мне или нет, значителен.

Но для кого? На этот вопрос мы можем ответить по-разному, согласно нашей

вере или ее отсутствию. Если мы христиане, если мы вообще верим в Бога, если мы

верим, что никто не приходит в этот мир иначе как призванный быть, желанный,

возлюбленный Богом любви, тогда этот человек значителен по крайней мере для

Бога. Но (боюсь, это мы забываем очень легко) нет человека, который не был бы значителен

хоть для кого-то. Это касается и злодеев, военных преступников, людей, которых

мы обвиняем в бесчеловечности. Кто бы он ни был, у него есть мать, жена, брат,

сестра. Возможно, самые близкие люди, действительно любящие того, кого—

как представляется нам— следует не любить, а только осудить, знают лишь

одну сторону его личности. Вполне возможно, что та сторона, которую знают они,

столь же реальна, как та, которую знаем мы, но неизвестна им. В одной из глав

«Архипелага ГУЛАГ» Солженицын подчеркивает тот факт, что человек, мужчина или

женщина, совершенно по-разному предстает различным сталкивающимся с ним людям;

и он цитирует разговор, который был ему передан. Один из самых жестоких

следователей был женат, и однажды его жена, которая знала его под совершенно

иным углом, сказала подруге: «Мой муж такой хороший следователь! Он рассказывал

мне, что был заключенный, который неделями отказывался признаться в своих

преступлениях, пока его не отправили к моему мужу, и после ночи беседы муж

вынудил у него полное признание»19.

Эта женщина понятия не имела о том, каким образом это признание было получено.

Она не знала мужа с этой стороны. Разумеется, это крайний пример, но никто из

нас не знает других со всех сторон.

Мы очень мало знаем себя, мы и не подозреваем, каким человеком мы способны

стать при неожиданных обстоятельствах, не под давлением, а просто потому, что

мы внезапно растворяемся в анонимности. Столько случается с людьми во время

войны, столь многое люди совершают из-за своей безликости: у человека нет

имени, он просто один из множества солдат. Я настаиваю на этом, потому что