однажды попробовал вести себя аскетически или героически: у меня разболелся

зуб, и я решил, что буду просто терпеть— разве я не чисто духовное

существо? Мой чистый дух терпел боль в течение дня все с бльшим трудом,

затем настала ночь, и я не мог спать. Как ни странно, мой возвышенный дух не

спал из-за моего жалкого тела. И около двух часов ночи я порылся в ящике с

домашними инструментами и вырвал свой зуб клещами, которые обычно служили для

вытаскивания гвоздей.

В тот момент я осознал, что странным образом мое тело и мое «я» можно было

отождествить, они необычайно близки одно другому. Разве тот, кто болен—

каждый из нас, все мы,— не обнаруживает, какое большое значение имеет

наше тело? Что— если это тело разрушается, что— если оно становится

непристойной, отвратительной, разлагающейся массой плоти и костей? Подумайте о

проказе, подумайте о многих других заболеваниях, которые могут превратить наше

тело в нечто отталкивающее, отвратительное. А затем подумайте о том, как вы

приводите себя, вернее, как ваш величавый, прекрасный дух приводит это тело к

врачу и говорит: «Вот я, беспомощный, без надежды, в страхе. Я болен, я не

знаю, что мне делать, но ты— можешь спасти меня. Помоги, будь внимателен

к этому телу, отнесись к нему с благоговением, отнесись к этому телу

заботливо!» И как мы благодарны, когда врач, к которому мы пришли, относится к

телу с благоговением, целомудренно. Как мы бываем благодарны, когда

обнаруживаем, что врач, которому мы доверили свое тело, понимает, что такое

человеческое тело: что это не просто материальная оболочка для нашего

возвышенного духа, что тело— это и есть мы; и это настолько верно,

что, если нет этого тела,— где я?

Все это лежит в основе чисто человеческого отношения врача. Но существует

множество проблем, прямо связанных с медицинской этикой. Я хотел бы

остановиться на двух вопросах. Один из элементов клятвы Гиппократа, или старой

врачебной клятвы, гласит, что врач будет сохранять жизнь и облегчать страдания