Прокофьев. Закусываю. Рощина. А ты не иронизируй.

Прокофьев. Повторяю, Вера Ивановна, мой бог - свобода. Я - свободный человек. Уроки отвел, и делаю все, что сочту нужным. Рощина. Но ты же учитель!

Прокофьев. Ну и что? Разве учителям запрещено входить в закусочные? Я детям рассказывал, что в Штатах в свое время висели таблички на присутственных местах: "Входить собакам и неграм запрещено". Представляю: "Вход учителям и..." Рощина. Не паясничай. Опять вызов?

Прокофьев. Кому? Рощина. Да не придуряйся, все ты понимаешь. Мимо дети гурьбой ходят, а учитель пиво глушит.

Прокофьев. Стоп, Вера Ивановна. Не пью я пиво. Меня с него на сон тянет и изжога начинается.

Рощина. Тогда что? Водку? Прокофьев. Водку в закусочной? Фи, Вера Ивановна. Портвейн, добрый старый портвейн. С котлетой или с бутербродиком: хлеб, совсем немного масла и килечка... Чудо!

Рощина. Ты меня разыгрываешь, Прокофьев? Так и спиться не долго. Прокофьев. Не обязательно. У меня учитель в институте был, Вадим Николаевич Зареченский. Мудрейший человек! Помню, у него на семинаре закончит кто-нибудь из студентов доклад, наспех подготовленный, а он посмотрит на него и скажет: "Это все, батенька?" И сам так начнет рассказывать, что мы целый час притихшие сидим. А сколько стихов старик знал... Так о чем мы? Да, и как-то я заметил, что возвращаясь с занятий, а Зареченский только пешком ходил, наш Вадим Николаевич в кафешку одну все время заходит, - ее у нас Рублевкой звали. Я проследил, и что же оказалось? Аристократ, белая кость, с академиком Лихачевым дружил, что же он себе в этой забегаловке заказывал? Портвейн! Ну, а поскольку Зареченский для меня был авторитетом...

Рощина. Одним словом, и ты попробовал. Прокофьев. И ведь понравилось!

Рощина. И сердито, и дешево. Ладно, ты мне зубы не заговаривай, я тебя насквозь вижу.

Прокофьев. А если видишь, что спрашиваешь? Рощина. Ох, послушает кто нас со стороны - потеха. То ко мне на ты обращаешься, то на вы. Вера Ивановна, товарищ директор, теть Вера. Прокофьев. Так я же по просьбам трудящихся. (После паузы). Обещаешь, о моей страшной тайне никому не рассказывать?

Рощина. Могила. Прокофьев. Беру я, значит, свою котлетку... Рощина. И стакан портвейна в придачу.

Прокофьев. Это святое, товарищ директор. Выпиваю. Закусываю. Беру второй. Не смотри так, больше - ни грамма. И когда по телу начинает растекаться тепло, а серый наш Одуев мне уже кажется каким-нибудь Баден-Баденом, появляется она. Рощина. Кто - она?

Прокофьев. Откуда я знаю? Незнакомка, видение, мечта. (Неожиданно начинает декламировать).

И каждый вечер, в час назначенный (Иль это только снится мне?),