас, и у нас руки по локоть в крови". — Я задал этот вопрос потому, что существует мнение о том, что католическая художественная литература вырабатывает у человека отношение ко многим религиозным вопросам с позиции "здравого смысла". Но вера и "здравый смысл" часто входят в прямое противоречие. Апостол Павел прямо пишет, что часто "здравый смысл" является безумием перед Богом [7]. С этой точки зрения существует ли опасность использования католической художественной литературы с миссионерскими целями? — А что такое "здравый смысл"? Это очень конвенциональная и условная вещь: у каждой эпохи он свой. Я бы сказал так: "здравый смысл" — это стереотипы эпохи моей бабушки. Так вот, "здравый смысл" эпохи апостола Павла — это предрассудки бабушек языческой эпохи, а "здравый смысл" XX века — это предрассудки бабушек XIX века. Предрассудок — в буквальном смысле — то, что впитано с молоком матери, прежде чем у человека сформировался личный критический взгляд. "Предрассудок" нашей эпохи — это совесть, замешанная на христианской закваске. Поэтому я убежден, что сегодня, на фоне безумных "ток-шоу", в которых проповедуются всевозможные извращения, оккультизм и язычество, позиция "здравого смысла" — это голос традиции, а значит — голос христианства.Любая художественная книга — это невыверенный богословский трактат. Там есть место для "лирики" — авторского переживания и домысла. Поэтому сравнивать художественные книги с катехизисом — занятие немилосердное. Хотя и очень сегодня популярное.Но вы можете представить себе ситуацию, когда икону выкидывают только из-за того, что на доске появилась трещинка или царапинка? Не можете? Тогда почему же у нас выкидывают целую книгу только потому, что какая-нибудь ее малая крупица не укладывается в православную мозаику? И при этом абсолютно не считаются с теми слитками миссионерского, философского и духовного золота, которые в этой книге содержатся. — Значит, нет никаких различий между католическим и православным миссионерством в средствах? — Различие в том, что католики прежде всего хотят быть католиками (от греческого catholicos — "вселенский, универсальный"), а православные прежде всего хотят быть православными (ортодоксами), то есть на первое место ставится неизменность традиции. Католики очень боятся потерять какую-либо часть своей паствы, а православные боятся потерять связь с прошлыми поколениями, то есть с опытом Церкви. Поэтому православные нередко готовы пожертвовать частью своей потенциальной паствы ради сохранения живой традиции и церковного опыта. Этим и объясняется неприятие Православием различных "рекламных акций". Блж. Иероним Стридонский. Письмо 56. К Илиодору // Творения: В 7 т. Т. 2. Киев, 1894. С. 160. ^ В Типиконе (уставе монашеской православной жизни) о крещенской воде сказано: «Известно же буди всем о святой воде: яко нецыи суть, отлучающе себе от святыя воды вкушения ради, не доброе творят: ибо благодать Божия дана бысть на освящение миру и всей твари. Темже во всяких местех и скаредных, всюду кропится, яже и под ногами нашими суть. И где есть сих разум, еже не пити сея; но да увеси, яко не вкушения ради ястия нечистота в нас есть, но от скверных дел наших». «Скаредный» в переводе с церковнославянского означает «гнусный, мерзкий». ^ См.: Деян. 17, 22.— Ред. ^ См.: Лк. 16, 1–13.— Ред. ^ См.: Блж. Иероним Стридонский. Письмо 97 (121). Алгазии, 11 // Творения: В 7 т. Т. 3. Киев, 1903. С. 96. ^ См.: Иером. Григорий (Лурье). Время поэтов, или praeparationes areopagiticae // Нонн из Хмима. Деяния Иисуса. М., 2002. ^ См.: 1 Кор. 1, 20; 3, 19.— Ред. ^

Часть 18

— Как Вы относитесь к экстремальному миссионерству: хождению по квартирам, проповеди на улице? Есть ли у Вас опыт подобного миссионерства? — Опыт проповеди на улице у меня был где-то в середине 80-х годов. Арбат тогда стал свободной зоной, я после уроков убегал из семинарии и приезжал туда. Первыми там начали проповедовать кришнаиты, потом баптисты, потом и я появился. И надо заметить, что нескольким людям я успел "испортить" жизнь. Один из них сейчас уже священник (кстати — в Бразилии), другой — церковный журналист.Когда наша Церковь была молода, она и сама "грешила" экстремальным миссионерством.По квартирам и домам наши священники тоже ходили — правда, не с тем, чтобы раздать книги, а с тем, чтобы собрать пожертвования (вспомните быт сельских батюшек в дореволюционные годы: на Пасху и Рождество они обходили все село и собирали пожертвования, по большей части продуктами).Бывала и покупка прихожан. В Российской империи мусульман освобождали от налога, если они принимали Православие. Сегодня мы бухтим: "Протестанты покупают наших прихожан, как дикарей бусами". Но мы же сами этим занимались.Я честно скажу: православная этика — в значительной степени готтентотская этика. Племя готтентотов живет в Африке по понятиям вполне примитивнейшим. И в XIX веке какой-то миссионер, видя их безобразия, спросил у вождя этого племени: — Скажите, у вас хоть что-нибудь святое есть? Что для вас добро и что — зло?И тот отвечает: — Конечно же, мы знаем, что такое добро и зло. Если сосед украл у меня корову — это зло. А если мне удалось увести его корову с его двора — это добро.Вот наша церковная позиция совершенно такая же. Если нам удалось перевести католика в Православие — это добро, а если они от нас отбили — это плохо. Я это без всякого осуждения говорю. Я с этим совершенно согласен.Но вот какого миссионерского "экстрима" я не приемлю, так это рекламного зазывания. В моих беседах (я подчеркиваю — это не проповедь, а беседа) очень мало призывов, императивных повелений: мол, "кайтесь! приходите! молитесь!". В этом я стараюсь не походить на протестантских проповедников, злоупотребляющих обилием восклицательных знаков. У меня один призыв: "Думайте серьезно о своем религиозном выборе". Я хотел бы в своих беседах донести до слушателей понимание того, что Православие — это двухтысячелетняя традиция мысли и в вопросах религии надо уметь думать, а не просто слепо доверяться первой эмоции, настроению, первой попавшейся листовке или же сектантскому завлекале. — Может быть, для православных неприемлемы некоторые миссионерские приемы западных церквей? — Когда я слышу, что они используют какие-то средства, которые мы осуждаем, я припоминаю нашу историю и говорю: "Подождите, у нас такое ведь тоже было!". Говорят: "Эти иностранные миссионеры покупают души, потому что раздают бесплатные книги, подарки". Простите, а об истории Татарстана вы забыли? Какими подарками приводили татар ко Крещению? Освобождением от налогов, перспективами и так далее. И вообще, это не вопрос догмата, здесь вопрос вкуса. Иногда даже храм бывает безвкусно украшен. Также бывают безвкусными миссионерские находки, или выходки, иначе говоря. В том числе и у сектантских проповедников. У православного человека должно быть больше вкуса. — Какая, по Вашему мнению, самая страшная ошибка миссионера? — Этих ошибок очень много. Самую страшную я назвать не могу. Во всяком случае, миссионер должен избегать двух крайностей.С одной стороны — не быть памятником самому себе, этаким живым воплощением православного благочестия. Стилизоваться под это не трудно — но тогда ты будешь посторонним метеоритом, который вторгся в чужую жизнь. И человек поскорее постарается тебя обойти, потому что он не хочет превращаться в копию тебя и заболевать твоим монументальным столбняком. Причем нередко видишь, что священник обращается вроде бы к нецерковным людям, но во время проповеди он думает прежде всего не о том, как эти слова отзовутся в их жизни, а о том, что про него скажут его сослужители и собратья в Церкви. И в итоге получается антипроповедь.А с другой стороны, если я во всем буду стилизоваться под моего собеседника и его "тусовку" (мол, и я люблю рок, и я туда, куда ты, и раз ты любишь выпить, то и я не против), то общение будет — но о чем? И в конце концов человек скажет: "Прости, если ты во всем такой же, как и я, то что означает твое христианство? Не нужно оно мне такое, неспособное ни в чем менять нашу тусклую житуху".При чрезмерной ассимиляции миссионер, стараясь найти общий язык со своей нецерковной аудиторией, настолько в этом преуспевает, что в итоге становится "своим в доску". В этом случае люди справедливо изумляются: "Если ты — то же самое, что и мы, то тогда твоя вера нам не нужна, у нас и так все есть".Именно на этом пути потерялись несторианские миссионеры в Китае: они просто растворились в буддизме [1].Обретение меры во все века было трудным, и оно до сих пор остается творческим заданием, а не тем, что уже дано. — А есть какие-то особые проблемы именно современного миссионерства? — Я искренне завидую апостолу Павлу, потому что он жил еще в те времена, когда не было диктофонов. Он мог себе позволить такую миссионерскую роскошь, как "с эллинами говорить как эллин, а с иудеями как иудей" [2]. Представьте себе, если бы какой-нибудь иудей записал проповедь апостола Павла перед эллинами на диктофон, а потом дал бы послушать ее в синагоге. Эффект был бы совершенно определенный: живым из следующей синагоги апостол Павел уже не вышел бы…После своих лекций я часто слышу отзывы православных воцерковленных людей: — Отец Андрей, Вы меня смутили таким-то примером или анекдотом.Но что я могу на это сказать? — Простите, кого я смутил? Вас? В чем Ваше смущение? Вы что, из-за этого в церковь не будете ходить? Будете. Вы православный человек — замечательно. Может быть, Вы думали, что я обладаю огромной духовностью, а это оказалось не так? Но честное слово, вера в святость диакона Андрея Кураева не является обязательным условием для спасения. Поэтому Ваше смущение для Вас самих на самом деле не опасно.Да, я заранее знаю, что те или иные мои "вольности" смутят некоторых православных. Но — именно православных. И соблазнятся эти православные обо мне, а не о Христе и не о нашей вере. Но лучше пусть церковные люди соблазняются обо мне, нежели нецерковные — о Православии.Тем, кто укоряет меня в том, что я-де сею соблазн, я отвечаю: а не задумывались ли вы над тем, сколько соблазна посеяли "правильные" проповеди "правильных" батюшек? Сколько подростков (да и взрослых людей) на многие годы были оттолкнуты от Церкви потому, что встретившийся им проповедник говорил высокой церковнославянской вязью, в которой эти ребята не узнали ничего, понятного для них? Когда батюшка приходит в университетскую аудиторию, проповедуя правильно и благочестиво, сыплет благоуветливыми глаголами по всем параметрам семинарской гомилетики, то в этом благочестии дохнут и мухи, и студенты.Классический пример — история обращения Антония Сурожского. Будущему митрополиту было тогда 15 лет. И вот в скаутский лагерь, в котором он проводил лето, приехал отец Сергий Булгаков, великий богослов и философ. Вожатый собрал птенцов: "Ребята, мы должны послушать батюшку. Я понимаю, вам футбол интереснее, но если мы не придем, то что там, в Париже, про нас скажут? Финансирование на следующий сезон прекратится, лагерь закроется, у меня будут неприятности". В общем, ребята собрались, батюшка прочитал им обстоятельную лекцию (позднее митрополит Антоний сам скажет, что с точки зрения содержательной все в этой лекции было верно). Вот только в этой беседе не было ничего, что могло бы заинтересовать 15-летних мальчишек. У будущего митрополита в сердце осталось только одно: "Если вот эта скука и есть Православие, то для меня вопрос о выборе религии решен раз и навсегда — я отдельно, Церковь отдельно". Потом произошло чудо, но чудо-то понадобилось для того, чтобы нейтрализовать неудачную лекцию священника.Сколько же людей отошли от Православия потому, что они были смущены именно "правильными" проповедями! Но таких потерь у нас в церковной среде не принято считать: отряд не заметил потери бойца, анафематизмы допел до конца [3].Сколько людей стали сторониться Церкви оттого, что встретившийся им церковный проповедник мог только отнимать у них то, что им интересно и дорого, но не смог объяснить, чем же именно Церковь сможет наполнить их жизнь?О таких проповедниках верно сказал французский историк XIX века Буассье: "Они требуют безусловного подчинения своим мнениям и в то же время стараются сделать их неудобными для усвоения" [4].Так что уж позвольте мне подвести их к церковному порогу теми средствами, что доступны мне. А затем уж мои критики смогут прививать им нормы благочестия, теми средствами, что знакомы им. — А какие формы миссионерской деятельности приняты в нашей Церкви сегодня? — Есть много вещей, которые имеют миссионерское воздействие: стоящий отреставрированный храм, батюшка, прошедший в облачении по улице, — это тоже призыв. А если речь идет о сознательной целенаправленной проповеди, привлечении людей, то, во-первых, это концерты с привлечением православных бардов, певцов. А в 2003 году на Камчатке пользовалась успехом передвижная выставка завода "Софрино", производящего церковную утварь. Если при этом есть еще грамотный рассказ: почему крест, почему Чаша, почему яичко пасхальное, — это же очень хорошо! — Какая, по Вашему мнению, книга в современной литературе имеет наибольший миссионерский эффект и, наоборот, какая (из встретившихся Вам) может надолго оттолкнуть человека от Церкви? — Я думаю, что ничего более сильного, чем "Исповедь" блаженного Августина, никогда ни один миссионер уже не напишет.Но, с другой стороны, мне сейчас с некоторой горечью и разочарованием придется сказать о том, что сильная, эффективная с миссионерской точки зрения книга — не всегда лучшая. Например, книга Владимира Вейника "Почему я верю в Бога" чрезвычайно эффективна с точки зрения прихода людей к вере, но совершенно несерьезна с точки зрения богословия и даже той самой науки, которую Вейник представляет [5]. Я считаю просто позором для Церкви, что эта оккультная книга продается во многих храмах и монастырях. Но несомненно, она очень эффективна и приводит в Церковь сотни людей с компьютерным складом ума. Правда, приходя через эту книгу в Церковь, они потом плохо отличают мир Православия от мира оккультизма.Или возьмем различные сборники чудес, книги типа "Православные чудеса XX века".