Я хватаюсь за руку и легко перемахиваю через высокую стену. Он прощается со мной, показывая на дорогу: "Вот твой путь. Иди". Обычно я забываю сны, этот же запомнился до мельчайшей подробности. Утром перебоев не было. Сердце работало спокойно и уверенно. Только щемило что-то... Жаль, но пора уходить. Путь не близкий. Мы прощаемся. От меда отказываюсь: куда я его в такую жару дену? И вскоре только верхушки вековых деревьев можно было разглядеть за спиной.

Часа через два подошел к Уперте. За рекой мой родной Киреевский район. Но туда надо еще попасть. Ищу брод. А зной становится даже не злым, - беспощадным. Знаю, что брод есть, но где? Под ногами - болотце, сверху жжет. Нет силы поднять голову. Плетусь понуро, время от времени с надеждой бросая взгляд на манящие речные струи. Где же ты, брод? После часа отчаянных поисков, когда уже я отчаялся перейти этот Рубикон, кусты расступились, и я вышел на каменистый берег. Переношу рюкзак на другую сторону, раздеваюсь догола и бросаюсь в прохладу реки. Неизъяснимое блаженство! Раскинуты руки и ноги. Животом почти касаюсь дна. Не сопротивляюсь, только побольше набираю воздуха. Течение несет меня сквозь валуны, плывущие листья ивы, блики, радужные соцветия. Вот уже дно все дальше, вода все холоднее. Полет. Невесомость. Пытаюсь встать на ноги и доплыть до первоначального места. Яростно гребу руками, а река относит меня дальше и дальше. Приходится идти. Струи ударяют в грудь, живот. Кажется, будто река шумит мне: плывем, плывем, не сопротивляйся, глупый. Дохожу до места и все повторяю с начала. Полет, невесомость, бездна, мрак. Опять солнце, опять мрак. Стрекозы, небо, солнце. Боже, как прекрасен мир! Да здравствует зной, - как бы я узнал, что так прекрасна прохлада реки. Да здравствует путь - утомительный и трудный - разве бы я почувствовал, какое это наслаждение - просто лежать, без мыслей, без желаний. Да здравствуют странствия, - мог бы я узнать, какое это счастье, возвращаться в родной дом. Завтра я приду в город, где родился. Пройдусь по его тихим улочкам, улыбнусь каждому дереву, поздороваюсь с каждым домом - они меня помнят и любят, как помню и люблю их я. Затем уйду за город, в ближайшее село, где стоит домик у озера, где я прожил свои лучшие десять лет и где живут сейчас мои отец и мать...

А почему завтра? По крайней мере, до Киреевска я могу добраться сегодня. Набегает тогда верст около сорока. Ну и что? Дойду! И столько силы я чувствовал в себе, что был в этом уверен: родная земля, она ведь силы дает. Сразу от реки - двухкилометровый подъем до деревни Уткино. Его я одолел одним махом. Крутицы, Луневка, Майское... Когда-то я работал в районной газете, и судьба частенько заносила меня в эти края. Вряд ли кто помнит. Но странно. Один кивнул головой, второй. А третий: "Что-то давно статей ваших не видно". "Да уже с пять лет, как я уехал из Киреевска". "А будто вчера с Сан Санычем Асановым к нам приезжали. Как он, здоров?". "Надеюсь, что да". Но я спешу, спешу. Незаметно село солнце. В деревнях опустели улицы. До Киреевска десять километров, время без четверти полночь. Ноги уже идут как-то сами, автоматически. Все. Больше ни шагу сделать не могу. Отчаянье. Прошу у Него: "Господи, я, глупый, обещал всю дорогу идти только пешком. Теперь я понял: нельзя ничего обещать, даже себе. Не будет ничего страшного, если я хоть немного проеду? Сделай так, Господи, чтобы я сегодня ночевал в родном доме, а не умер на дороге"... А клапан мой искусственный все сильнее бьет по грудной клетке... Ночь. Тишина. Поднимаюсь. Не сидеть же на голой земле. Надо идти дальше, хоть ползком. Откуда в такую пору здесь транспорт? Вдруг яркий свет прорезал бездонную темень. Незамеченная мною, остановившаяся легковая машина.

- Припозднились вы, однако, - молодой парень распахивает дверцу... Вышел я в километре от города. Немножко досадно было, что не выдержал, но когда увидел двухэтажный дом, старый вяз под окнами - и обо всем забыл. Я шел по родной улочке, только бродячая собака встречала меня. Подошла, виляя хвостом. Достаю горбушку хлеба, она понюхала и разочарованно подняла на меня голову.

- Прости, больше ничего нет.

Она пристально посмотрела на меня: не вру? Вздохнула: что, мол, с тобой, брат, делать - взяла в зубы хлеб и легла на место. Деревянные ступени скрипят. Дверь, как всегда, открывается с трудом. Моих никого нет, все на даче. Кладу рюкзак, снимаю кроссовки. Больше я ничего не помню.

1 июля. Покровская гора.

Проснулся я в полдень. Оказалось, что лежу на белом покрывале в полной амуниции. От носков на полу след - песок, земля и еще невесть что. У соседей внизу плачет ребенок, у соседей справа играет музыка. Все как всегда. Солнце, еще вчера грозившее сжечь меня, ласково улыбается сквозь оконные шторы. Смотрит в окно груша. Теперь окончательно вижу - я в родном доме. Но сегодня в нем никого нет, а радость которую не с кем разделить - не радость. Пора идти. Через час я приду туда, где меня ждут. Положа руку на сердце: разве много таких мест на земле? Чего же я дрыхну?

О Киреевске могу говорить бесконечно: каждое окно, каждый дом для меня - готовая история. Я уже не говорю о его жителях - близких и дорогих мне людях. Но спорить не буду: Киреевск - город в общем-то заурядный. До войны это маленький рабочий поселок, населенный в основном шахтерами. В пятидесятые поселок стал быстро расти. Открывались новые шахты. Работать на них, добровольно или по принуждению, приезжали украинцы с Донбасса, крымские татары, поволжские немцы. Тихий, зеленый и уютный, он стал добрым домом для приехавших сюда их детей и внуков. Киреевску повезло и в том отношении, что в отличие от своих соседей, Новомосковска, Щекино

- он был обделен вниманием большой химии. И хотя промышленных предприятий появилось с тех пор немало, воздух еще чист, чего, к сожалению, не скажешь о реке Олень, протекающей по городу.

Гораздо интереснее судьба села Дедилово, расположенного в часе ходьбы от райцентра, судьба, в которой было все - взлеты и падения, слава и забвение. И пусть впервые упоминается город Дедославль одновременно с Москвой, судя по названию - его рождение скрыто в непроглядной тьме веков. Древний город стоял на Покровской горе, окруженный могучими дубовыми лесами. Это был родовой центр могучего племени вятичей. В тринадцатом веке Дедославль постигла судьба многих древнерусских городов - его разорили и сожгли татары. Позднее город Дедилов - наряду с Тулой, - важнейшая крепость на южных рубежах Московии. Сколько раз горели его деревянные стены, сколько раз уводили в полон его жителей, и сколько раз город восставал из пепла, из небытия! В те героические годы воеводами в Дедилове были предки Тургенева и Пушкина, отсюда пошел род Голициных. Но когда границы русского государства отодвинулись на юг, город утратил свое оборонное значение. Открытие в окрестностях Дедилова залежей железной руды способствовало новому расцвету города. Тульские оружейные заводы работали на дедиловской руде. Славились и местные мастеровые. Когда Петр занялся постройкой российского флота, он своим указом повелел переселить из Дедилова в Воронеж четыреста семей. Но шло время. В стороне от этих мест пролегли железные дороги, выработалась руда, и город Дедилов стал обыкновенным, русским селом. Большим, - одних домов больше тысячи, на все-таки селом. Сюда забросила меня судьба одиннадцать лет назад, учителем истории в местную школу. Я считал себя тогда хозяином своей судьбы и был уверен, что как ни нравится мне здесь, как ни прикипел я к своим мальчишкам и девчонкам, через три года ноги моей не будет в этой деревне. Дедилово протянулось вдоль трассы на восемь километров, и когда автобус вез меня на работу, как раздражал этот длинный, временами казалось - бесконечный ряд домов, особенно когда дорога раскисала от дождя. Так вот, я действительно ушел с работы

- через два года, предварительно оставшись в этом селе жить. И чтобы случилось такое, потребовалось однажды сойти с дороги и уйти в сторону. И здесь я впервые в своей жизни, тогда еще очень атеистической, встретился в необъяснимым. Вначале был сон. Мне снилось, что я иду мимо большого карьера. Тропинка ведет меня лесом, приводит к двум домикам. Я не останавливаясь, продолжаю путь. Передо мной горка, или большой холм. Поднимаюсь. Озеро. Небольшие дома вокруг него. Кусты сирени... Признаюсь, на сон я не обратил тогда внимания. Но где-то через полгода, в один из майских дней, когда в моем расписании оказалось "окно", а сидеть два часа в школе в такую погоду не хотелось, я решил немного пройтись. Когда шел мимо большого песчаного карьера, еще ни о чем не вспомнил. Но вот луг, два домика у стежки. Мне уже стало интересно. Тропинка повела наверх.Покровская гора - свидетельница стольких событий, - в тот памятный день ее покой нарушал только отчаянно ревущий бычок, пасущийся на майской траве. А вот и озеро. Шесть- семь домиков на его берегах. Я остановился в нерешительности. Кто-то окликнул меня, и я узнал своего ученика. Поинтересовался, почему он не в школе. Оказалось, умерла бабушка и они перевозят оставшиеся от нее вещи. Дом будут продавать. Рядом с крыльцом буйно цвела сирень... Домик я купил. Он был совсем маленький, с крохотными оконцами, как-то уютно смотревшими на окружающий мир, с немного покосившимися стенами. Прошло немного времени, и дом стал для меня родным. Именно тогда я понял, как это замечательно

- жить в своем доме. Сажать липы, жасмин, черемуху, ухаживать за цветами. Вечером уходить к озеру, туда, где на самом высоком месте стояла когда-то церковь, а теперь одиноко высились развалины, сидеть там и смотреть на бездомное звездное небо над головой, слушать, как шелестят травы под древними могильниками и почти физически ощущать исходившую от каждого метра Покровской горы непонятную мне энергию, вселявшую не бодрость, а покой и силу. Прошли годы. На Покровке все остается по-прежнему. Разве что озеро почти совсем пересохло. И всегда, когда уходят силы, когда одолевают заботы или несчастья, я спешу сюда, не мою гору... Пусть даже с мыслях. Незаметно для себя я вошел в село. До Покровской горы было еще далеко, но я уже видел ее, возвышающуюся над окрестным миром. Видел свой дом, свой сад. Мимо с шумом мчались машины, автобусы, мотоциклы. Мир был полон бесчисленным количеством самых разных звуков. И тем прекраснее, тем чудодейственнее оказалась для меня покровская тишина. Стою, пытаясь отдышаться. На меня удивленно смотрит жеребенок, совсем еще крохотный. У него одного хватает сил в такую жару гоняться по лужайке. Все остальные - его мама, три теленка и белая коза легли, понуро пожевывая траву. Я протянул руку. Малыш отпрыгнул, но не убежал. На душе стало так хорошо, что я невольно засмеялся. Играй, малыш! Вот и мой дом. Открываю калитку. Меня убеждали.

4 июля. В гостях у дядюшки Тао.